Наэлектризованность

— Джесси, — Боб показывается в дверях её трейлера немного раньше, чем она успевает закончить наносить макияж, и от этого настроение у Джесси сразу же портится. Помада на оттенок светлее, надорвавшиеся по шву шорты, собирающаяся за окном гроза — всё это словно бы призвано вывести её из равновесия. Ещё и Тиффани не было дома в то время, когда она обычно возвращается из колледжа; понятное дело, девочка старается как можно больше времени провести на кампусе: библиотека, тренировки в команде черлидеров, которую подающая надежды мисс Мэй к концу этого года непременно возглавит... Джесси узнаёт обо всём этом не из первых уст, а из школьной газеты. Наверное, самая преданная её фанатка, единственная, кто покупает новый выпуск сразу же после выхода. Листает страницы, как могла бы трепать дочку по сладкой розовой щёчке этими руками хищницы, на которых ногти переходят в когти — покрытые ярко-красным лаком, но всё же. Сегодня Джесси долго стояла в тёмной от клубящихся туч прихожей, не включая свет. Она пыталась вспомнить, когда в последний раз говорила с Тиффани по-настоящему. И это тоже не получилось; может, такой сегодня день. — Джесси, — Бобу приходится повторить, чтобы вывести её из состояния задумчивости. Лишь убедившись, что хорошенькая головка повернулась к нему, а слой пудры уже покрывает морщинки в уголках глаз и губ (так много смеяться можно лишь после бутылки-другой), толстяк-режиссёр продолжает: — Сегодня будешь в кадре с новенькой девочкой. Присмотри за ней, чтобы не наделала глупостей, — на это Джесси отвечает односложным угуканьем, вновь отворачиваясь к зеркалу. Новых девочек к ней приводят чаще, чем ей бы того хотелось. Многие из них пропадают после пары раз, а другие — попадают в такую передрягу, из которой не выпутаются до конца жизни. Уж об этом Джесси известно не понаслышке. Она кожей чувствует грязные взгляды Боба, слышит его тяжёлое дыхание — словно где-то вдали грохочет, приближаясь, гром. Хорошие девочки всегда боятся грозы, и Джесси тоже до какого-то дня боялась. После для страха у неё появились другие поводы. Она заканчивает макияж, она не собирается больше отрываться от этого занятия ради пары дежурных реплик; ей бы хотелось попасть домой пораньше сегодня (всё равно это «пораньше» не настанет раньше глубокой ночи), и снова застыть в очередном дверном проёме, глядя, как вздымается груда одеял, из-под которой выглядывают светлые хвостики. Её девочка… После Джесси пойдёт в кабинет и непременно надерётся. Нервы у неё в последнее время совсем ни к чёрту. — Ну? — рявкает, и стрелки выходят чуть длиннее, чем нужно. Руки слишком дрожат. Ей бы хорошего визажиста и стилиста, но до такого уровня она так и не дошла. Её хватило лишь на посредственные полуфабрикаты что на съёмочной площадке, что в холодильнике. — Она... — мямлит режиссёр (новенький, ещё не привык к выкрутасам главной звезды шоу), — девочка, она очень на тебя похожа. Ты знаешь, как среди зрителей популярен инцест… — Нет, — снова рыкает Джесси, приводя беднягу в полнейший ужас. — И речи быть не может. Всё это есть в моём контракте. — Но, возможно, на этот раз... — заискивает режиссёр, явно не привыкший слышать «нет» в свой адрес. — Гонорар на десять процентов больше... — беспомощный, он утирает пот со лба платочком. Ливень уже близко, от него никуда не скрыться, поэтому в трейлере невозможно спокойно вздохнуть, и от всех этих запахов (пота, чесночно-майонезного соуса, застарелой выпивки и протухшего секса) Джесси внезапно хочется вырвать в стоящее у ноги мусорное вино, словно ей всё ещё 20 и у неё булимия. Она сдерживается, но с трудом. — Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас ушла, Бобби? Сказанная медоточивым тоном фраза имеет своё действие: яд, вложенный