Где все жители?
Из-за сильного ветра деревья шуршат своей сочной зеленой листвой, но лопасти деревенской мельницы остаются неподвижны.Странно.
Дилюк смотрит на Мондштадт. Такой величественный и такой неприступный. И снова бежит. Дилюк не знает, что такое усталость, его легкие не жжет от недостатка кислорода, дыхание не сбито. И даже в чертовом боку не колет! Лишь одна мысль крутится в его голове: «Нужно успеть». Он не знает, что произошло. Не знает, что происходит в стенах города. Но алое зарево над Мондштадтом становится все ярче и ярче. И когда Дилюк останавливается перед выложенным брусчаткой мостом, когда его дыхание, наконец, сбивается, и легкие начинает сжигать изнутри… сердце в груди, на миг замерев, падает куда-то вниз. На мосту десятки тел. Жители города, рыцари Ордо Фавониус, торговцы из Ли Юэ и Сумеру. Безжизненные тела лежат повсюду. Но нет ни крови, ни видимых следов повреждений на их телах. Лица у мертвых умиротворенные, словно те не мертвы, а погружены в сон. Будто все просто заснули. Но Дилюк знает — они все мертвы. Он чувствует, что жизнь покинула лежащие у его ног тела и неспешно идет мимо них, вглядывается в лица людей, но никого из них не узнает. Пройдя через никем не охраняемые главные ворота, Дилюк попадает в Мондштадт. И с облегчением осознает, что город не объят пламенем. Сильный запах гари щекочет ноздри. Из окон домов выбиты стекла, от стен и красных черепиц к небу поднимаются столпы дыма. Дилюк смотрит на ночное, усеянное звездами небо. Зарево исчезло.Что произошло?..
Выжившие мондштадтцы убирают тела, перетаскивают их в тачки и небольшие телеги, чтобы после вывезти за пределы города. И похоронить. Дилюк поднимается по ступеням к фонтану, замечает разрушенную таверну «Кошкин хвост». Разбитый фонтан. Перевернутые ларьки, разбросанные повсюду овощи. И тела горожан. Дилюк знает, куда должен идти дальше. Ноги сами ведут его к штабу Ордо Фавониус. По городским лестницам, все выше и быстрее, ступень за ступенью. Шаг за шагом, переходящим в бег. Главные двери открыты, Дилюк проходит через них, попадая в главный зал, и направляется к кабинету действующего магистра. Дверь в кабинет Джинн закрыта, и Дилюк не раздумывая, ни секунды не мешкая, отталкивает ее от себя с такой силой, что дверь ударяется о стену внутри кабинета. — Джинн!.. Его голос подобно двери ударяется о стены. Но кабинет пуст. Голубые шторы неторопливо развеваются, поддавшись силе проникающего через разбитые окна ветерка. Может, думает в этот момент Дилюк, это Барбатос, как и он сам, проверяет, в порядке ли действующий магистр? Отгоняя от себя эти мысли, Дилюк проходит к окну и смотрит на разрушенный город, объятый теперь не пламенем, а удушающей тишиной. Безмолвие царит в некогда прекрасном и неприступном Мондштадте. И он знает, что ему здесь не место. Развернувшись, Дилюк покидает кабинет и штаб Ордо Фавониус, оставляя позади себя и рыцарей, и безутешно горюющих горожан. Он снова поднимается вверх, по городским лестницам, все выше и быстрее, ступень за ступенью. Шаг за шагом, но на этот раз Дилюк не бежит. Вместе с другими жителями Мондштадта он направляется к статуе Барбатоса, к Его собору. И, как и многие другие, чувствует разъедающую изнутри пустоту, когда перед глазами открывается вид на разрушенную святыню. У статуи нет головы, ее осколки разбросаны по округе. У Барбатоса больше нет ни рук, ни крыльев. Вода у его ног окрашена в алый, словно сам Архонт истек кровью. Но Дилюк никогда не был набожен настолько, чтобы верить, что статуя — это Барбатос. Лить слезы по расколовшемуся монументу глупо. Разрушенные дома можно отстроить заново, вновь выложить кирпич за кирпичом стены, которые будут крепче. Неразрушимее. Можно восстановить дороги, очистить грязную воду. Лишь людей, которые сломались, нельзя починить. Дилюк поднимается по ступеням к собору, и идет к его дверям, проходит мимо горожан и рыцарей. На их бледных лицах следы размазанной по щекам сажи, запекшаяся кровь, еще недавно сочившаяся из ссадин и ран. Они стоят на ступенях как бездушные куклы, и смотрят вперед пустыми, полными скорби глазами. Стекла в витражах темны. Лишь тихие всхлипы пастора разрушают царящую в соборе тишину. Дилюк чувствует, как желудок начинает скручиваться по спирали от вида склонившейся над телом девушки. Кудри на концах ее светлых волос, точно такие же, как у Джинн, пружинят в такт рваному дыханию. Хрупкие плечи вздрагивают точно так же, как когда Джинн смеется или замирает от удивления, заметив, что он наблюдает за ней издалека. Барбара так похожа на Джинн. — Джинн… Дилюк подходит ближе и смотрит на тело, накрытое тканью с гербом Ордо