Сбывшиеся мечты Пайридаэзы

Аль-Хайтам - самый обычный человек. Его родители - самые обычные люди. Такие же ученые, как и он сам. Он работает в Академии и занимает пост секретаря - снова, с тех пор, как подал в отставку как Главный Мудрец. Его жизнь - спокойная, обычная, в чем-то даже заурядная. Но с тех пор, как Малая Властительница Кусанали отключила Акашу и вернула жителям Сумеру их сны, аль-Хайтам понял, что видит в своих странные вещи. Он знал пустыню совсем другой: мощеные белым камнем дороги, высокие здания с расписными колоннами и сводами, каналы с кристально чистой водой и цветы-цветы-цветы... Когда ему доводилось возвращаться в Море Красных Песков, он не узнавал хорошо знакомый после приключений, в которые втянул столько людей, включая иноземную Путешественницу, пейзаж. Вместо городов - руины, вместо цветов и каналов - выжженная пустошь, вместо счастливых лиц и смеха - угрюмые взоры редких наемников. Лишь звезды над бесконечными дюнами горят все так же ярко. ...но когда ему довелось оказаться однажды в пустыне Хадрамавед, там не было даже звезд. Лишь огромный столб пыли высился над вершиной изрезанной вихрем горы, и от одного взгляда на этот скорбный пейзаж сердце в груди аль-Хайтама сжималось так сильно, что становилось тяжело дышать. Он знал, почему. Он вспомнил. Не все и не так ярко, как хотелось бы. Чего-то вообще не было, зияя в душе кристально чистыми провалами. Он знал, что должно было быть на их месте. И радовался, что Малая Властительница Кусанали стерла все это, очистив Ирминсуль. Как хорошо, что он смог вернуть долг своей давней подруге и спасти Сумеру, так же как однажды сделала сама Руккхадевата. Лежа в своей постели поздно вечером и вспоминая все - и далекое прошлое, и бурные события настоящего, аль-Хайтам тихо радовался, что все уже позади. Не было больше ни элеазара, ни поддельного архонта с предателями-мудрецами, ни запретного знания... Как не было и ее. Сердце снова сжималось, а в груди кололо резко и больно. Аль-Хайтам стискивал одеяло поверх груди и свистяще тянул в себя воздух сквозь зубы, пытаясь смириться и позабыть снова, а потом, незаметно для самого себя провалившись в сон, обнаруживал, что стоит босиком на траве. Ночная прохлада приятно ласкает кожу, а лунный свет - такой яркий! - заливает все вокруг и плещется на темной воде ярко-голубыми бликами. Ночная тьма напоена ароматом цветов и тихими песнями, что славят Владычицу этого края. А перед ним танцует она сама, увитая полупрозрачными вуалями и золотом собственных длинных волос, развевающихся вслед за ее стремительными па. Светлая макушка украшена рогатым венцом и цветущими падисарами... Вот только стоит аль-Хайтаму приблизиться и попытаться захватить ее в капкан собственных объятий, он тут же просыпается, обнаруживая себя в своем доме, в своей постели, все в той же позе. Некоторое время он просто лежит и смотрит в потолок, доживая прекрасные мгновения своего сна и силясь вспомнить лицо, которое так и не успел разглядеть. Он делает глубокий вдох и длинно выдыхает, вновь ненадолго прикрывая глаза и одними губами складывая давно позабытое всеми "Набу..." Ему почти удается смириться с этим, хоть это и дается даже труднее, чем осознание и принятие своего прошлого - и воплощения, и воспоминаний, которые до сих пор продолжают понемногу возвращаться. Он даже почти перестал задаваться вопросом о том, что, если Ирминсуль "переписал" его, то, может, и его Набу где-то здесь? Жизнь возвращалась в привычное русло, текла размеренно и медленно, спокойно... До тех пор, пока не объявился он. - АЛЬ-ХАЙТАМ! Пожалуй, никогда еще дом Даэны не тревожили столь громкие возгласы. Стук каблуков возвещает от стремительном приближении яростной грозовой тучи по имени "Кавех", и аль-Хайтам, отдыхавший