Один из многих тысяч снов

Кто он? Где он? Что он? Он не помнит. ..... А есть ли он вообще? Трудный вопрос. Никогда не задавайте себе таких трудных вопросов: ответить на них вы всё равно не сможете, а зачем лишний раз пытать себя загадками? ..... По-моему, он спит. Но это только по-моему, а как считает он сам, я не знаю. - Кили?.. Кили, ты слышишь меня? Знакомый голос... Вроде он где-то его уже слышал - опять же, это недостоверная информация. «Кили... Ты слышишь... ...меня?..» Голос расплывается в непонятную смазанную мелодию, однако, очень красивую. Слушать её приятно и, он бы даже сказал, полезно, потому что она его успокаивает. «Спа-а-а-а-а-а-ать...» Это что, дракон только что прошипел у него в голове, или это его собственные мысли такие тягучие, слабые и едва слышные, похожие больше на шелест листвы? Непонятно. Ещё один вопрос, который останется без ответа. - Кили, посмотри на меня. «Посмотри... ... ...По... ...мо... Пос... Пом...» Что от него хотят? Что ни вопрос - сплошная загадка. - Думаю, нужно оставить его пока... ...Бу-бу-бу... ...Бу-бу-бу... Орочья стрела... ...бу-бу-бу... к тому же вторая за такое короткое время... ...бу-бу-бу... Это вам не шутки. Кто это? Тоже вроде с ним где-то был... Или не был... Он не знает... Ничего не знает... - Когда он очнётся, Оин? «О... и... л... м...» Мысли вязкие и текучие, словно патока или застывший на морозе мёд, сквозь который с трудом проходит ложка... Если только у него в голове вообще есть мысли. - Скоро, я думаю, но, ты же знаешь, сон - лучшее лекарство. Отоспится, наберётся сил и будет жив-здоров, вот увидите! «Спа-а-а-а-а-ать...» Как можно хотеть спать, если ты уже спишь? Или не спишь? Такое ощущение, будто тело спит, погружённое в густую толщу сна, а мозг почему-то не успел за телом и теперь никак не может сориентироваться. - А он очнётся? Что-то глухое, надтреснутое... Как будто дрова горят в костре, или сосны на склоне горы качаются на ветру из стороны в сторону... Как это называется?.. А, да, голос... - Очнётся, сомнений нет. Вы разговаривайте с ним побольше, а то ведь он всё слышит... Бу-бу-бу... - Спасибо тебе, Оин. Как много голосов, особенно для замутнённого разума!.. Он даже не пьяный, он... какой-то... Совсем к чертям слетевший. После вина такого не бывает, даже после самой крепкой водки из медвежьей страны. - Но только не все вместе, друзья!.. - снова этот старческий, слегка хриплый голос. - По очереди... Ему и так сейчас с трудом думается... Думается с трудом, это верно подмечено: он как будто идёт по дну болота сквозь плотный слой намокшей ваты, по колено в иле, одетый в какой-то скафандр, с наушниками на голове... - Дядя, можно я побуду с братом? Снова эта приятная и полезная мелодия, правда, немного приглушённая, как будто не хочет, чтобы её кто-нибудь слышал... Забота в ней растекается по его венам тёплым молоком с мёдом. Почему-то. Он не знает, почему. - Разумеется, Фили. - А я? Кто это? Это какая-то райская птица? Или просто ожившая флейта? Сложно... Как много вопросов и как мало ответов! Пара мгновений молчания. - После него, Тауриэль. И после меня. Снова этот глухой треск дров и скрип сосен с отблесками королевского золота... Тоже кто-то знакомый... Напоминает... Рык? - Благодарю Вас. Он ничего не видит, да и, признаться, с трудом что-то понимает, как уже было любезно замечено... кем-то, сейчас неважно, кем, ему остаётся только слушать, и то так, лишь слегка, ненавязчиво, не напрягаясь... Наверное, это просто очередной сон. Один из многих тысяч. - Кхм-кхм... Кили, ты... В общем, прости, если что, я ведь не умею говорить сам с собой... Никогда не любил монологи... Нет, то есть я охотно верю, что ты меня слышишь и понимаешь, но я всё же привык, что ты мне отвечаешь... - что-то где-то задвигалось и зашуршало. - Тауриэль твою пустили к нам. Дядя, конечно, не сказать чтобы рад этому, ну да ты его знаешь, на то он и дядя... Но поле боя сближает, особенно, когда сражаетесь против общего врага. Сынок-то лесного царя его защитил... Наверное, услуга за услугу, сам понимаешь. Помнишь, братец... - зазвучала снова где-то рядом эта приятная и полезная мелодия, дарящая спокойствие и уверенность, - я тебе в детстве, когда ты был совсем маленьким, рассказывал сказки. Я и сам-то был тогда не сказать чтобы взрослым, зато фантазия у меня была бурная... Каждый вечер новая сказка. Ты никогда не жаловался, что сказки повторялись - наоборот, я помню, как ты расстроился, когда я однажды не смог ещё раз рассказать полюбившуюся тебе: не запомнил, ты уж прости меня... Ну