Ночной звонок полковнику

Свежий воздух слегка привел её в чувство, но, когда Интегра окончательно очнулась, она обнаружила себя лежащей на диване в гостиной, укрытой пледом. Неужели снова заснула за книгой, засидевшись допоздна? Тогда что это за ворох беспорядочных мыслей, картинок и впечатлений в тяжелой голове — сон или… На то, чтобы всё встало на места, потребовалось всего несколько секунд. Не сон. Её отец умер несколько дней назад, а здоровой рукой она продолжала прижимать к груди пистолет. В глазах защипало, отнюдь не из-за слёз — все их она выплакала в лабиринтах вентиляции, — их слепил пронзительный свет люстры над головой. Интегра не помнила, как выбралась из подвала. Кажется, она хотела встать и не смогла. Перед глазами поплыли темные пятна, которые она не могла ни смахнуть, ни проморгать. Она помнила касание чьих-то рук и легкость под ногами. Боль в руке. Встрепенувшись, Интегра села и выпутала из-под пледа раненое плечо: под разорванным побуревшим рукавом красовалась чистая аккуратная повязка. Даже болеть почти перестало, лишь на нижних слоях бинта проступало темное пятно. Интегра вспомнила. Сознание она потеряла позже, когда, вооружившись ватой и перекисью, попыталась обработать рану. Позорище. Отключиться от вида простой царапины, после того как лицезрела настоящую резню, не почувствовав даже тошноты. Но если не она, тогда кто… — Дом пуст. Интегра обернулась. Он тоже был здесь. В стороне высилась темная фигура, будто поглощая весь падающий на неё свет. Черные пыльные волосы спадали по спине, несуразно длинные, паучьи конечности безвольно висели по швам. Весь он был длинный и непропорциональный в этом странном черном костюме с обрывками ремней, нечеловечески высокий и тощий. Как демон сонного паралича. И вампир. И это он ей руку перевязал? — С-спасибо, — Интегра не узнала свой голос. Пересохший язык ворочался с трудом. Она следила за ним во все глаза, настороженно. Вампир, назвавшийся Алукардом, вполоборота разглядывал чинные семейные портреты её предков из разных эпох, задержав особое внимание на её прадеде. В черных стеклах высоких окон, как в зеркале, отражалась вся комната, если привстать, можно было увидеть даже себя, а его — нет. Прищурившись, Интегра не смогла различить на настенных часах стрелки, глаза отказывались фокусироваться. Или зрение скоро вернет резкость, или ей пора менять очки. Да и если разобрала бы время, толку в этом никакого — она давно потеряла ему счет в темноте вентиляционных труб и подвальных подуровней. И всё же как долго она здесь пролежала? — Сколько прошло времени? — осторожно подала голос она. — Зависит от того, какой сейчас год, — отозвался Алукард, не оборачиваясь. Усталый разум успел встряхнуться и сделать абсурдно неправильные выводы, прежде чем догадаться, что вампир имел в виду себя. И правда, сколько он пробыл в том подвале, так что даже дядя Ричард не знал о его существовании? — Восемьдесят девятый, — ответила она и на всякий случай уточнила: — Тысяча девятьсот. Он задумался. Задумался надолго, переведя взгляд сначала на окно, а затем на камин, который Интегра ни разу на своей памяти не видела зажженным. — Двадцать лет. Около того. Не сказать, что я и раньше следил за временем. — Сильно всё изменилось? — выдала она первый пришедший на ум вопрос, наблюдая за тем, как он будто бы от безделья оглядывает всё вокруг. — Из вещей — решительно ничего. Только лица. Говоря это, он перевел взгляд на фотографии на каминной полке, деловито сложив ломаные руки за спиной. Интегре не нужно было острое зрение, чтобы знать, что на них запечатлено. Свадьба её родителей, где мама в красивом платье, а отец такой молодой и ещё здоровый, что не узнать; маленькая она, Интегра, у мамы на руках; она постарше, в поездках, в новой школьной форме, со спортивными и учебными регалиями, и уже без мамы. Теперь и отец стал просто воспоминанием с фотографий. Никого из них не осталось, кроме неё. Сколько всего способно измениться за двадцать лет. Подумать только, она родилась, а вампир уже