Ночь на Чемале

Когда время перевалило за 11 часов ночи, самые активные уже бывшие десятиклассники собрались на втором этаже в комнате Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина, которые, как настоящие барыги, накупили алкоголя без паспорта в местном магазине и вдобавок запаслись электронками. Обстановка для таких развлечений была более чем располагающая: горный Чемал, база отдыха с бассейном, Катунь под боком… Эти виды уже осточертели им за день, тем более, что ехали они сюда только ради ночевки. Веселой ночевки с алкоголем. Поэтому уже через полчаса вся комната Сергея и Михаила была напрочь прокурена, как, собственно, и весь этаж, а градус веселья был прямо пропорционален градусу алкоголя («Серьезно?! Вы умудрились достать грузинское вино?»). Обсуждали, как лучше изменить ЕГЭ, в чем неправ Кравцов, зачем вводить «разговоры о важном» со следующего года… В общем, жаловались на те аспекты жизни, которые всерьез беспокоят только школьников и возможно их родителей, и Каховский с превеликим удовольствием и дальше бы оживленно участвовал в обсуждении (уж его-то горячее сердце волновало слишком много), но тут к нему на кровать подсел Трубецкой и посмотрел в упор расфокусированным взглядом. Боже, если он сейчас опять начнет… - Это ж ты воровал мои зефирки, когда мы сидели на веранде? – Трубецкой даже наклонился поближе, словно хотел устрашить своей догадкой. – Я знаааю. Каховский, конечно, был причастен к воровству чужой еды, но он не думал, что Трубецкой настолько злопамятный! Ну позаимствовал он три зефирки, ладно, целую тарелку зефирок… Разве на такое обижаются? Еще и при всех ему такое предъявлять. Не порядок! Тем временем Трубецкой посчитал свои слова мало действенными и перешел к более красноречивым действиям. - Гони сюда мои зефирки! – рука Трубецкого уже взмыла вверх, а рот исказился в оскале. Каховский не успел опомниться, как его уже схватили за ворот футболки. Он мельком посмотрел вокруг: все остальные даже перестали разговаривать, с интересом наблюдая за этой сценой. Каховский побледнел и как не в себя ухватился за руку Трубецкого и отдернул ее, вставая с кровати. Нужно было срочно исправлять ситуацию. Как-то отвлечь внимание остальных от этого спора… Стоп! У них всех же есть более насущная проблема! - Товарищи! На повестке дня очень важный вопрос! - Каховский вышел на середину комнаты, на удивление ни об кого не споткнувшись. – Как мы все знаем, наши классруки находятся в ссоре, а это самым прямым образом сказывается на их отношении к нам. Каховский поднял палец вверх, зажмурился и прижался подбородком к груди, морщась. Спиртное давало о себе знать, но ему было просто необходимо говорить так, чтобы не вызывать ни у кого сомнений в правильности своих слов. Наконец он продолжил: - Так что предлагаю вместе решить, как их примирить, сейчас есть прекрасная возможность. - Ой ли! «Б» класс заныл из-за того, что Александр Павлович их больше по головке не гладит! Вот досада, - из дальнего угла заговорил Бестужев-Рюмин, чокаясь с Муравьевым-Апостолом. Тот поддержал своего друга смехом. – Наш-то француз и так с нас три шкуры дерет, и мы не жалуемся. - А я поддерживаю Каховского, - в разговор вклинился староста «А» класса, Пестель, который до сих пор цедил один пластиковый стаканчик вина (барыги раздобыли все, кроме нормальной посуды). – Может вы и не заметили, но Наполеон стал намного раздражительнее, еще чуть-чуть, и он точно из-за чего-нибудь сорвется. Без благотворного влияния Александра Павловича он свирепеет на глазах. - Да слож – ик- но ли их примири -ик- ть что-ли? – вырвалось у Якубовича. Изрядно выпивший, он уже плохо контролировал свою речь и говорил первое, что приходило в голову, даже если это была шутка или он имел в виду совсем другое. Держась за стену, он поднялся с пола. Повязка на лбу перекосилась и держалась на честном слове, рукав у кофты уже порван. Притянув всё внимание к себе и польстившись этим фактом, Якубович продолжил: – Вы Палыча в руки Напо -ик- леона толкните, оба расс -ик- таят, большое дело! Осталось белое еще? Мо -ик- жет на балкон хоть вый -ик- дем, да чтоб тебя, накури -ик- ли уже, дышать нечем. В комнате наступила тишина, все всерьез обдумывали предложение Якубовича. Делать же что-то надо - Мда, fondamentalement, le plan de travail, - подтвердил Трубецкой с явным знанием дела. Он попытался встать с кровати, но ноги не удержали, поэтому он решил остаться на прежнем месте. – Vu la douceur d'Alexandre Palych et la vénération avec laquelle Napoléon le regarde. Трубецкой намеренно говорил по-французски: так он показывал значимость своей мысли, а кроме того ясность ума, отсутствовавшей к этому времени у доброй половины присутствующих. Также веса его словам придавал уверенный тон, который не оставлял никаких сомнений в том, что Сергей знал классруков вдоль и поперек, хотя на самом деле ему всегда было легче согласиться с чужим предложением и в своей же голове найти кучу оправданий этому. Но именно интонация его голоса сделала так, что большинство заговорщиков закивало в одобрении. - Осталось решить, кто это сделает, - Якубович вдруг прыснул, но попытался скрыть это за стаканчиком с вином. - А может и я сделаю! – объявил Каховский, с победоносным видом обводя взглядом всех присутствующих. - Ты? – Трубецкой зашелся смехом, даже умудрился встать с кровати и подойти к Каховскому. - Да ты трус, даже ответить не можешь мне за зефирки! - Nous y voilà! Я не размениваюсь на такую мелочь, чтоб ты знал, - Каховский сложил руки на груди и вздернул подбородок, с вызовом смотря на Трубецкого. Петр сгорал от желания поставить этого заучку на место и доказать другим, что он не просто вор и спорщик, а храбрый вор и спорщик. - Вот спорим, я помирю их и не побоюсь даже силу использовать? - Спорим! – Трубецкой с Каховским со звонким шлепком пожали друг другу руки. Тут опомнился Якубович, который совсем не ожидал, что его шутка зайдет так далеко. - Да вы чего – ик-, ребят? Я же пошутил. - Правда, что за ребячество? – ситуацию попытался исправить Пестель, но его уже никто не слушал да и сам Пестель не спешил разнимать спорящих. Он оставался на своем месте, прикрывая ногой что-то возле второй кровати. За реализацию плана Якубовича ему конечно прилетит от Александра Павловича завтра, но в первую очередь-то достанется Каховскому. Кто бы знал, сколько раз за год Павлу делали выговор за выходки этого безбашенного честолюбивца! Вот пусть теперь сам отдувается. Тем временем обстановка в комнате накалялась: все только и твердили «Спор! Спор! Спор!», а Бестужев-Рюмин подлил ещё масла в огонь, сказав: - Спор спором, а по программе у нас свежий воздух, бассейн, гитара, бенгальские огни и горные звезды, - и со значимым видом вышел из комнаты прихватив с собой еще одну булылочку грузинского. Остальные заговорщики тут же ломанулись на выход, ликуя. Каховский подкрался со спины к Якубовичу и по-товарищески положил руку тому на плечо. – С иканием не шутят, Саша. Это уже дело чести, - затем как ни бывало снял с Якубовича его фирменную черную повязку и нацепил на себя. – Для смелости, друг, для смелости. Каховский вальяжно вышел на балкон, всеми силами стараясь не выдать волнение