ты выздоравливай поскорей. Всё ведь закончилось... Плохое, я имею в виду. Теперь впереди только хорошее: Эребор отстраивать, править, радоваться жизни... Ты просыпайся... Я тебя жду... А пока ты спишь, я буду рассказывать тебе сказки - как в детстве, помнишь? Я вот придумал тут одну... Про кролика, который жил далеко на западе. ..... Над умирающей отравленной землёй встаёт рыжая огненная луна. Это огромная жар-птица, обыкновенно отливающая серебром звёзд на фоне черноты ночи, вдруг вспыхивает раскалённой лавой, плескающейся в жерле вулкана, и зажигает собой жидкое королевское золото. Рыжая луна неспешно плывёт по небу, и что-то зелёное иногда мерещится на её плоском размытом лице... Наверное, на этой луне растут густые леса, в которых живут райские птицы и ожившие флейты, а листья на деревьях сделаны из изумруда... Или малахита... Но рыжая луна, как бы ей ни хотелось остаться, уплывает за чёрный горизонт, а всё потому, что её гонят прочь скорая заря и новый день. Над отравленной, погружённой в мертвецкий сон землёй встаёт жаркое жёлтое солнце. Это грациозный лев размашистыми скачками бежит по синему небосводу, и с каждой такой дугой сероватые облака становятся ослепительно белыми. Грива этого льва развевается от быстрого бега, её пряди падают на землю косыми солнечными лучами и зажигают белую шапку Одинокой горы миллионами искр. Снег на ней сверкает, как королевская сокровищница. Но и лев убегает - туда же, куда ушла огненная луна. На землю опускается тёмная вельветовая ночь, и на её небе уже другая луна - белая и холодная, как лёд и снег на вершине Одинокой горы. Как её зовут? Ловелас?.. Нет, как-то по-другому... А вот большой чёрный волк. Он неспешно бредёт по стонущему бору куда-то на запад. Он что-то ищет, но сам толком не знает, что... Его глаза цвета льда на Долгом озере смотрят строго и недоверчиво, даже, может быть, немного высокомерно, с ароматом спеси, и всё же на их дне тает любовь, и, когда он ложится на лёд Долгого озера в цвет его глаз, это видно особенно хорошо... Он просто устал после долгого пути. Сейчас он немного отдохнёт и пойдёт дальше, на запад... Обязательно... А вот кролик... Маленький милый кролик из уютной норы где-то под холмом. Там, где живёт кролик, течёт река и мудрого серого слона знают только как того, кто может своим хоботом пускать фонтанчики... В лучах солнечного льва брызги напоминают фейерверк. Этот кролик весьма недурно кидает каштаны и попадает одним волку прямо в самое сердце. Кролик идёт вместе с волком и его стаей в далёкую-далёкую страну на востоке... Их провожают задумчивыми взглядами мудрый серый слон, старый чудаковатый филин, могучий медведь, который иногда превращается в могучего человека, холодная и огненная луны и большое жаркое солнце... А за ними попятам идёт белая лавина. Эта страшная лавина спустилась с гор крайнего севера и поклялась истребить всё живое на этой земле: она хотела, чтобы везде правила зима, как будто ей было мало мороза и холода у себя дома. Белая лавина рушит всё на своём пути, сметает всё, сбивает с ног... Она хочет добраться до жаркого солнца и большого чёрного волка. Белая лавина сходит с Одинокой горы... И большой чёрный волк храбро стоит прямо перед ней, смотрит в её бледное мёртвое лицо и сверкает своими голубыми льдистыми глазами... Но белая лавина сносит и его: волк устал от битвы, он прилёг на лёд Долгого озера и хочет немного отдохнуть. Ему не холодно, ведь толщу льда согревает кроваво-красный гранатовый сок, текущий из его бока. И тогда на белую лавину бросается кролик - маленький милый кролик, который недурно кидает каштаны. Лавина отступает, кролик ложится под горячим боком остывающего волка и воет совсем не по-кроличьи - скорее по-волчьи. У лавины есть сын - северный ветер. Одно его имя пронизывает до костей и морозит кожу, а слепой взгляд единственного белого глаза смотрит до ужаса цепко и зорко. Он летает над этой землёй по велению своей матери, он - её глаза и уши. Он также видит, что она повержена, что нет больше лавины, и он теперь свободен. Но холодная суровая душа привыкла к плохим шуткам, и северный ветер пускает в землю свою чёрную проклятую стрелу, просто так, чтобы хотя бы сделать вид, что он мстит за лавину: оттого земля отравленная и умирающая. - Он ведь очнётся? - Конечно, очнётся. Ты только говори побольше, разговаривай с ним: он ведь всё слышит и, может быть, даже понимает... - Понимаю, друзья, - голос после долгого сна глухой, хриплый и как будто чужой. - И всё помню. Все ваши сказки, которые оказались не снами.