в библиотеке, вздыхает и нехотя закрывает книгу. Хочет одернуть шумного старшего, что уже навис над ним и набрал в рот побольше воздуха, приготовившись высказать ему все, что о нем думает, однако стоит поднять на него взгляд, и Аль-Хайтам теряет дар речи. С глаз словно падает пелена, и он видит то, чего никак не мог уловить до этого в своих видениях. Это лицо... Эти глаза, эти волосы. Да как он раньше не замечал-то?! Кавех тоже давится словами, застывает над ним, удивленно распахнув глаза, и даже не дышит, кажется. Он делает шаг назад невольно, когда Аль-Хайтам медленно встает из-за стола и тянется к нему, неотрывно глядя на архитектора, и выдыхает прерывисто и коротко лишь тогда, когда его собственные руки слепо касаются плеч секретаря. Аль-Хайтам смотрит на него во все глаза, что-то шепча одними губами, а потом медленно притягивает Кавеха к себе за талию и отрывает от пола, крепко обнимая и зарываясь носом в его светлые волосы, которые почему-то пахнут песком и солнцем, а не падисарами. Кавех невольно всхлипывает, обнимая его за шею, жмурится и чувствует на своей шее чужое горячее дыхание - будто ветры Моря Красных Песков ласкают ничем не защищенную кожу. Они стоят так некоторое время, не в силах оторваться друг от друга и надышаться родными объятиями, прежде чем Аль-Хайтам так же осторожно ставит архитектора обратно и отпускает. Кавех еще некоторое время смотрит на него, держа за локти, смаргивает внезапно набежавшие слезы... И устраивает ему скандал прямо в доме Даэны. *** Вечером, отдыхая вместе со всеми на вечеринке, что устроила Нилу прямо на сцене театра Зубаира, аль-Хайтам чувствует радостное волнение, которое даже не пытается объяснить самому себе, привычно разбирая по полочкам каждый аспект непонятного явления. Наверное, потому что в этом явлении и нет ничего непонятного - он просто не знает, кого именно ему стоит благодарить за то, что все так сложилось. Он жутко немногословен, но именно сейчас ему хочется поговорить с Кавехом обо всем, разделить с ним их общую радость. С тех пор, как между ними произошла та отвратительная ссора, они общались не так уж и много, а если и общались, то больше спорили или ругались, но сейчас - все иначе. Аль-Хайтам находит способ ускользнуть с вечеринки, обнаружив в своей поясной сумке дубликат ключа от собственного дома, что весьма коварно зацепился за его ключ дурацким брелоком в виде льва, и в тот вечер половина Сумеру видела, как вечно серьезный, невозмутимый господин секретарь несется куда-то через весь город сломя голову. Он сталкивается с Кавехом у первой же ступеньки лестничного пролета, что ведет вниз, к повороту на Улицу Сокровищ. Сталкивается и хватает возмущенно орущего архитектора на руки, кружит, уткнувшись лицом ему в грудь и дивясь собственному внезапному порыву, а затем несет в дом. Бедные горожане, небось, и так уже думают, что он умом тронулся, поэтому все остальное - уже за закрытыми дверями. Кавех кричит и вырывается так, будто его похищают, и аль-Хайтаму приходится забросить соседа к себе на плечо, чтобы нормально достать ключи и отпереть дверь, не слушая чужие возмущенные вопли. То, что Кавех все еще не вывернулся ужом из его рук и не устроил драку, говорит о том, что злится он не так уж и сильно, хоть и показательно, и у Хайтама есть шанс заслужить прощение. В конце концов, ему ведь тоже интересно, что это было тогда в библиотеке. Да и вообще, какого черта он вспомнил то, что вспомнил. Зайдя внутрь и закрыв за собой входную дверь, аль-Хайтам наконец-то отпускает Кавеха и ставит его на пол, но лишь затем, чтобы в следующую секунду снова сцапать его в объятия и прижать к себе, второй раз за день зарываясь носом в пахнущие пустыней светлые волосы. Кавех, который, кажется, готов был минуту назад убить его на месте, удивленно моргает, по-совиному округлив глаза, а затем вздыхает тяжко и заключает мужчину в неловкие ответные объятия; аль-Хайтам чувствует это и лишь сильнее стискивает архитектора в своих руках. - Ты меня пополам сейчас сломаешь... - бурчит Кавех, но сам не спешит отстраняться. - И я, вообще-то, все еще зол на тебя, А...