почти десятилетие был заточен под этим самым домом. Не живой и не мертвый, гнил прямо у них под ногами. К горлу подступила внезапная обида за себя и за Алукарда. Как же так, отец? Всю жизнь, сколько она себя помнила, учил, что вампиры — самые опасные из чудовищ и самые злейшие враги человека, а сам держал одного на услужении. Может быть, потому и запер. А ей как теперь с ним быть? — Так ты мой рыцарь в сияющих доспехах? — невесело усмехнулась она собственным словам, которые сказала совсем недавно его иссохшему трупу. — Секретное оружие Хеллсингов. И… что ты можешь делать? — Мне, право, льстит ваша характеристика. Что же до ваших предков, они использовали меня для охоты за нечистью. Поиск и уничтожение. Ибо никто не противостоит вампирам лучше, чем другой вампир. — Он направился к ней, и Интегра сжала под пледом рукоять пистолета. — Я ваш слуга, и я готов исполнять ваши приказания. Я могу быть кем угодно, я буду вашим верным псом, вашей армией. Если хотите, я буду вашим рыцарем. Только отдайте приказ. Интегра непроизвольно вжалась в спинку дивана под тенью нависшего над ней темного силуэта, как вдруг он опустился на колени и их глаза оказались на одном уровне. Несмотря на весь его пропылённый и не самый свежий вид, глаза у него были живые, немного одичалые и сияюще красные. Разве бывают они у вампиров такими живыми? Не то чтобы она многим вампирам в своей жизни смотрела в глаза. Интегра поняла, что не может отвести взгляд. — Приказывайте, хозяйка. Я могу пожрать смердящие тела в темнице, чтобы от них не осталось и косточки. Я могу найти и убить всех предателей, осмелившихся посягнуть на вашу жизнь и право наследования. Одно только ваше слово. По коже пробежали ледяные мурашки, и Интегра сглотнула. На тыльных сторонах его перчаток, которыми он сжимал края дивана, безупречно белых, без единого пятнышка, несмотря на недавнее кровопролитие и годы прозябания, были выведены рисунки — пентаграммы, которые, она могла поклясться, даже светились красным в темноте, — будто оковы. Вампир на услужении людей. Одомашненный вампир, фамильный вампир — её вампир? Её кровь пробудила его, вернула к не-жизни, и теперь он подчиняется её власти. В тот момент между ними образовалась связь, эфемерная и в то же время ощутимая почти физически, она точно так же могла оказаться плодом её воображения, но ощущалась такой… естественной. Но разум твердил голосом отца: вампир не может служить людям. Так не бывает. Должен же быть какой-то подвох, почему его заперли в подвале на долгие двадцать лет и, похоже, не собирались выпускать вовсе? Надо избавиться от трупов. Вариант, предложенный Алукардом, хотя и звучал отвратительно до ужаса, сразу исключал всё, что касается черных пакетов, лопат и заднего двора. Нет тела — нет и дела, и никто ничего не узнает и ни в чем её не обвинит. Но она же не преступница, чтобы таким гнусным образом заметать следы. У тех людей наверняка были семьи, кто-то точно их спохватится, и рано или поздно правда всё равно всплывёт. Нужно сделать всё по-человечески, провести какую-нибудь экспертизу или вскрытие и похоронить по-христиански. Но сколько тогда вопросов придётся заминать… От водоворота завертевшихся по кругу мыслей и противоречий у неё закружилась голова. — Приготовь мне чай. Пожалуйста, — потерла она виски. От мыслей о еде начинало мутить, так что она решила, что займется этим вопросом позже, когда спадет действие адреналина. Чего-то теплого до поры хватит. — …Ты знаешь, как заваривать чай? Вампир плоско уставился на неё, на лице отразилось удивление, граничащее с замешательством, но спустя секунду он послушно поднялся, возвысившись над ней, и приложил руку к груди в поклоне. — Как пожелаете, госпожа. И стёк темной лужей на пол, просочившись сквозь стыки половиц. Интегра похлопала глазами, протерла их под очками. Свесилась с дивана, уставившись на паркет. Ни следа. В комнате была только она. Одна. Она легла на диван, чтобы прийти в себя и перевести дух. Мерно тикали часы. Свет ламп всё так же резал глаза и вместо