Фавониус. Все не так. И ловит себя на мысли, что тело Джинн должно быть накрыто тканью с ее фамильным гербом. Гербом семьи Гуннхильдер… Он тянет руку, чтобы сдернуть его. Ему хочется посмотреть на Джинн. На ее умиротворенное лицо, как у тех людей, что лежат на мосту у входа в город. Дилюк хочет убедиться, что ее лицо чистое, что на нем нет ни следов сажи, ни запекшейся крови. Но стоит ему коснуться ткани, как на его плечо опускается тяжелая ладонь. — Не надо, брат. Кейя. Дилюк одергивает его. Вглядывается в знакомые с детства черты лица названного брата и в груди начинает разгораться ярость. — Почему тебя не было рядом? — спрашивает он сквозь зубы, сжимая руки в кулаки. — Почему пришел так поздно?! Его выкрик эхом ударяется о соборные стены. Кейя ничего не говорит. Его лицо беспристрастно. — Убирайся, — говорит Дилюк глухо. Эмоции рвутся наружу, щекоча ноздри. Глаза щиплет от подступающих к ним слез. Дилюк отворачивается от Кейи и произносит: — Ты мне больше не брат. Убирайся. И Кейя уходит. Рядом никого нет, он один на один со своей скорбью. Из груди исчезло тепло, Дилюк все время ощущает холод. Холодно в одежде. Холодно в горячей ванне. Холодно под одеялом. Холодно у камина. Холодно от чужих взглядов. Холодно от слов утешений. — Мне так жаль, — произносит Дилюк осипшим безжизненным голосом. Страх сковывает его тело, его рука ложится на бархатную ткань с гербом семьи Рагнвиндр. Такой же холодной, как все вокруг. — Мне очень жаль… Я… я не справился. Дилюк откидывает в сторону край ткани и видит россыпь алых волос. — Отец…***
Проснувшись, Дилюк открывает глаза. Он в своем поместье. Сидит в кресле у камина, огонь в нем давно потух, но угли все еще тлеют и отдают тепло, и в воздухе витает запах гари. Щекочет ноздри. «Вот в чем было дело», — думает он, вновь прикрывая глаза. Не пошевелиться, тело сковал сонный паралич, руки и ноги онемели. Но это скоро пройдет. Как и боль в груди. Как и дерущее спазмом горло. Как и бьющая тело дрожь. Дилюк вспоминает свой сон, прокручивает в голове сцену за сценой: лес, Спрингвейл, трупы на мосту, Мондштадт, статуя Барбатоса, Джинн… отец. Этот кошмар снится ему все чаще. «Какие бессмысленные сновидения». — Господин?.. Аделинда как всегда ходит по поместью бесшумно, стук ее каблуков никогда не разносится эхом по безлюдным коридорам и комнатам. — Вы вновь заснули у камина, — говорит она, и в ее голосе Дилюк слышит укоризненные нотки. — Сколько раз говорить, чтобы Вы лучше заботились о своем здоровье? — Все… в порядке, — произносит Дилюк. Во рту у него пересохло, и голос звучит хрипло. — Я разбудил тебя? Горничная молчит, но Дилюк и так знает. Он кричит, когда видит этот сон. Его личный кошмар. — Я… снова звал отца?.. — Нет. Не его. — Аделинда выдерживает небольшую паузу. — Вам заварить чай? — Не нужно. Возвращайся в комнату и попробуй заснуть. — Вот-вот рассветет. Ночь почти закончилась. Ее слова звучат утешением — очередная ночь, наполненная кошмарными фантазиями, почти закончилась. — Может, все-таки чай, господин? Дилюк кивает и вновь открывает глаза. Черные угли в камине похожи на оставленное после пожара пепелище. По сути, так оно и есть. Он разжигает камин по вечерам, садится в это кресло, на котором так любил сидеть отец, и смотрит на огонь, как когда-то смотрел на него и сам Крепус Рагнвиндр. На языки алого пламени. Вслушивается в стрекот огня, треск сухих бревен. — Господин Дилюк?.. — Да. Чай… Можешь заварить его. Аделинда поджала узкие губы. — Смею напомнить, что господин… что Кейя намеревался посетить поместье в первой половине дня по заданию Ордо Фавониус. Дилюк припоминает, что разговор об этом состоялся несколько дней назад. — Спасибо, что напомнила. Разумеется, он не собирался встречаться с капитаном рыцарской кавалерии. Но горничная добавляет: « Вероятно, он прибудет с действующим магистром», и желание сбежать из собственного дома заметно притупляется. «Джинн…» Сцены из сна все еще ярки в его сознании. Может тело, лежащее под тканью в соборе Барбатоса, в конце концов, и оказывается телом Крепуса Рагнвиндра, но Дилюк понимает, чье именно тело он боится увидеть, когда решается отбросить в сторону гербовую ткань. — Хорошо, — произносит он. — Я встречусь с ними. Аделинда слегка кланяется, оставляя своего господина один на один с его мыслями. Вскоре на гостевой этаж поместья через окна проникают первые предрассветные лучи, мир снаружи окрашивается в нежнейший голубой оттенок. Угли в камине остывают, и аромат душистых трав приходит на смену запаху гари. А вместе с ним уходят и воспоминания об увиденном во сне кошмаре: пылающий Мондштадт и люди, которых он не смог защитить.