- - Набу, - отстранившись и заглянув ему в лицо со всей серьезностью, выдыхает аль-Хайтам. Его серьезность, правда, никак не вяжется с той отчаянной надеждой, что горит в его обычно непроницаемом взгляде, и Кавех сдается. Вздыхает снова и вдруг обнимает ладонями лицо аль-Хайтама, заставляя его ластиться к своим рукам, прикрыв глаза и изломив брови. Как же он скучал... И по ней, и по нему. - Я, может, и вспомнил свою прошлую жизнь, но не стал от этого другим человеком, - тянет Кавех, и аль-Хайтам открывает глаза, снова смотрит прямо ему в лицо. - Мы можем поговорить? - глухо выдыхает секретарь, наклоняясь к нему. - Мы уже говорим, - усмехается Кавех, поглаживая большим пальцем высокую скулу. - И, обычно, ты не спрашиваешь - просто заваливаешь меня своими рассуждениями. - Это и правда ты... - с облегчением выдыхает аль-Хайтам и трется носом о нос Кавеха, заставляя его жмуриться и хихикать. Обнимает затем снова, ненадолго замирая так, пока архитектор не хлопает его легонько по спине, успокаивая разбушевавшиеся чувства и привлекая внимание аль-Хайтама. - Я ждал тебя снаружи целых полтора часа, вообще-то, - беззлобно поддевает соседа Кавех и усмехается. - Так что не думай, что ты прощен. - Если я приготовлю тебе ужин, ты перестанешь дуться? - привычно улыбается в ответ аль-Хайтам и, дождавшись кивка, отстраняется и стягивает с себя плащ. Кавех тоже раздевается, меняет красивые туфли на удобные тапочки и собирает свои длинные светлые волосы в хвост. Аль-Хайтам мимоходом наблюдает за ним, а потом неожиданно приобнимает за талию и ведет на кухню. Архитектор не то чтобы удивлен внезапной нежностью - он знает, что всегда нравился аль-Хайтаму, и эта симпатия была взаимной. Но с тех пор, как они порвали друг с другом, их отношения сильно изменились. Кавех без лишних слов надевает фартук и помогает ему с ужином. С того дня, как аль-Хайтам приютил его, они частенько готовили вместе, и это было одно из тех немногих бытовых дел, в которых хозяин дома помогал Кавеху - всем прочим архитектор занимался сам в свободное время. Готовя вместе, они даже забывали поспорить лишний раз и сцепиться по какому-нибудь пустяковому поводу, как это обычно у них бывало, молча шинкуя продукты и понимая друг друга без лишних слов. Вот и сейчас было так же: оставив все разговоры до начала трапезы, они с головой погрузились в работу, тихонько звеня посудой и стуча ножами о разделочные доски. Было спокойно, уютно, и в воздухе почти не чувствовалось повисшей между ними недосказанности по поводу произошедшего. Лишь когда все было готово, и они, выставив все приготовленные блюда на стол, сели ужинать, аль-Хайтам первым нарушил молчание. - Я и подумать не мог, что ты - моя Набу. Кавех не донес до рта ложку и так и замер, воззрившись на соседа. Вздохнул, вернул ложку в тарелку с любимым супом и опустил взгляд, поковырялся в тарелке. - Как давно ты вспомнил? - Когда Малая Властительница Кусанали отключила Акашу. Я стал видеть сны. А в них - свое прошлое и... тебя. - Вот как? - Кавех усмехнулся горьковато и, все-таки, отправил в рот ложку супа; да-а, хоть аль-Хайтам и ненавидел это блюдо, но готовил его мастерски, особенно - для одного архитектора. - Повезло. На меня эта лавина воспоминаний обрушилась прямо посреди пустыни. Думал, помру там второй раз. Аль-Хайтам столь сильно сжал челюсти, что Кавех услышал, как тот скрипит зубами, и, поспешив