молодость всё прощает

Ей двадцать четыре. Она молода, красива и отчего-то снова не спит ночами. Но молодость всё прощает — молодость не злопамятна и совсем-совсем не жестока, она взбалмошна и ветрена, так, что забывает заряжать телефон перед прогулкой, а потом спрашивает дорогу у случайных прохожих. Ей двадцать четыре, она не думает о том, что будет завтра — в голове у неё только ветер и безумная скорость. С ней может соревноваться только гроза — молния и ветер всегда идут рука об руку, исчезая в шторме. И в этом шторме она не жалует никаких якорей, только вперёд, по безумным волнам прямо в чёрную пучину, в омут с головой и совсем без дыхания. Сону Хан привыкла жить без оглядки на вчерашний день, без малейшей мысли о завтрашнем, для неё есть только сегодня, только сейчас, этот момент, эта единственная секунда, и больше ничего — вакуум, пустота, космическое пространство. И в этом своё счастье. — Excusez-moi? Позволите? — Рядом со столиком в придорожном кафе оказывается незнакомец. Она поднимает голову, пока в волосах гуляет ветер — сегодня очень сильный бриз. За скалой шумно плещется море, приглашая оказаться в его объятьях. И Сону этому зову повинуется, сидя на полпути к какому-то забытому пляжу посреди дороги в никуда. — Винсент. Рядом ещё три столика, но везде шумные щебечущие на странном диалекте сербского и хорватского люди — не вариант для этого тихого, начавшего на французском человека. Интеллигент. Она хочет ответить, что не говорит по-английски. — Присаживайтесь, — вопреки своим мыслям отвечает Сону, даже подвигая свой стул, чтобы (не)знакомец мог поставить рядом свой. Столик маленький и едва вмещает две чашки кофе и баночку газировки, вокруг раздаётся громкий смех какой-то стайки иностранцев. Хотя, кажется, иностранцы здесь только они. — Сону. Давно не слышала чистого английского. — Я только учусь, — кажется даже немного смущённо улыбается случайный собеседник. Они разойдутся как в море корабли ровно через четыре минуты и сорок одну секунду — ровно на столько осталось мерзкого пресного кофе в её чашке, но Сону заглядывается на удивительно ровно лежащие пряди волос в этом штормовом безумии. Она привыкла нырять в омут с головой. — Куда вы направляетесь? — вопрос настолько внезапный, что сама девушка чуть не давится этими словами. Язык думает быстрее её головы, и он, кажется, сейчас хочет найти больше приключений. Винсент, видимо, тоже удивлён — он приподнимает брови, отчего очки смешно съезжают на нос. Она не может сдержать короткого смешка. Мужчина кажется даже немного обижен такой реакцией, но поджатые губы быстро сменяет ласковая улыбка. Он весь как кот — изящный, плавный и ласковый. Опасный. — В сторону Рогозницы, — отвечает он после небольшой паузы и трёх глотков кофе. Им, оказывается, в одну сторону. Две минуты и шесть секунд. — Я автостопом, — их диалог похож на случайно рассыпанные бусины, катящиеся по полу с неприятным скрежетом. Эти бусины нанизать бы на нитку, сделать красивое ожерелье или хотя бы браслет — но ветер гонит их дальше, дальше и дальше друг от друга. — Подбросите? — Можно на ты, — случайный знакомец улыбается в третий раз за чашку кофе. Пять секунд. Четыре, три... — Конечно. У меня четыре свободных места в машине. Ноль. Чашечка со звоном оказывается на тарелке, а рядом падает случайно задетая ложка. Сону поднимается, и вокруг неё словно ураган — ветер, немного успокоившийся, начинает своё буйство с большей силой, перелистывая страницы опрометчиво открытой книги. — Супер! Я на две минуты в магазин. Подождёшь? Конечно он подождёт. Теперь-то уж точно. Рациональное мышление никогда не было её сильной стороной. Существует только этот момент, больше ничего — время застывает, а все учебники истории осыпаются на пол серым пеплом. Учебники истории, к слову, вообще вещь бесполезная — каждый пишет свою историю сам. Она возвращается, поправляя рюкзак, потяжелевший на пару килограмм — из-за воды и снеков, окидывает взглядом серых глаз парковку заправки в поисках своего нового попутчика и улыбается, заметив, что ей машут. — Не соскучился? — Подмигивает она, небрежно закидывая рюкзак на заднее сидение и так же небрежно падая на переднее. Вся она небрежная и взбалмошная, прямо как ветер, так настойчиво поселившийся в её маленьком пучке на белой голове. Удивительный