Спасение было в глазах

Синяки на скулах вымываются, а запястье цветёт розами. Почему-то кажется, что силы ещё остались. Только на что, непонятно… Холод ванны и лед в венах. Не от воды, разумеется. Сердце потрепанное и жалкое. Того и гляди, развалится и утечет в канализацию рубиновым дождём вслед за кровавыми дорожками, что сбежали из разбитых губ. Невыносимо странно: два года назад всё было хорошо. Как это там называется? Счастливая семья, точно. А потом внезапная авария, и смерть забрала одну душу в свои покои. Два года, как отец умер, а мать всё пьёт. И бьёт. Иногда Джисон присматривается к лезвию на тумбе в ванной. То принадлежит матери, но порой манит блеском. Хан ни разу не брал, лишь смотрел сквозь отражение на раны души. Даже когда сильно плохо было, переваривал внутри, не позволяя издеваться над собой же. От других и так получает, куда самому-то? Этот раз явился прочным исключением. Единственным - Хан пообещал себе. А свои обещения он не нарушает. Физическая боль ради ослабления моральной. Джисон крутит в пальцах блестящий предмет. — Ну и глупость же, — выдыхает он, откидывая металл в сторону, разбрызгивая розы по полу. За дверью слышится звон, который не спутаешь ни с чем. Парень морщится - рефлекторно выходит. Каждый раз убеждает себя, что уже не страшно, но разве к такому привыкнешь? Когда родной ранее человек гниёт и распадается на глазах, волей-неволей, а на дрожь пробирает. Да и какой она после всего этого «родной»? Даже случайные прохожие кажутся теплее. Им всё равно, вот и внимания ноль. А мать бьёт, потому что всё равно. Явление одно, а ощущается по-разному. Людям вообще свойственно быть равнодушными. Па-ра-докс… дети успешных и богатых дружат, пока ты являешь им свою ценность. Стоит упасть в грязь, руку не подадут. Даже ногами не запинают, лишь бы не замараться. Джисон всегда думал именно так. Только после смерти отца познал истинное проявление человеческой души. Богатые и бедные - все смешались в кучу, ведь не помог никто. И лишь один встал на сторону утопающего. «Зачем возится со мной?» — задавался вопросом Хан, не понимая. У Ли было всё: любовь в семье, машина на парковке школы и самое что ни на есть настоящее сердце. Его невооруженным взглядом видно. Такое большое и теплое, в то время как у других ни грамма. Пальцы касаются разбитой губы, а обещание режет глотку - не сдаваться и явиться сегодня на крышу. — Глупо, — тянет парень, сидя всё в той же позе в ванной, и царапает расфокусированным взглядом потолок. Ли каждый раз приводит его ближе к звёздам, забывая о том, как сильно Хана тянет к земле. Джисон приподнимается на локтях и садится, шипя от боли, когда напрягаются побитые мышцы - любовь матери, однако, кусается. Смотрит на наручные часы, отсчитывая время до жизни. Однажды Минхо забрел на открытую крышу этажки и нашел на краю потерянного Джисона. Испугался, а парень посмотрел на него, как на идиота. Прыгать не собирался, а вот проорать свои эмоции в пустоту над городом - вполне. Планы сорвались, прямо как нервы, а Минхо построил на их пепеле доверие. Сделал шаг к краю, хотя сам до дрожи боится высоты. Это Джисон понял лишь со временем. Ему вообще стало казаться, будто встреча была предначертана судьбой. Думал, что, зайди он на этажку в другой день, всё равно наткнулся бы там на Хо. По-другому и быть не может. И хотя в тот день он не собирался обрывать свою жизнь, так и не рискнул сказать Минхо, что смысла в ней более не видит. Шестнадцатый этаж и сломанный лифт, будь он проклят. Джисон вываливается на крышу, улавливая запах дыма неподалеку. Сизые струйки клубятся за поворотом, достигая такого же затуманенного сознания. Минхо сидит в позе лотоса с закрытыми глазами и позволяет уголкам губ поползти вверх, когда слух улавливает приближающиеся шаги. — Выглядишь паршиво, — говорит он, приоткрывая один глаз. Хан поджимает губы и уваливается рядом, облокачиваясь спиной о стену. — И как только посмела прикоснуться… — полушепот в ночи как таблетка аспирина - действует обезболивающим на душу. Рука Ли тянется к разбитой губе, пока взгляд сканирует увечия. Останавливается на губах, разумеется. Всегда так. Холодные пальцы касаются запекшихся рубинов в уголке губ, плавно скользят по чернильным кляксам на шее, очерчивая пороки реального мира. На Минхо ни разу не поднимали руку, не поливали грязью и смерти не желали. Он чистый, но предельно чувствительный. И в этом его беда. «Возится из жалости, и пускай» - думал раньше Хан. Ему жизненно необходимо было найти смысл, и судьба невзначай подсунула