неловко накрыть его руку своей, затараторил как из пулемета: - К счастью для меня, в той части пустыни оказался потаенный оазис, представляешь? Огромный такой, красочный, воу-у! Правда, я сам не понял, как там оказался, но да это и не важно! Важно то, что я остался жив, а еще застрял там аж на несколько недель, познакомился с хозяйкой того места и милейшими бульками, отремонтировал кучу зданий и-..! - Так вот где ты пропадал все это время?! - аль-Хайтам аж глаза распахнул возмущенно и даже от еды отвлекся. - Да что тебе все не нравится?! - взвился в ответ на его упрек Кавех, а затем раздраженно фыркнул. - Поговорить, поговорить, а как начну - тут же возмущается! Аль-Хайтам вздохнул, ненадолго прикрывая глаза, и снова воззрился на своего соседа. Ссориться не хотелось. Не сейчас точно. - А воспоминания? - вернул разговор в нужное русло секретарь. - Пока работал, сумел разложить все по полочкам, - хмыкнул Кавех, принимая правила игры и снова возвращаясь к еде. - Идия просила меня не усердствовать слишком сильно, опасаясь, что я снова упаду в обморок, но мне так проще думалось. - И что же ты надумал? - интересуется секретарь, неспеша поедая свежий бирьяни. Его, к слову, заботливо приготовил Кавех, щедро насыпав сверху падисаровых лепестков. Аль-Хайтам не жаловался. - То, что ты - последняя задница, Амон, - выдал вдруг архитектор, едва не заставив аль-Хайтама подавиться. - Извини? - приподняв брови, с нажимом выдохнул секретарь. - Я тебя, конечно, люблю, и все такое, - принялся пояснять, чуть растягивая слова и помахивая ложкой, Кавех. - Но как еще прикажешь мне тебя называть, когда ты с чего-то вдруг удумал, что я, вспомнив, прошлую жизнь, мгновенно позабуду все, что между нами произошло в настоящем? А вот это, вообще-то, было тем, о чем аль-Хайтам впервые в жизни не подумал. Да и как тут вообще? Слишком радостным был миг новой встречи, слишком сильно потрясло осознание, что самое родное существо, которое он уже и не чаял увидеть, все это время было так близко. Однако сейчас все сказанное Кавехом прошло мимо него, стерлось одной-единственной фразой, словно ластиком. - Как Набу или как Кавех? - Что? - Любишь, спрашиваю, как Набу или как Кавех? Архитектор посмотрел на него как на отсталого во всех смыслах. - Ты идиот? Божественное знание, снизойдя, хваленый мыслительный процесс атрофировало? И, прежде чем аль-Хайтам открыл рот, чтобы язвительно проехаться по уже его когнитивным способностям, Кавех таки ответил: - И - как Богиня Цветов, и - как обычный сумерский архитектор. Разве не понятно? Я для кого про оазис распинался вообще? Аль-Хайтам не ответил. Лишь улыбнулся удовлетворенно и вернулся к еде, чувствуя, как в груди разливается приятное тепло. Его Набу. Его Кавех. - Я тоже тебя люблю. Архитектор, сидящий напротив него, выронил из рук ложку. *** За ужином было еще много разговоров и обсуждений. Кавех все из него вытряс по поводу случившегося в его отсутствие в Сумеру, а потом много восклицал и жестикулировал, пораженный его историей о спасении их родного края и Малой Властительницы Кусанали. Когда эмоции несколько схлынули, Кавех ощутил неподдельную гордость за своего мужчину, и в то же время испытал горечь от того, что его и впрямь не оказалось рядом, когда весь Сумеру (в лице одного упрекнувшего его этим человека) в нем нуждался. Аль-Хайтам, заметив это, вздохнул и сжал руку архитектора в своей, ободряя и успокаивая, и Кавех нашел в себе силы улыбнуться и не зацикливаться на этом. После ужина были чай со сладостями и фруктами в гостиной. Гора посуды, что осталась после ужина, была благополучно забыта в раковине - Кавеху просто не дали ее вымыть, тут же утянув в другую комнату и усадив на диван отдыхать. Тот хотел, было, возмутиться, но аль-Хайтам пустил в