луны светил из отражения в ониксовых окнах. Ни далекого огня, ни очертания за ними, будто и нет ничего там, и весь мир перестал существовать, сомкнулся вокруг этой комнаты, стен её дома, её крепости. За три дня могло случиться всё что угодно: крах фондовых бирж, отставка правительства, распад социалистического блока, Третья мировая — всё что угодно. Или ничего, и весь мир жил, как обычно, не зная ничего о том, что она здесь сражалась за свою жизнь. Убили бы её, и никто бы не узнал, не оплакивал бы её, не пожалел бы. Морозец пробрался по внутренностям. Её начало знобить. Стоило бы поспать и разобраться со всем утром, но она и так слишком много времени провела в бессознательном состоянии в присутствии вампира. Как ни странно, без Алукарда спокойнее не стало. Бездействие зудело в костях. Закутавшись в плед и стиснув зубы, чтобы удержать их стук, она осторожно встала с дивана и вышла из комнаты. Просторный полумрак объял её, за шиворот пробрался сквозняк. Широкие коридоры, высокие потолки, череда дверей — всё казалось гротескным и чужим, искажаясь в узкой полоске света, сочащейся из гостиной. И никого. Там, где обычно кипела работа, помещения стояли пустые — и все двери не заперты. На правах хозяйки она теперь может зайти в любую комнату, в которую раньше входить не позволялось, да и просто не было надобности. Приноравливаясь, она прошествовала по центру коридора размашистыми шагами, насколько позволяли силы, чутко оглядываясь по сторонам, вбирая в себя окружающую обстановку, которую едва узнавала. И шарахнулась к противоположной стене, когда за поворотом как из ниоткуда прямо перед носом возникла бледная фигура. В мгновение ока выхватив пистолет, Интегра направила его на постороннего, и всё замерло. Сердце бешено стучало в горле, перед глазами поплыли белые пятна. Но всего нескольких секунд безмолвия хватило, чтобы выдохнуть и едва не рассмеяться в лицо самой себе. Потому что вовсе не поворот был перед ней, а зеркало. Огромное зеркало на подступах к холлу, в котором, каждый раз проходя мимо, Интегра не упускала случая покрасоваться. Но сейчас что-то отличалось. Странный угол, сбивший её с толку. Интегра приблизилась, и отражение, тонкое и обесцвеченное, прошло мимо, не глядя ей в глаза. По щиколоткам скользнул холодок. Зеркало отставало от стены, открывая зияющий проход во мрак. Подвал, существовавший лишь на планах здания и на словах, а на деле запечатанный ещё до её рождения. Теперь она догадывалась почему. На неё дохнуло спертым воздухом и пылью. Она не помнила дороги наверх, но спускалась она совсем другими путями. Глаза, привыкшие к темноте, выхватили каменную лестницу, уводившую глубоко вниз и терявшуюся за непроглядной завесой. Надежно укрывавшей секреты, таящиеся в её недрах. Интегра стояла, приникнув к массивной раме и, затаив дыхание, смотрела вглубь, в самое сердце роящейся тьмы. И видела на её дне копошение. Страх, против её воли пустивший в неё корни, зашевелился под диафрагмой, и она еще раз проверила предохранитель на пистолете. Интегра не боялась мертвецов. Она боялась — отпечаток семейного дела ли, или росток паранойи? — что они мертвы не до конца. Подобрались к подножию лестницы и теперь медленно движутся ей навстречу, чтобы свершить месть. Так ли необходимо было его убивать? Его бы осудили и посадили в тюрьму. У них никогда не было особо теплых или близких отношений, и на семейный праздниках она обычно старалась держаться от дяди подальше — от подсознательно улавливаемой детским мозгом, также подсознательно стыдящимся этого, его жалкости и, как она теперь понимала, зависти. Но он был её семьей — тем, что от неё осталось. Как всё дошло до такого? В день похорон ничего не предвещало опасности, хотя, возможно, она просто не в состоянии была заметить. В отсутствие Уолтера дядя взял приготовления на себя, организовав всё быстро и без лишней помпезности. Возможно, даже слишком быстро. Лишь по пути домой, будто невзначай, он заговорил о завещании и делах организации. Она накричала на него, укусила за