ему Минхо. По началу всё устраивало, ведь сильнее сочувствия Хан ненавидел лишь одиночество. Хо был спасением, и Джисон упустил тот переломный момент, когда чувство безысходности превратилось в нечто тёплое, разросшееся горячим летом в груди. Стало невыносимо получать тепло и заботу. Не потому что противно, а потому что из жалости. Осознание прошибло резкой пулей голову. С тех пор Хан перестал смотреть в глаза парню. Боялся, что, лишь однажды увидев в них сожаление, больше не сможет заставить себя прийти в это место. Больше не сможет жить. Минхо не понимал причины столь резкой смены в поведении, ведь по глазам, что так усердно прячут, не прочтешь. И, если бы только Джисон осмелится поднять их на Минхо… ни жалости, ни боли, одно лишь безграничное чувство увидел бы. Но страх разъедает рёбра изнутри, заставляя сидеть, облокотивший о бетонную стену крыши и чувствовать трепетные касания рук на шее, не открывая глаза ни на секунду. Сигарета тлеет меж пальцев, унося время вслед за дымом. Минхо роняет взгляд всего на секунду, но увиденного хватает, чтобы пробрать до мурашек. — Хани, что ты сделал? — берёт парня за руку. — Хотел узнать, что она чувствует, — легко и просто отвечает он. Минхо никогда не понимал, как человек может говорить столь ужасные вещи таким спокойным голосом. — И как, сильно впечатлился? — говорит с укором. — Да не, — вздыхает Джисон, открывая глаза. Смотрит, разумеется, в сторону. У Минхо от такого сердце щемит. В чём дело? — В чём дело? — озвучивает свои мысли парень. — Почему ты не смотришь на меня? Джисон проводит взглядом по панораме ночного города. И правда, почему же? Боится. Странно, ведь даже мать в гневе уже не кажется столь ужасной. А взглянуть в глаза симпатии страшно. Но вопрос уже задан, и оставлять его без ответа всё равно, что солгать самому себе. Больше одиночества Хан ненавидит ложь. — Боюсь, — опять до боли просто и спокойно, аж на смех пробирает. Ли усмехается. — Чего? — придвигается ближе, не оставляя пространства для отвода глаз. — Я не кусаюсь, — говорит почти в губы. У Джисона дыхание спирает и сердце заходится. — Минхо, — слабо говорит парень, а кожа реагирует на прикосновение горячей руки к подбородку. Хан вздыхает и сдается. Глаза в глаза… и когда такое было в последний раз? Парень уже готовится вывернуть свою душу наизнанку, а лезвие перестаёт казаться глупостью, но, вопреки ожиданиям, во взгляде напротив находится полная противоположность слову «холод». Минхо цветёт теплом и любовью, а взгляд то и дело бегает от зрачка к зрачку, после прилипает к губам. Джисон теряется в ощущениях и мыслях, что доселе казались безосновательными мечтами. Кажется, будто в сон попал. Не верит, пока рука не обвивает шею, а губы не сливаются в желанном поцелуе. Минхо близко, даже запредельно. Джисон давится нахлынувшими чувствами и никак не может восстановить дыхание. На языке чувствуется привкус никотина и арбузной жвачки. Мысли плавятся, застилая сознание приятной дымкой блаженства. — Не забывай дышать, — отрывается от поцелуя Минхо, а Хан, наконец, выдыхает. Второй раз выходит более расслабленным, хотя бы потому что ожидаемый. Губы постепенно сминают верхнюю, затем нижнюю, рука проникает под футболку, заставляя тело отреагировать новой порцией мурашек и искрящимся летом в районе живота. Минхо входит во вкус и прикусывает нижнюю губу. — Эй, — шипит Джисон в поцелуй. — Извини, забыл, — и тут же чмокает в пылающее розами место. — А говорил, что не кусаешься, — усмехается парень. Больше своим страхам, чем ситуации. Мотает головой в попытке прийти в себя, однако жар не уходит. Наоборот, к нему добавляется тянущее желание. Всё это время парень так опрометчиво думал, что найдёт своё спасение на крыше, рядом с Минхо. Придя на встречу однажды, стало сложно игнорировать тягу к звёздам. Жизнь продолжила идти своим чередом: школа душила морально, мать - физически, мысли расслаивались, а реальность убивала. Ровно до того момента, пока нога не касалась бетонной поверхности на высоте сорока трёх метров, а взгляд не утопал в панораме города и чужих руках, ощущающихся последней надеждой на шее. Хан думал, что его спасает сама ситуация: крыша, ночь, тишина, но не замечал, как бурно сердце реагирует на прикосновения горячих рук к соцветиям на коже. Не понимал. А потом в голову пришла мысль: что, если бы Минхо не было? Холодок лезвием прошелся по спине и сердцу. Тогда Джисон впервые ощутил, насколько сильно тонет. Не в моменте и не в сожалениях. В карих глазах напротив, ведь спасение всегда было лишь в них.