ход один из самых грязных своих приемчиков - крепко и любовно чмокнул Кавеха в макушку, заставив того замереть тушканчиком на добрые две минуты. За это время ушлый секретарь успел принести в гостиную чай и вкусняшки, а потом уже Кавеху просто некуда уже было деваться. Остаток вечера архитектор, удобно устроившись под боком у аль-Хайтама, рассказывал ему проекте, над которым работал в пустыне. Ну, до того, как его в предобморочном состоянии засосало в бутылку, откуда он не мог потом выбраться несколько недель. Потом его рассказ неожиданно свернул в сторону настолько далекого прошлого, что аль-Хайтам прекратил грызть засахаренные орехи аджиленах и перевел взгляд на архитектора, обняв его за плечи и осторожно притиснув поближе к себе. Кавех жест оценил и улыбнулся, не прекращая своего повествования. - Только... - ненадолго прервался архитектор и отстранился, чтобы посмотреть на соседа. - Ты чувствуешь? Его больше нет. Аль-Хайтам кивнул медленно и вдруг заправил Кавеху за ухо прядь волос с совершенно не свойственной ему нежностью, а самые кончики его пальцев замерли у щеки старшего. - Потому что она исцелила Ирминсуль, - негромко пояснил мужчина, неприкрыто любуясь чужим лицом напротив. - И... я рад, что оно ушло. - Значит, больше не стал бы за ним охотиться, если бы подвернулась такая возможность? - так же негромко интересуется Кавех, уложив руку на грудь аль-Хайтаму, прямо поверх его сердца, что билось так восхитительно неровно в эти мгновения. Мужчина покачал головой и снова заглянул в глаза архитектору. - Нет, - тихо и твердо ответил аль-Хайтам, и во взгляде его отразилась глубокая, застарелая печаль. - Я отлично усвоил, насколько оно губительно для этого мира. Я обратил в прах целую империю, погубил свой народ и все плоды трудов их. Но что самое ужасное - в погоне за этим знанием я потерял тебя. Притом - потерял дважды и оба раза жалел об этом. Секретарь взял в руку ладонь Кавеха и поднес ту к губам. Поцеловав нежно его пальцы, аль-Хайтам снова взглянул на своего старшего, который в этот момент, кажется, не дышал, слушая его с открытым ртом. - Я знаю, что совершил много ошибок и в прошлой жизни, и в этой, но, все же, - продолжил аль-Хайтам, прикладывая ладонь Кавеха к своей щеке, нежно целуя ее в самый центр. - Мы можем начать сначала? Мужчина посмотрел на архитектора, и тот охнул, покраснев неожиданно для них обоих. - Я ведь тоже много ошибок совершил, - выдохнул Кавех, плохо представляя, куда девать себя от смущения. - Столько гадостей наговорил тебе за все эти годы... И ради чего? Зачем? - Будем честны, часть из них я точно заслужил, - усмехнулся аль-Хайтам, и Кавех, взглянув на него, рассмеялся негромко, легко и мягко. Наткнулся затем на полный обожания взгляд секретаря и смутился снова, почувствовав, как аль-Хайтам обнимает его за талию - легко, ненавязчиво. И понял, что отказать не сможет. Не тогда, когда сама судьба дает им шанс быть счастливыми в новой жизни. - Ну так что? - спрашивает аль-Хайтам, чуть склонив набок голову, и Кавех, вместо ответа, подается вперед и, снова обняв его лицо ладонями, целует нежно, почти заставляя задохнуться. - Хорошо, - отвечает он спустя долгие полминуты и облизывает свои сладкие губы кончиком языка. - Я согласен. Мой Алый Король... Начнем все сначала. - Ты можешь звать меня как и прежде, моя Набу, - улыбается аль-Хайтам, нежно цепляя пальцами красивый подбородок Кавеха. - То есть, снобом и задницей? - широко улыбается Кавех, не упуская возможности поддеть новообретенного возлюбленного. - Ты невыносим, белобрысый пьяница, - смеется в ответ аль-Хайтам, а после уже сам целует Кавеха, притягивая его ближе и заставляя блаженно мычать сквозь поцелуй. *** Таким образом они и провели остаток вечера, а когда пришло время