Birdy-style

      Приглушенный красный свет отражался в зеркальном потолке, окрашивая всю спальню в амарантовый. Слабо покачиваясь, будто нарушенная водная гладь, под тяжестью тел промялся водяной матрас. По комнате струился тонкий аромат ладана, дополнительно погружая в тягучее медитативное состояние.       Столас протянул греху тряпичный сверток перевязанный лентой.Чувствуя по легкости содержимого, что там явно находится что-то хрупкое, Оззи аккуратно развязал его. Под тканью скрывался пучок цветков белены и маленький свиток с сургучной печатью сигила принца.       Милый жест, иногда птицы приносят пучки трав в подарок своим избранникам, чтобы начать строить общее гнездо, но тут было нечто иное. Асмодей вскрыл свиток, и внимательно вчитавшись в латынь, ахнул:       – Это же рецепт той самой мази вызывающей эротические галлюцинации!       – Подписанный кровью знахарки и ее мужа, которых потом обвинили в колдовстве, – уточнил Столас и увидел как от его слов головы в гриве Асмодея радостно засуетились, толкая друг друга, чтобы тоже подробнее разглядеть содержание свитка.       – Я примерно понимал, что туда входит, но соблюсти правильные граммовки проблематичная штука. Она столько шуму в пятнадцатом веке наделала. Каждый второй из-за нее начинал летать якобы на тройнички с ведьмами и дьяволом.       – Брось, это была чистая импровизация с моей стороны, – отмахнулся Столас. Ему просто это показалось интересным подарком, учитывая, что он знал, что Асмодей увлекается исследованием свойств сочетаний веществ вызывающих возбуждение.       – Не скромничай, это было легендарно! Я уже говорил, что тебе не идет скромность? – с наигранной строгостью, будто бы комментируя плохо сидящее платье, сказал грех. – Даже не знаю, сопоставим ли он с моим небольшим презентом.       Оззи хлопнул в ладоши и на серебряном подносе в комнату коротконогий демон-акула занес кроличьи сердечки. Судя по забрызганному кровью белому фартуку и колпаку, он был поваром.       Маленькие, немытые, окровавленные и еще теплые сердечки, словно сашими были украшены цветами и тонко нарезанным дайконом, но с оговоркой на то, что оно предназначалось для хищника. Столас уже от одного вида сервировки невольно сглотнул слюну.       – Двадцать восемь кроличьих сердечек, – смотря на акулу, проговорил Асмодей, головы в его гриве прищурились. Тот в ответ утвердительно кивнул и передал греху поднос, – По моей задумке они должны были еще биться, но мне объяснили, что такое немного проблематично с технической точки зрения, поэтому предлагаю тебе просто это визуализировать в голове.       Оззи ничуть не был расстроен тем, что презентация подарка подкачала. Иногда недохвалить свой подарок полезно, чтобы в чужих глазах он стал еще восхитительнее. Все же разрывать тушки живых кроликов дело не из легких даже для приглашенного супер-профи в разделке мяса.       – Ты мне желаешь счастья в любви? – забавляясь, хихикнул Столас, увидев, что сердец действительно двадцать восемь.       – С твоим забавным не разобравшимся в себе чертенком, – подмигнул Асмодей, ставя перед принцем блюдо, – Ну давай, пробуй пока тепленькие.       Это внимание к деталям и вплетение символизма в элементы их встреч каждый раз, как в первый завязывали возбуждение у Столаса внизу живота морским узлом. Распутать было уже невозможно. Ему оставалось только глушить ощущение на протяжении всего свидания до самого секса.       Грех взял с подноса одно из сердечек за фрагмент того что осталось от аорты, поднося его к клюву совы, как бы приглашая в ритуальное кормление. Столас машинально втягивая голову, оторвал клювом кусочек, стараясь не испачкать ничего вокруг. Ему хотелось распробовать, и он делал это, как пробуют перезрелые ягоды клубники, с таким же осторожным упоением. Насладившись первым сердцем, он удовлетворенно ухнул и в следующее мгновение, совершенно не сдерживаясь, взял поднос и уже привычно для хищной птицы проглотил все его содержимое, под радостный возглас Асмодея. Он умилительно сложил руки, наблюдая за трапезой.       – Неужели ты меня видишь маленьким воробушком?, – Вытаскивая из кармана жилетки платочек и вытирая клюв от крови, спросил Столас. Ему не до конца был понятен мотив, ведь ритуальное кормление у птиц создает иллюзию беззащитности партнера и того что о нем нужно позаботиться.       – Скорее маленькой сплюшкой, особенно когда довольный распушишь перышки, – Асмодей притянул его к себе, беспрепятственно снимая одежду. Самому было достаточно лишь скинуть пиджак. По классике он ничего не носил под ним.       Запах благовоний и гипнотические переливы света из алого в розово-фиолетовый настраивали на прихорашивания; их клювы едва касались перышек друг друга, распутывая покровные и пуховые перья, убирая изломанные и скомканные. Эти методичные действия успокаивали и вгоняли в легкое состояние транса.       Столасу было еще непривычно, когда с ним так галантно обращаются, но через такое отношение он, наконец, начинал чувствовать свою ценность. Не для кого-то другого, а именно для себя. Асмодей будто предлагал инструкцию к тому, как начать бережно относиться к себе, каждую встречу повторяя, что ему нужно быть более эгоистичным, потому что именно желание всем угодить и быть удобным принесет больше беды, чем радости.       И на удивление, следуя такому принципу, его отношения с Блицем действительно улучшались. Столас теперь не пытался любыми способами удержать его, даже во вред себе. Блица больше не нужно было держать, потому что он начал тянуться на встречу сам.       Не многие знали, что Асмодей не только умеет привносить раздор в семьи и толкать на измены, но еще и обратно этому способен помочь найти понимание себя и сделать свою жизнь на порядок лучше.       – Ты слишком заботливый для греха похоти, Оззи, – улыбнулся в перья Асмодея Столас. Он невесомо перебирал и расчесывал их синие переливы, выискивая сломанные и собирая их небольшой горсткой в руке.       – Забота и ласки перед сексом вполне себе коррелируют между собой, – заговорил Оз, повторяя то же самое, но только с оперением на спине принца, – Знаешь, иногда от безнадежности люди обращаются ко мне за поиском любви всей жизни, а я смотрю и думаю, какие же у них в головушках дремучие дебри. Им бы с собой разобраться.       – Они требуют приворот?       – Ага, а потом в ужасе бегают от «своей любви», осознав, что это совсем не их человек, и просят все вернуть, как было, – тихо посмеиваясь, произнес грех, – любая магия связанная с чувствами несет за собой проблемы, даже эта мазь, которую покупали у ведьм старые девы. Они же просто хотели привлечь к себе мужчин, а не словить аутоэротические сны.       – Я думал ты толкнешь какую-нибудь великую речь про любовь, а на деле просто подводил к тому, как тебе понравился мой подарок, – по-доброму закатил глаза Столас.       – Детка, если я начну какую-то речь, то я могу распиздеться так, что у нас не будет в итоге никакого секса, кроме как с экзистенциальным кризисом в собственных головах, – легонько потыкав пальцем в пернатую макушку принца, сказал Оззи, – Ты ж меня еще плохо знаешь. Я часами могу нести пространную хуйню. Иногда я прихожу к магам чисто, чтобы присесть на уши, а они так радуются, так восхищаются, и, главное, все записывают.       – Тобой невозможно не восхищаться так-то, – как само собой разумеющееся прокомментировал Столас, приподнимаясь с места.       – Прямо, как и тобой. Ты прекрасная мудрая статная птица и мне нравится, как в твоих глазах разжигается огонь, когда тебе это говорят. Прямо как сейчас, – Асмодей прищурившись, растянулся в ухмылке, видя, как Столас на секунду растерялся, резко вскакивая.       – Ну, все! Ну, хватит! – рассмеялся он, садясь сверху на Оззи, – Давай лучше сюда свой несчастный хвост. Твои слова про то что ты обрезаешь на нем потрепанные дужки, вместо того чтобы чинить клювом, будут мне сниться в кошмарах где-то рядом с сюжетами про бывшую жену.       