руку, которой он потащил её в дом, и убежала. Это спасло ей жизнь, но что если и не пришлось бы ничего спасать. Интегра болезненно скривилась. Оглядываясь назад, хотелось провалиться сквозь землю. Не имей она привычки вести себя как неуправляемый подросток и нарываться на всё подряд, может, всё сложилось бы иначе. Было ли у неё право отнимать у него жизнь? Вот только вряд ли дядя терзался такими же угрызениями совести, как она. Убей или будешь убитым. Этот закон их мира и организации, которую он так хотел заполучить, должен был быть ему известен. Приговор предателю — смерть. Интегра навалилась на тяжелую раму, задвигая зеркало на место. Закрывая молчаливый ход, который никому не выдаст тайны, что скрывает за собой, в недрах подземелий. Щелкнул механизм, и бледное отражение взглянуло ей в глаза, необычно большие и впалые. Со стороны её и правда можно было счесть за привидение. Маленькое привидение поместья Хеллсинг. Вооруженное и опасное, если так её пугать. Холл встретил её тишиной и отдаленными тусклыми огнями, просачивавшимися сквозь кроны деревьев со стороны главных ворот. Таким безлюдным она не видела свой дом даже по ночам. Ночью здесь творились самые интересные дела. Иногда отец уезжал на вызовы сразу, как желал ей спокойной ночи. Несколько раз он брал её с собой. Интегра относилась к делу со всей ответственностью и увлеченно схватывала всё, что видела и слышала, спокойно перенося и кровь, и трупы, и запах. Но после всегда оставалось странное гадкое ощущение, как при опьянении, от которого хотелось проспаться. Входная дверь оказалась заперта. Никого не впускать, но куда важнее, никого не выпускать — такое было указание? Другое крыло вело на кухню. И там тоже взгляд не мог выхватить ни полоски света. Но Интегра направлялась не туда. Держась обеими руками за перила, она поднялась по главной лестнице на второй этаж, добрела до приоткрытых больших дубовых дверей. Никого за ними больше нет. Никто не взглянет на неё из-за работы с улыбкой, когда она тихо проскользнет внутрь наперерез служащему с каким-нибудь важным докладом. Кабинет отца. Здесь побывали до неё. Она не стала слепить себя верхним светом. Спотыкаясь о разбросанные вещи, прошла к столу и включила зеленую лампу. Сейф в стене, о существовании которого она и не подозревала, был открыт и опустошен. Всё его содержимое, кроме нескольких бутылок с неизвестным содержимым, просто вывалили на пол: разлетевшийся ворох бумаг, какие-то папки и книги. Остальным вещам, шкафам и ящикам досталось меньше: для отцовского кабинета такая степень беспорядка, можно сказать, была обыденностью, но всё равно создавалось впечатление, что по комнате штормом прошлись грабители. И только стол пребывал в необычной чистоте. Лампа и одинокий лист бумаги. Подняв с пола телефонный аппарат, Интегра подключила к нему выдернутый провод. Обогнула стол, положив на него пистолет, и села в несоразмерно большое кресло. Кожаная обивка на подлокотниках и спинке потрескалась, но всё ещё хранила запах лака. Ноги и так едва касались земли, так что, потянув за рычажок, она подняла кресло до упора, чтобы поставить локти на стол. Больше не детская шалость, после которой нужно возвращать всё в прежнее положение, чтобы не быть пойманной с поличным. А перед ней лежало завещание. Должно быть, его здесь и искали. Отец оставил ей всё. Ни слова о дяде Ричарде, хоть бы в качестве её опекуна. Даже своему другу, сэру Хью Айлендзу, отец отвел пункт, оставив ему бутылку коллекционного коньяка, а дяде — ничего. Наверное, не самый красивый поступок со стороны отца как брата. А как оказалось, ещё и недальновидный. Но Интегре хотелось верить, что отец был мудр и знал что-то, что она в силу возраста пока не видела и не понимала; знал, что делал. Впрочем, способность брата поднять оружие на родную племянницу он разглядеть не сумел. Нужно связаться с Уолтером. Но как? У неё ни единой зацепки, что с ним и где он. В командировке, отпуске, отгуле, уехал по делам и скоро вернется? Убит людьми Ричарда? По коже пробежал