готовиться ко сну, Кавех первым усвистел в ванну. Аль-Хайтам не стал возражать; лишь усмехнулся и, поднявшись с дивана, ушел стелить чистую постель, предполагая, что спать он сегодня будет не один. Собственно, все его предположения подтвердились, когда Кавех объявился на пороге его спальни - в одной ночной рубахе, с мокрыми волосами и полотенцем на плечах. Вот теперь он действительно пах падисарой, и аль-Хайтам не отказал себе в удовольствии снова сцапать архитектора в свои объятия и зарыться носом в его шею, жадно вдыхая знакомый аромат, что мешался с запахом чистой кожи. Кавех в его объятиях расхихикался от щекотки и погладил мужчину по спине, обнимая его в ответ и негромко напоминая про водные процедуры перед сном. Аль-Хайтам ничего не ответил, но нежно поцеловал Кавеха в шею, лишь затем отстраняясь нехотя и покидая спальню, посреди которой и остался стоять его старший, пытаясь унять трепет. Все эти поцелуи и уверенную нежность он тоже помнил. Когда аль-Хайтам вернулся, то обнаружил Кавеха удобно устроившимся на одной половине кровати и задумчиво листающим его книгу; голые ноги архитектор прятал под легким одеялом. Бросив полотенце на спинку стула, аль-Хайтам забрался к нему под одеяло и приобнял Кавеха за талию, привлекая тем самым его внимание. - Интересно? Кавех поднял на него взгляд и заметил, что аль-Хайтам улыбается. - Познавательно, - уклончиво ответил архитектор, чем вызвал усмешку на красивом, строгом лице возлюбленного. Кавех закрыл книгу и отдал ее аль-Хайтаму, чтобы тот убрал ее на ночь, а сам прильнул к его боку и устроил голову на плече мужчины, обнимая его поперек торса. Вздохнул тихо, чувствуя, как аль-Хайтам обнимает его в ответ и гладит по плечу, а затем поднял на него взгляд и сам погладил его ненавязчиво вдоль бока. Все было точно таким же, как когда-то давно. И в то же время - совершенно другим. - Мы будто и не умирали, - шепчет Кавех, глядя ему в глаза, и аль-Хайтам сам наклоняется к нему и целует в макушку. - Интересно, как же так вышло? - Что именно? - спрашивает аль-Хайтам. - Все это, - хмыкнув, ответил Кавех. - Мы, которых "переписал" Ирминсуль, наши воспоминания... - Потому что наша добрая подруга не забыла нас, - отвечает ему аль-Хайтам. - Считай это благословением дендро Архонта. И - помни. Кроме нас и Путешественницы, больше некому. - Угу, - архитектор теснее прижался к нему и закрыл глаза. - Нужно будет обязательно поблагодарить Малую Властительницу Кусанали за ее милость. - Непременно, - кивнул аль-Хайтам и, дотянувшись до светильника, погасил свет. - А сейчас давай уже спать. День вышел богатым на события. - И не говори, - улыбнулся Кавех, чувствуя, как гнездится рядом его возлюбленный. - Амон. - Что, Набу? - аль-Хайтам устраивается на боку и с великой нежностью прижимает к себе свое новообретенное счастье, что прячет лицо у него на груди и обнимает его столь же крепко и бережно. - Спасибо, что вернулся ко мне, - шепчет, уже засыпая потихоньку, Кавех, согретый и обласканный его любовью. - Мой Алый Король... - Спасибо, что позволил обрести тебя вновь, - мурчит он Кавеху в макушку, снова вдыхая запах его волос. Падисары... - Моя Набу Маликата... Он засыпает позже Кавеха, нежно перебирая золотые волосы архитектора и любуясь его дивной, утонченной красотой. И пусть это вовсе не её чудесный сад или их величественный чертог из белого камня, обожженного солнцем, самое главное он держит сейчас в своих объятиях, точно зная, что в этот раз не потеряет. Что убережет. Аль-Хайтам тихо благодарит Малую Властительницу Кусанали и закрывает глаза, позволяя ровному дыханию спящего рядом Кавеха убаюкать себя. И уже где-то на границе между сном и явью Алому Королю кажется, будто он слышит самое настоящее благословение дендро Архонта.