Эти птичьи ритуалы привлекали их в первую очередь звериными истоками. Погружение в базовые инстинкты – один из прекрасных способов сексуального самопознания, помогает вспомнить, кто ты есть. То ради чего они и встречались; танцы, подарки, чистка перьев, перерастающая прямо сейчас в петтинг… не доставало лишь малюсенькой детали:       – В процессе изучения граней инстинктов, у тебя не возникало желание потрахаться по-птичьи? – игриво произнес Столас, переплетая между пальцами гибкий длинный шевелящийся, как тентакля сочащийся смазкой птичий член, подобно аргентинской савке изучая и оценивая.       Он дразнился, воображая, как член снова будет находиться в нем. У него самого так же выворачивалась клоака, но снизу было находиться приятнее.       – Детка... – присвистнул Асмодей восхищаясь предложением, а затем низким тоном дополнил:       – Сегодня мы прочувствуем их полностью.       Это было эксклюзивное предложение практически как «Догги-стайл», но только «берди», противоположно первому сложный и непонятный, как со страниц учебника по биологии за 7 класс, неизвестный нераспространенный и от этого сильнее заводящий; на животе сомкнув ноги, пока сверху тебя придавливают, усиливая этим трение изнутри.       Столас привычно перевернулся на живот, ему вообще было даже спать в этом положении комфортнее; вошло в привычку еще с детства, когда он был совсем маленьким совенком – они все спят так, зарывшись головой в подушки и вытянув пяточки. Возвращаясь к «птичьей» позе. Он прекрасно знал, как это делается: нужно плотно свести ноги и немного выгнуться в пояснице, что Столас собственно и совершил, чтобы дать доступ к заветному месту. Хвост как по команде сам задрался, словно в теле были вбиты автоматические настройки при вхождении в данное положение.       Оззи навис сверху, перекидывая через него ногу и располагаясь так, чтобы плотнее зажать их своими бедрами и все ради того, чтобы в процессе они не могли бы разъехаться в разные стороны как бы Столасу этого не хотелось.       Сам факт такой обездвиженности уже будоражил. Внутри все поджалось, когда Асмодей раздвинул ягодицы и провел большим пальцем по влажным розоватым складкам клоаки. Он собрал с них смазку, и, растирая между пальцами, потянул в рот, слизывая тягучие прозрачные скользкие нити. Столас повернул голову, видя в отражении зеркального потолка, как с ним развлекаются и поерзал под Оззи, показывая всем видом, что уже заждался, пока он распробует.       – Ты готов, принси? – склонившись над ним, шепнул Оз.       Кончик птичьего члена коснулся входа, он стал медленно погружаться, раздвигая собой горячие мягкие мышцы. Из-за сведенных ног давление внутри было сильнее. Член распирал стесняющие из-за позы стенки клоаки, проталкиваясь так глубоко насколько это возможно. Столас ахнул, когда его полностью заполнило. Оззи довольно выдохнул, чувствуя, как мышцы клоаки плотно смыкаются, вокруг его члена и спросил:       – Как ощущения, принси? Ты так сильно сжимаешься. Если бы я наколдовал себе другой член, ты бы мне его точно вывихнул.       – мм... совсем по-другому, – протянул Столас, качнув тазом навстречу насколько он мог это сделать, будучи полностью придавленным сверху, – словно сильнее внутри все натягивается.       – Все как тебе нравится, – Хохотнул в ответ Асмодей.       Клоаки сами по себе достаточно глубокие и хорошо тянутся, это никогда не бывает помехой к удовольствию, потому что они везде унизаны нервными окончаниями. Только в этой позе Столаса заполнили настолько, совершенно без намека на то, что в нем еще осталось какое-то пространство, пробрались так глубоко, что он даже не думал, что до туда в принципе может что-то добраться. Асмодей погладил Столаса по пояснице над хвостом, положил на нее руки, казалось, что он совсем хрупкий из-за своей худобы, но это было обманчиво.       – Тебе хорошо когда я делаю вот так, детка? – начиная продавливать поясницу, сказал Оз. Этот жест в позе имитировал то как самец садясь на самку, хватался когтями за оперение, чтобы лучше зафиксировать.       – Мне хочется звать тебя по имени, как пишут постельные сцены в романах, – пробормотал Столас себе под клюв, прикрыв глаза и сотрясаясь от движения внутри, – этого достаточно для понимания, насколько…ах?       – У тебя еще есть силы так изящно комментировать?       Столас задрожал, к распирающему ощущению изнутри добавилось еще и то, что его буквально вдавливали в водяной матрас царапая кожу под перьями чуть выше поясницы когтями. При этом он даже не мог двинуться. От полностью обтекаемой формы Столас чувствовал, как эластичный материал матраса проминается от проступающего сквозь его кожу члена.       Наверное, он никогда бы не заметил такой мелочи, однако факт того, что он был обездвижен, не давал думать ни о чем кроме члена внутри себя. Столас чувствовал, что был уже на пределе, все что оставалось – это добить ощущение и получить желанные секунды оргазма.       – Руки... чуть выше, – понимая, чего не хватает, проскулил он.       – Вот здесь? – переспросил Оззи и проведя пальцами переместил руки чуть выше поясницы снова надавливая, и тут же почувствовал как все задрожало изнутри партнера. Столас вскрикнул, на что, очарованный реакцией Асмодей, проговорил, – даа... тут! Как приятно моей птичке.       Оззи прибывал в чистом восторге от происходящего, на эмоциях прихватывая клювом перья сзади на шее Столаса, как петушки хватают кур, и начиная более резкие толчки.       Столас выгнулся, подаваясь навстречу рваным движениям и тянущему за перья на холке клюву. Трение усилилось, казалось вот-вот и будет уже больно, но в этом и была прелесть; натяжение доходило до черты когда «приятно» должно превратиться в «больно», но ни разу ее не переходило. И от этого балансирования на грани двух сильных ощущений хотелось кричать.       Вот он – берди-стайл; когда из-за невозможности шевельнуться все, на чем концентрируются мозги это сворачивающееся скользкое заполняющее ощущение внутри себя.       – Я не могу! Я сейчас, – Столас затрясся, поджимая живот и стиснув член внутри себя. Асмодей не останавливался, доводя до желанного ими обоими оргазма и освобождения.       Глаза Столаса заслезились, ноги натянулись и задрожали, казалось еще чуть-чуть и их сведет судорога. Он издал странный сдавленный писк и кончил. С клоаки под живот потекла тоненькая струйка полупрозрачной жидкости, срываясь и вязко капая на простыню каждый раз в том месте, где из него выпирал член при движении. Он дрогнул от неожиданности, когда Оззи налег на него всем своим телом, не давая даже вздохнуть, и зашипел, отпуская из клюва перья.       Член извернулся спиралью, разбух каждой жилкой натягивая до предела и без того разгоряченные стенки, и стал изливаться горячим тягучим семенем внутрь. Для Столаса это мгновение стало самым длинным в его длинной демонической жизни.       Сперма наполняла его, будто бы ей небыло конца и края. Слишком обжигающе много, что как только с чавкающим липким звуком Асмодей вышел из клоаки, она начала вытекать, разливаясь лужицей на простынях под Столасом – у него даже не было сил перевернуться. Он просто обмяк стараясь поскорее успокоить дыхание.       Оззи поцеловал Столаса в макушку и перекатился, так же рядом ложась на живот, приглаживая выбившиеся маленькие перышки между его верхней парой глаз.       – Как восхитительна и неукротима эта дикая демоническая природа… – покоренный зрелищем в соседнем панорамном окне, разговаривал сам с собой Физзаролли. Он отложил в сторону бинокль, наконец полностью раззанавешивая шторы, которые играли роль импровизированной засады.       Теперь Физз стоял перед огромным окном в тишине и темноте. Комнату освещал только свет неоновых бордельных вывесок и проезжающих машин. Подперев бок рукой, и расслабленно закурив сигарету, он усмехнулся:       – А что вы думали? Что мне кто-то помешает снять на ночь апартаменты напротив и купить бинокль?