холодок. Она в это не верила. Тогда остаётся ждать его возвращения или хоть кого-нибудь из прислуги — или выйти на кого-то самой. Но на кого? Министерство обороны, Служба безопасности, рыцари Круглого стола, доверенный телефон Её Величества? Она вспоминала все инстанции, открытые Хеллсингу, про которые ей говорил отец. Одна великолепнее другой. Вариант просто позвонить в полицию она оставила на самый крайний случай. Интегра уронила голову на руки, зарывшись пальцами в волосы. При ударе от падения что-то звякнуло — точно не её голова, и она удивленно приподнялась. Взгляд упал на чашку чая, одиноко стоящую на пустом столе. Интегра поморгала и подняла глаза на Алукарда, развалившегося в кресле напротив с самодовольной улыбкой. Она почти что набросилась на дымящуюся чашку и, бросив на него пристальный взгляд, сделала глоток, едва не закашлявшись. Горячий и ужасно крепкий, зеленый, заваренный до черноты — таким можно раны промывать. — Спасибо, — опомнившись, проговорила она в чашку. — Я думала, ты ушёл. На кухне не горел свет. Тогда она не придала этому значения, но сейчас при мысли о том, что он мог прочесть её тогдашнее намерение и исчезнуть куда угодно, оставив её одну, ей стало не по себе. — Куда? — будто искренне удивился он. Интегра пожала плечами. — О нет, так просто я не уйду. — Тебе нужен приказ? Алукард кивнул. — Вы быстро принимаете правила игры. Интегра сощурилась. Насколько это его служение является плодом работы и достижений её семьи, а насколько — забавой заскучавшего вампира? — Тогда пока не приказываю. — Как скажете, госпожа. Алукард наблюдал за ней пытливо, с веселым интересом и некоторым... умилением? Интегра насупилась и уткнулась обратно в чашку, грея о неё руки. Изнутри начало разливаться тепло. Потягивая чай и не зная, куда деться под его настырным взглядом, она попыталась занять себя чем-то, изобразить деятельность, как будто он её отвлек. Как будто имела какое-то представление, что делать дальше. Взгляд ещё раз упал на завещание, и в голове вспыхнул отголосок идеи. На этот раз внимание её привлекло единственное имя, упоминавшееся в нём, за вычетом её собственного. «Бутылку коньяка сорок шестого года из своей коллекции я завещаю Хью Рэндольфу Фредерику Айлендзу.» Она оглянулась на бутылки в сейфе. Уж не о них ли речь? Интегра имела мало представления о том, чем он занимался и в какой должности состоял. Кажется, председатель Совета. Но он был давним другом отца и на похоронах сказал ей пару слов, которые она не смогла, не в состоянии была воспринять, а потом о чем-то недолго вполголоса переговаривал с дядей Ричардом в натянуто вежливых тонах. — Скажи, — приосанилась она, отставив чашку. — Ты знаком с Хью Айлендзом? Как думаешь, ему можно доверять? Попробовать стоило. Двадцать лет — немалый срок, но старики сидят в Совете еще со времен Второй мировой. Может, Алукарду известно больше, чем ей. А существование Алукарда для кого-то из них точно не могло быть секретом. — На вашем месте я бы не стал доверять никому. — И что же, тебе тоже? — вскинула она бровь. — А мне тем более. Интегра смутилась, опустив глаза на лист. Не ему ей об этом напоминать. — В свое время они с вашим отцом были неразлучны, — невзначай задумчиво продолжил он, — пока Артур не приревновал его к новой жене. Так что по долгу старой дружбы ему имеет смысл оказать вам посильную поддержку. Не доверять никому, значит? Значит, не заслуживают доверия и его слова о том, что доверия не заслуживает никто. Точно так же, как отец любил пошутить — смешно или нет, не имело значения, — он любил хорошую выпивку и не оставил бы свою коллекцию кому попало. Председатель Совета Круглого стола — далеко не последний человек в стране и действует при этом так же в закулисье, как вся её организация. Пожевав губами, Интегра потянулась к телефону, но замерла на полпути. А куда, собственно, звонить? Она проверила каждый ящик стола по очереди, осмотрелась по сторонам в поисках толстой книги на полках или на полу и оперлась на подлокотники, собираясь