в неё, отравляет напрямую. Боб медленно кивает, смиряясь, и выходит, нарочно погромче хлопнув дверью. Это не заглушает брошенного в сердцах «шлюха», несомненно, прозвучавшего в её адрес. Гнев поднимается вверх по пищеводу Джесси, словно блевотина: да как он смел? Что он может знать? Почему его голос на какую-то долю секунды прозвучал так похоже на голос её отца? Сразу после того, как предки вышвырнули её из дома, Джесси жила именно в таком трейлере. С ребёнком и без денег... Она устало проводит рукой по вспотевшему зеркалу, чтобы вновь увидеть в нём своё лицо и убедиться, что макияж, нанесённый таким трудом, не размазался от неосторожного движения. Какой же она стала старухой, но с площадки её пока не гонят: у неё есть фанаты, много фанатов, ну и друзья в мире мафии, не без этого. У неё есть дочь... уже слишком взрослая, чтобы задавать неудобные вопросы. Они никогда не обсуждали напрямую, куда мамочка каждый раз уходит по вечерам и почему закрывается на ключ в кабинете, однако, хладнокровно рассуждает Джесси, она должна была слышать стоны и видеть хотя бы пару роликов (ясное дело, они среди школьниц пользуются большой популярностью). Решила ли она, что это не так уж и важно? Разозлилась ли, что мама так ни разу с ней об этом и не поговорила? Тиффани всё держит в себе, из неё ни слова не вытянешь. А стоило бы, по-честному: мало ли, вдруг удалось бы присмотреть хотя бы за ней, стать для неё опорой, которой Джесси самой в юности так не хватило? Но она молчит; наверное, из стыда (да какое она вообще имеет право) — и даже когда находит в кухонном шкафчике белый порошок… Да что там, просто сода, наверное. Успеваемость ведь не падает, и тренировки Тиффани не пропускает. Это Джесси малодушничает и пропускает сквозь себя, но всё равно мимо, навылет, этот угрожающий, вызывающий намёк, и через какое-то время всё действительно рассасывается само. Но какой ценой? О цене она узнаёт больше, когда, развалившись на диване, напрасно ждёт новенькую из гримёрки (непременно отдельной — как иначе её домогаться до съёмок, после и во время). Закинув ногу на ногу, ёрзает спиной по неудобному подлокотнику, допивая стакан дешёвого виски, ноет: — Долго ещё? Честное слово, ребята, это уже ни в какие ворота… Кто-то из команды пожимает плечами, а оператор с милой улыбкой обещает, перекидывая хвостик через плечо: — Ещё немного, — и Джесси, конечно, смотрит на неё с завистью. Пусть это не так работа, о которой можно мечтать после колледжа, девчонке изрядно повезло, что она оказалась по ту сторону камеры. Но как хороша... Надолго ли её хватит? Наркотики и выпивка в зверских количествах — и она сама окажется на этом диване, раздвинув ноги. Воздух из-за грозы наэлектризован, из-под дверей поддувает, слишком холодно, и бёдра у Джесси покрываются некрасивыми, крупными мурашками. Этого ещё не хватало. Наружняя дверь приоткрывается, и листы с наспех набросанным сценарием начинают тревожно и трепетно молить о пощаде — им не терпится улететь отсюда, взвиться в набрякшее бурей небо, а после — камнем рухнуть вниз. Джесси разделяет их чувства — особенно когда слышит до боли родной голос, который недавно ещё выговаривал смешные детские считалочки, а теперь ломается от страха и странной эйфории, вызванной хождением по самому краю пропасти: — А не слишком ли коротко? — Ну что ты, деточка, — с ней режиссёр напускает на себя куда более деловой вид, входит в амплуа занятого, умудрённого опытом и до отказа накаченного талантом творца. — Ты такая молодая, зрители от тебя только этого и ждут. — Ну если вы так говорите… Джесси, вся обратившаяся в слух и страдание, только этой, второй реплики и ждёт — чтобы убедиться. За последние годы она привыкла к тому, как жестоко её подводят органы чувств. Что ж, не в этот раз. Она больше не медлит ни минуты — вихрем проносится сквозь скудненькие декорации и хватает изумлённо округлившую глаза Тиффани за запястье, не давая ей сделать первую в её жизни настоящую глупость. Хороша же мать — за слоями тяжёлого, всё больше напоминающего грим макияжа, в расстёгнутых шортиках, с грудью, которая того и гляди вывалится из слишком глубокого выреза: — Что это ты здесь делаешь? ...