Играя со льдом и пламенем, обжечь самого себя

      Фэн Синь пахнет жарой. Раскаленным песком. Так пахнет воздух очень знойным летним днем. Особенно припекает, когда Фэн Синь выходит из себя от очередной выходки Му Цина, или когда злится на что-то иное. Какое-то время он терпит, сдерживается, но потом, в конце концов, взрывается. И в такие моменты Му Цину просто кружит голову от его запаха до белой пелены перед глазами. Потому-то он так беспечно и доводит Фэн Синя иногда. Потому что ему нравится. Нравится греться о него, плавиться, сгорать дотла.       Этот запах опаляет будто физически. Му Цину буквально жжет и щиплет глаза, иссушает слизистую носа до раздражения, и он начинает бесконтрольно чихать, пока не превращается в живую наглядную демонстрацию «типичного аллергика». В большинстве случаев это как стоп-сигнал для Фэн Синя. Му Цин выглядит так, будто сейчас расплачется. И он действительно вполне может это сделать, рефлекторно, от физического дискомфорта, но Фэн Синю это видится совсем иначе: что он перегнул палку, хоть и гневался совершенно обоснованно. Он успокаивается также быстро, как и завелся, лишь бы не видеть чужих слез.       Еще в его запахе есть нотки дерева и горького цитруса, оседающие в корне языка. Обычно Фэн Синь пахнет так, когда находится в полном спокойствии, за чтением, например. Му Цину с ним очень уютно, когда он такой, даже просто находиться в одной комнате рядом и молчать. Этот запах навевает ему чувства уюта и защищенности, побуждая неосознанно вертеться поодаль, стараться не упустить ни единой возможности оказаться поближе. Фэн Синь далеко не сразу это заметил, и уж тем более – догадался о причине такого странного поведения. А когда догадался, не стал предлагать просто без обиняков подсесть к нему под бок и получить желаемое, потому что знает: Му Цин откажется, и всеми правдами и неправдами будет открещиваться от «позорного» желания, будто симпатия друг к другу и нежность между ними – это что-то постыдное и унизительное.       А вот Му Цин пахнет совершенно иначе. Ночной прохладой и сыростью. Озоном, как после первой майской грозы. Фэн Синь не может им надышаться, будто нигде воздух не так свеж, как пахнет Му Цин. Последнему долго пришлось привыкать к внезапным, крепким как хватка крабовых клешней, объятиям и «наслаждаться» долгими процедурами «ингаляций котом». Му Цин ко всему долго привыкает, всегда долго перестраивается, долго взвешивает и сомневается во всем. Потому признаться и принять тот факт, что он по-настоящему получает удовольствие от подобного проявления чувств, навязанного ему силой, получилось далеко не сразу.       Когда Му Цин начинает морозиться и обижаться на очередную, выдуманную им же, накрученную до циклопических масштабов, херню, от него за версту веет зимней стужей, до озноба и ломоты в костях. Ангина и сексуальная хрипотца неизменно бодрого, здорового и телом и духом, крепкого альфы – верные признаки и вечные спутники их ссор. В отличие от резко перестающего ругаться Фэн Синя, Му Цин до последнего стоит на своем с надменной физиономией «Сам виноват! Заслужил!», хоть в глубине души и переживает не меньше.       Спустя время Му Цин смягчается. Или просто сам по себе, или, что случается гораздо чаще, от заботы и внимания Фэн Синя. Тот ходит вокруг как побитая брошенная псина, порой даже не понимая причину столь скверного настроения, беспрестанно нервозно почесывает затылок и бросает осторожные виноватые взгляды полных грусти глаз в сторону своей омеги в надежде, что его подпустят обратно. Ледяное сердце оттаивает, а запах едва уловимо приобретает кисло-сладкий оттенок замороженной вишни. Это и является тем самым звоночком, которого так ждет верный пёс. Он учует изменения в его запахе раньше, чем сам Му Цин осознает происходящее, уже оказавшись в кольце цепких объятий, согретый обжигающе горячими лучами своего личного солнца.