встать, но, осознав безнадежность этой затеи, обессиленно откинулась на спинку кресла. Интегра не собиралась злоупотреблять своей властью, но её состояние само поставило её в это положение. — Ты не мог бы... — робко обратилась она, — помочь... найти какую-нибудь записную книжку. Или справочник. Желательно, телефонный. — Конечно, моя госпожа. Но не сдвинулся с места — зато зашевелились груды бумаг на полу. Интегра вздрогнула. Но не увидела там ничего: ни крысы, никакой потусторонней сущности. И всё же в комнате что-то происходило, будто сам полумрак пришел в движение. К ней поползли сгустки вьющейся тьмы, хорошо заметные лишь на белых клетках шахматной плитки пола, как тени без хозяев, как странные щупальца. С полки в шкафу со стеклянными дверцами что-то сорвалось, но звука удара об пол Интегра так и не услышала, и в следующую секунду перед ней бухнулась увесистая книга. Телефонный справочник собственной персоной. Она просияла. Всё, чем бы оно ни было, прекратилось, тени убрались туда, откуда появились, — в дальние углы кабинета, куда не доставал свет настольной лампы. — Как бы я без тебя жила, — пробормотала она, проглотив замечание, что, скорее всего, не жила бы. Раскрыв книгу навскидку на нужной букве, она принялась листать полупрозрачные страницы, выискивая нужную фамилию. Фамилия нашлась. И номер имелся. Интегра снова прикусила губу. Просто взять и позвонить? Едва знакомому, взрослому, почтенному человеку, чтобы сказать... что? И как это будет выглядеть? «Добрый вечер, сэр Хью. Меня тут пытался убить дядя, и поэтому мне пришлось убить его. А ещё здесь ручной вампир моей семьи, которых расправился со всеми остальными его людьми». Нет, про Алукарда лучше пока умолчать. Если даже дядя Ричард ничего не знал о его существовании. Интегра подперла подбородок руками, сцепив пальцы в замок. Теперь под сомнение встала сама необходимость кому-то звонить. Вдруг всё было спланировано? Что если они все заодно? Конечно, никто не хочет видеть во главе важной военной организации маленькую девочку. А убийство — просто крайняя мера, на которую пошел помешавшийся дядя. Можно найти множество способов избавиться от неё иначе: отправить в какую-нибудь закрытую элитную школу для девочек где подальше в Шотландии. В интернат для проблемных подростков… Один звонок не от того человека, и за ней явятся. Два дня в вентиляционных ходах сделали из неё параноика. В любом случае ей нужен врач. Пусть рана пока болит не сильно, что-то ей подсказывало, что это ненадолго. Нужно обработать её должным образом, чтобы не пошло заражение, и, вероятно, зашить, и запастись антибиотиками с обезболивающим. И всё же она не могла заставить себя сдвинуть руку в сторону трубки. Что если её арестуют и посадят в тюрьму за убийство? Отправят в колонию для несовершеннолетних. Пролитая кровь была и на её руках. Глупости, за самооборону в тюрьму не сажают. Но как списать на самооборону оторванные конечности и головы? В конце концов, всё упиралось в… страх? Или просто усталость? Какое глупое оправдание. Так легко было поддаться желанию не делать ничего. Замереть в этом моменте — тишина, пустой дом, она и её маленький секрет: пять трупов в подвале и вампир. И пускай дальше не существует всего остального мира за черными окнами. Может, просто подождать, пока кто-нибудь сам про неё не вспомнит? Но нет, слишком велика вероятность, что вспомнит кто-нибудь совсем не тот. — Много будете думать — скоро состаритесь, — заметил Алукард, всё это время с нескрываемым весельем наблюдавший за тем, как она сверлит взглядом несчастный телефонный аппарат. И так на взводе, как затянутая пружина, для неё это стало спусковым крючком. — А ты!.. — рявкнула она, хлопнув ладонями по столу и привстав на стуле. — Я смотрю, ты вообще мыслительными процессами себя не отягощал. — И тут же осеклась, испугавшись собственных резких слов и того, к чему они приводят. А Алукард, распахнув на неё глаза, на секунду сверкнувшие красной искрой, запрокинул голову и расхохотался. Интегра оторопела. Его лающий