цвет. — Как не соскучиться по такой девушке? — Подмигивает в ответ Винсент, совершенно бесстрашно флиртуя. Смешной. — Ты прямо до города или остановишься где-то по дороге? — Я хотела остаться на одном пляже, — отвечает она, похлопав по увесистому рюкзаку, как только ключ в замке зажигания заставляет машину приветливо рыкнуть гостям. — Там очень красиво. И тихо. — Звучит как настоящий рай, — усмехается в ответ Винсент, выруливая на главную дорогу. Кажется, они теперь даже быстрее ветра. Сону восторженно выглядывает в окно, чувствуя, как слезятся глаза от скорости. — Скажешь, где остановить. И замолкают. Замолкают на целых два часа, словно совершенно не замечая друг друга, существуя в оторванных друг от друга квантовых мирах — он в размеренной, устойчивой системе, пока мир Сону меняет свою полярность каждые несколько наносекунд. Их вселенные не пересекаются, их вселенные имеют разные единицы измерения, и пока по закону бабочки их хаос не станет идентичным, вместе им делать нечего. Она только молча машет в сторону поворота, куда ей надо. Без лишних слов Винсент поворачивает, спускаясь по узкой поросшей травой и бурьяном дорожке. — Пожалуй тоже останусь здесь на ночь, — наконец спустя столько времени подаёт голос он. Удивительно, всё ещё не разучился говорить! Сону думала, что всё, больше не услышит его — стал немым. — Поздно, а утром ехать ещё часа четыре точно. И тихий смех, пока колёса немного утопают в прибрежном песке. Она сама быстро разводит маленький костёр, пока Винсент с восхищением смотрит на яркий малиново-апельсиновый закатный коктейль. И останавливает её за руку, когда та с тихой руганью под нос пытается вбить колышки для палатки. — У меня есть машина. Места хватит, — спасибо, Капитан Очевидность. Она собирается возмутиться такой наглости, но, переведя недовольный взгляд с мужчины на несчастную палатку, смягчается. Она живёт моментом. А в моменте это решение кажется самым лучшим. Она даже улыбается. И как-то в тумане оказывается их поцелуй, короткий, неловкий и растрёпанный, и ещё один чуть подольше. Их одно место на двоих в машине, яркие прикосновения и смазанные движения. Короткая вспышка света, когда открывается дверь с чуть запотевшим окном, глоток холодного солёного воздуха и сигарета — ядовитая смерть тоже на двоих. И в этом моменте их хаос оказывается одной частоты. — Пойдём купаться? — Она прикрывает обнажённую грудь рукой, словно стесняясь — хотя для неё собственная нагота никогда не была поводом краснеть. — Прямо сейчас. Вода наверняка тёплая. — Пойдём, — внезапно и с улыбкой отвечает Винсент, бросая окурок в маленькую пепельницу в двери машины. — У меня нет купальника, — словно предупреждает Сону, и предупреждает как будто даже себя. Готовится, собирается с мыслями. Она редко бывает не одна — и тем более редко сидит без одежды с кем-то на берегу моря. И, вопреки всем её ожиданиям, он отвечает совершенно спокойно и ни капли не смущённо: — У меня тоже. Остаток ночи они проводят в огромном чёрном звёздном небе на земле, спокойном, тёплом, совершенно безветренном — за те часы в поездке мир успокоился, словно третья система сошлась в одной точке на оси координат. Что это, если не один шанс на миллиард? И засыпают под пятый час утра. Вместе, в объятьях, чтобы утром, как только встанут, двинуться дальше в путь, чтобы в каком-то маленьком хорватском городке, где Сону попросила остановиться, разойтись, словно две дороги по разные стороны от скалы. Чтобы никогда больше не встретиться среди семи миллиардов таких же хаотичных систем. С надеждой, что это "никогда" такое же постоянное, как и спокойствие среди волн — мимолётное. И они встречаются. Встречаются пока что взглядом, а не телами — на коротком собрании. Новый агент — Чембер, собранный, серьёзный. И она, Джетт. Суровая, дерзкая. Прошлые жизни давно позади, у них новые имена, новые истории и тяжелейшие кресты на плечах — сильных, но способных переломится в любой момент. Они не знают ничего о новых "их", но, кажется, в янтарных глазах пробегает искра щенячьего восхищения. Все бусины однажды соберутся в уголке, и пригоршней окажутся в вязальной корзинке. Ей двадцать шесть. Она всё так же молода, в волосах всё так же гуляет взбалмошный ветер, но теперь она знает, как часто энтропия оказывается равна абсолютному нулю.