Я, наверное, что-то не то играю

Сансет сделала это не из любви к себе и не из обиды на всё. В тот момент она была загнанным зверем, стремившимся одним прыжком перемахнуть через красные флажки. Ей так хотелось найти место, в котором она будет жить, а не выживать... Никого больше не разочарует — и если для этого ей понадобится много власти, о, ей обязательно понадобится много власти, то она не побоится взять всё в свои... руки? Обычно Сансет не везло, никогда не везло, но не в этот раз. Сансет Шиммер, земная девочка со своими заморочками, широкой улыбкой (за которой всё так же скрывалась неуверенность в собственных силах — вечное клеймо неудачницы) и любящими (или не очень) родителями как раз только поступила в старшую школу Кантерлот. Она отнесла документы на подпись, помахала рукой Селестии, уходя, а Сансет, наблюдающая за этим из-за угла, всё не могла опомниться от удивления: она смотрела на себя со стороны, но не находила в себе изъянов. Сансет Шиммер — Сансет из этого мира — выглядела нормально. Снаружи не было видно трещины, рассекавшей её изнутри. Или... её вовсе не было? Сансет до этого момента не знала, сможет ли по-настоящему сделать, довести до конца то, на что решилась сразу. После — всё оказалось легко, гораздо легче, чем можно было себе представить. Новообретённая ненависть роем пчёл заметалась между рёбер в поисках выхода, и всё было решено. Сансет учила такие заклинания. Они находились на полках запретной секции, о существовании которой получилось узнать сразу же. Селестия смотрела на любознательность новой ученицы сквозь пальцы... нет, конечно, сквозь маховые перья на крыльях, сквозь что-то другое, не человеческое, и разрешала ей оставаться в библиотеке допоздна. Сансет пользовалась этим даром по-своему: она прощупывала стены, пускала в ход магию, которую успела выучить, чтобы обнаружить маленькую дверцу и осторожно, по дюйму, отколупать её от стены. Забавно, но теперь ей это ничем не помогало. В новом мире не было магии. Ей не осталось ничего, кроме её собственного, уже не такого здравого, как хотелось бы, рассудка. Сансет честно признавалась себе в своём безумии. Могла бы расписываться даже, но ещё не овладела руками достаточно для таких сложных действий. Поднимать ими камни, держать в них колющее и режущее оружие оказалось куда проще, чем правильно взять ручку и подписать документ или черкнуть пару строк. С огнестрельным оружием свести близкое знакомство на узких человеческих улочках (особенно ночью) тоже не составило труда. Но в конечном итоге руки нравились Сансет больше всего. Она предпочла просто воспользоваться ими, а для этого изучила несколько произведений в библиотеке своей новой школы. Робкие комментарии местной работницы о том, что это художественная литература, а справочников на такую тему не существует, Сансет не смутили. Грань между явью и вымыслом и так уродливо расплылась до предела. Сансет готова была (честное слово) убить Сансет в её собственной кровати, в её собственной спальне. Воспользовалась подушкой и просто держала, решив, что сама поймёт, когда можно отпустить. Та, другая, должна была вовсе ничего не заметить. Весь груз ответственности и вины лёг бы на оставшуюся. Вот только… Сансет всё ещё была лучше, чем о себе думала. Она это ненавидела. Это была слабость в чистом виде. Но когда девчонка начала дёргаться, проснувшись, видимо, оттого, что нечем было дышать, руки у Сансет ослабли сами собой. Она не смогла бороться. Её оружием всегда оставался разум, а лицо у неё и без того было достаточно испуганное, так что она вовсе не сомневалась в своих словах, говоря: — Эй! Я — это ты из будущего. Скорее уезжай отсюда, иначе с тобой случится кое-что очень плохое — и ты станешь мной. Мной в рваной одежде. Мной с разбитым сердцем. В этом была какая-то треклятая ирония. Конечно, ни одна Сансет не поверила бы в такие утверждения без доказательств. Однако они всё ещё были одним и потому Сансет из Эквестрии прекрасно представляла себе, куда нажимать и какие перед ней болевые точки, начинающие без устали кровоточить от одного касания. Вся ложь стала правдой, а правда — ложью, но к рассвету Сансет, наконец, поверила (может быть, обе). Уехала только одна из них. Вторая ушла куда глаза глядят, там легла на землю (в поле, где не было видно всех этих чисто человеческих штучек, не существовавших в Эквестрии), уставилась в серое небо (непогода над Кантерлотом, честное слово, выглядела точно так же) и позволила себе плакать, пока не заболели глаза, а сердце не пересохло раз и навсегда (так она себе говорила, может быть, именно после той ночи у неё появилась привычка врать себе по поводу и без). В распоряжении Сансет остались полуразвалившиеся заброшки (вместо тёплой спальни с рюшечками, на которых всё равно наверняка настояла мать, в Эквестрии оставалась совершенно такая же, не сбежать от неё не представлялось возможным) и школа, где никто ни о чём не догадывался. Целый незнакомый мир, который Сансет вовсе не рвалась исследовать, но занялась этим всё равно. Права на ошибку у неё не осталось. Она должна была доказать, что чего-то стоит. И что все её плохие пророчества не сбудутся.