раскатистый смех пробрал до костей, но, скрипнув зубами и приосанившись, она быстро вернула самообладание и процедила ледяным голосом, не дожидаясь окончания его приступа: — На сегодня свободен. Твоя помощь больше не требуется. Иди… Найди себе гроб, если он у тебя был, и не маячь перед глазами. — Вы и вправду дочь своего отца, — протянул он, всё ещё посмеиваясь. — В таком случае доброй ночи, юная госпожа. И, махнув рукой в неопределенном жесте, растворился в тени. Его хохот ещё отдавался эхом во мраке кабинета — или только у неё в ушах. Интегра плюхнулась в кресло, тяжело выдохнув, перед глазами заплясали знакомые темные пятна. Раненая рука дала о себе знать горящей воспаленной болью. Будет ещё какой-то вампир смеяться над ней. Она схватила трубку. В конце концов, что это за глава «Хеллсинга», которая не может совершить один телефонный звонок? Не боялась же она дула пистолета, смотревшего ей в лицо, оторванных конечностей и голов, липкой крови, залившей каменный пол. Не боится и острых клыков, и красных глаз, глядящих на неё с вызовом и любопытством. И на спусковой крючок тогда она нажала сама, без колебаний и недрогнувшей рукой. Негнущимися пальцами набрала номер, тщательно сверяясь со справочником. Чего бояться, когда теперь у неё есть свой собственный вампир и, если кто-то посмеет её хоть пальцем тронуть, этот палец будет откушен по локоть по её же приказу? Надо будет извиниться перед ним. Задребезжали долгие гудки. Пути назад нет. Только сейчас Интегра сообразила взглянуть на часы, и прикусила губу, увидев, что время близилось к двум часам ночи. Сонный женский голос на том конце провода в первую секунду сбил весь её боевой настрой: — Да? Интегра едва не бросила трубку. Неужели ошиблась номером? — Свяжите меня с сэром Хью Айлендзом, пожалуйста. Беспокоит Хеллсинг. Дело безотлагательное. Тишина, какое-то шуршание. Интегра ждала, затаив дыхание, барабаня пальцами по столу. Долго ждала. — Слушаю, — вдруг услышала она знакомый холодный, скрежещущий металлом голос. — Мистер Айлендз, прошу прощения за поздний звонок. — Интегра. Значит, это вы. — Прямолинейная манера без лишних любезностей. — Что произошло? С вами не было связи больше двух дней. — Не знаю, насколько это телефонный разговор, но дело касается моего дяди. Он попытался убить меня из-за завещания, и так получилось, что я убила его. Его люди тоже мертвы. Повисла тяжелая пауза. Такая, что Интегра слышала пощелкивания динамика. Она отвесила себе мысленный подзатыльник. Какой самый неудачный из вариантов придумала, так в итоге и ляпнула. Нельзя вываливать такую информацию на человека в два часа ночи. — С вами кто-нибудь есть? — наконец спросил Айлендз, и голос его ничуть не изменился в тоне. Интегра сочла это хорошим знаком. — Дядя распустил персонал сразу после похорон. У меня нет возможности связаться с Уолтером. Так что я одна. — Совсем одна? — надавил он, и Интегра поняла, к чему он клонит. — …и Алукард. Айлендз назидательно хмыкнул, как филин. Вот и оказалось, что её маленький секрет и не секрет вовсе. По оба конца провода снова воцарилось молчание. И в этой тишине, лишь при свете одинокой лампы в темноте просторного пустого кабинета к ней подступило явственное ощущение, что за ней наблюдают. Что-то изменилось после пробуждения Алукарда, очень многое, на самом деле, но от этого чувства, на грани паранойи, было не избавиться — ощущения присутствия. Будто теперь он был везде: в стенах, в темных углах, в глянцевом отражении оконного стекла, в размытой тени её кресла. И пустой кабинет полнился толпой незримых призраков, устремлявших на неё тысячи глаз в ожидании её слова. Интегру передернуло: почудится же такое. На языке вертелся вопрос: «Что мне делать?» — но это прозвучало бы довольно отчаянно (Как «что»? Возглавлять организацию, управлять ей, истреблять нечисть), а другие вопросы казались бессмысленными, поэтому сэр Хью избавил её от необходимости поддерживать разговор. — Будем через пару часов. Мои люди обо всем позаботятся. Вам требуется медицинская