Позже они оказываются в трейлере вдвоём — Джесси отбирает у заторможенно реагирующего в стрессовых ситуациях стажёра ключи и запирается изнутри. Она никому не даст испортить момент — никому, кроме себя самой. Ей бы метаться вдоль заваленных всякими мерзкими штучками столов, подобно разъярённой тигрице, но какая-то тяжесть оседает у неё на плечах и тянет вниз, вниз. — Вот, значит, где ты работаешь, — первой отваживается начать диалог Тиффани, и руки у неё угрожающе скрещены на груди. Можно поспорить, она и отчитывать умеет куда лучше. — Ты не знала? — искренне удивляется Джесси. И тут же понимает, что дала сбить себя с толку. Какая непростительная ошибка. — Подожди, вопросы должна задавать я! — сложно сосредоточиться, когда так сильно болит голова. — Что тебе в голову взбрело, зачем ты пришла сюда? — Я не знала, — бормочет Тиффани, беспомощно сминая ладонями край юбки. Очень знакомая привычка, но Джесси пришлось от неё отказаться, чтобы лучше выглядеть в кадре. Теперь она расчехляет её лишь по необходимости, как оружие массового поражения. Удивительно, как она до сих пор умудряется играть наивных школьниц... — Мне сказали, это просто съёмки рекламы. — Ночью? — фыркает, не сдержавшись, Джесси. — На окраине города? Тиффани испепеляет её взглядом, но молчит. Теперь они обе сидят, притихшие, не зная, что ещё можно сказать в таком случае. — Будь осторожнее, — с некоторым даже разочарованием бросает Джесси в конце концов. — Посидишь и подождёшь меня здесь? Не хотелось бы отпускать тебя одну в такую темень. — Подождать? — вскидывается Тиффани, словно только и ждала повода. Ветер мог бы символично растрепать ей волосы, однако в трейлер сквознякам не пробраться — здесь ни щёлочки нет, так душно, что ниточки волос прилипают к груди. — Подождать, пока мою мать раскладывают на диване на радость зрителям?! — она задыхается, захлёбывается словами, которые так давно не решалась сказать. — Пока мою мать... как последнюю шлюху? Эти слова горят на щеках, словно след от пощёчины, они влажные и унизительные, как плевок, но Джесси нечем парировать. Шлюха она и есть — разве что не последняя, а одна из первых — в рейтингах так уж точно. — Это моя работа, — пытается она сохранить остатки достоинства. — Разве тебя в школе не учили, что все профессии важны? — Я уже в колледже, мам, — беспомощно огрызается Тиффани. — Напомни-ка, кто за него платит? — это затыкает её маленький паршивый ротик. — Видишь ли, детка, — продолжает Джесси, уже чувствуя на губах вкус победного окончания (не слишком отличается от обычной её рутины), — сегодня, когда я увидела на площадке тебя, я подумала, что сплю и мне снится кошмар, — да, разумеется. Это холодное покалывание во всех частях тела. Мысль о том, что с Тиффани уже успели сделать — и что ещё сделают. Какое это облегчение — знать, что её обманули и прийти сюда с целью сняться в порно не было её осознанным выбором. — Знаешь что? Не будь как мамочка. В ответ на это Тиффани мрачно кивает. Возможно, какое-то из сказанных слов пробило её броню. Может, она задумается надо всем этим или даже поплачет, пока будет сидеть тут одна. Испугается грозы и спрячется под столом, обнимая коленки. Что бы с ней ни случилось дальше, Джесси правда очень хотела бы, чтобы это было нечто иное. Немного лучше. С привкусом рождественского печенья — и чтобы поменьше белой глазури на нём.