помощь? — Помощь… — Зажав трубку плечом, Интегра пощупала бинты на припухшем плече и поморщилась от боли. От волнения она совсем забыла о самом важном. — Помощь не помешала бы. Ничего страшного, просто касательное пулевое ранение. А, и ещё. — Свободной рукой она поправила лежавшее на столе завещание так, чтобы лист лежал параллельно краю стола. — Про вас отец в завещании тоже написал. Вам причитается бутылка коньяка сорок шестого года. Не указано, какая марка конкретно, но, думаю, там таких немного… Её прервало усталое неразборчивое ворчание по ту сторону, в котором она различила пару сердечных ругательств: — Артур, сукин ты сын, знал же, что я не пью. — Вздох, но в нём, ей показалось, она услышала улыбку, окончательно удостоверившись, что выбрала правильного человека. — Я рад, что позвонили вы, мисс Хеллсинг. Доброй ночи и до скорой встречи. Поблагодарив и забыв попрощаться в ответ, Интегра положила трубку, и пластик под её тяжёлой рукой жалобно скрипнул. Вот и всё. Осталось убедить себя, что теперь-то всё самое страшное точно позади. Она допила остывший чай в два глотка, смачивая пересохшее горло. Всё прошло… хорошо? Как бы не так, столько всего стоило сказать иначе, проявить больше вежливости, приправить красноречием, но какая разница, если своей цели она добилась? Повторять опыт, впрочем, не хотелось. Она найдет Уолтера, из-под земли достанет, и он будет делать все звонки за неё. А на встречах лицом к лицу она за словом в карман не полезет. В душе медленно, но верно поднималось облегчение. Появилась надежда, что весь этот кошмар наконец закончится, даже несмотря на то, сколько вопросов еще предстоит решить. И вместе с облегчением внутри зашевелилось что-то ещё, окрыляющее и тошнотворное, выразившееся в конце концов глухим урчанием, и пустой желудок жалобно свело. Она наконец захотела есть. После сегодняшней ночи она сможет вообще всё что угодно: и с организацией управиться, и приготовить себе поесть. Хорошо бы ещё при этом не разрушить полкухни. И справится она со всем сама. Хлопнув ладонью по столу, Интегра спрыгнула на ноги, с грохотом отодвинув стул, и направилась к выходу из кабинета. Однако притупленные эйфорией ощущения не дали адекватно оценить возможности собственного тела, и сознание за ней не успело. Комната опрокинулась, дыхание перехватило, и она бы встретилась с поплывшей перед глазами черно-белой плиткой пола, если бы чьи-то руки не подхватили её. — И правда, как бы госпожа без меня жила с таким-то бережным отношением к себе? Она поморгала, догоняя ускользнувшее на несколько секунд сознание, и поймала на себе насмешливый взгляд красный глаз. Насмешливый и мягкий. Конечно же, он не сердится на неё. С чего вообще эта мысль пришла ей в голову? В глазах защипало, и, подтянувшись за ремни на его странном черном костюме, Интегра обвила его за шею, за длинные пыльные волосы, чтобы он вдруг не увидел, как задрожали у неё губы. Алукард окаменел, напрягшись всем телом, а затем нерешительно, будто не зная, как это делается, погладил её по волосам. Нет, одной ей всё же не справиться. Всегда лучше, когда рядом кто-то есть, особенно для маленькой девочки, которой в эту минуту она почувствовала себя особенно ясно. Кто-то, кто подаст руку для выстрела, кто перевяжет рану и найдет за тебя телефонный справочник или поймает, не дав упасть в голодный обморок. Единственное существо, которое её не оставило. И что с того, что чудовище? За эти несколько дней она усвоила много отцовских уроков, но один он бы ей никогда не рассказал: что они живут в странном мире, в котором чудовища бывают человечнее даже самых близких людей. — Куда прикажете доставить юную госпожу? — качнул её Алукард, когда она едва не заклевала носом прямо у него на плече. — На кухню, — скомандовала Интегра, указав неопределенно на дверь, и картинно обессиленно разлеглась у него на руках, быстро смирившись с тем, что за этот вечер её на руках носили чаще, чем за всю её сознательную жизнь. — Госпожа не ела три дня и изволит не умереть с голоду.