Самая длинная ночь, самый жаркий день

Вьетнам, Куангчи 1972-й год. Скарамучча вставил в автомат заполненный магазин. Когда он щелкнул, солдат отложил оружие на хлипкий деревянный стол рядом и отвернулся. Взгляд упёрся в серую голую стену, которую чуть выше закрывало полотно блеклого американского флага. Скарамучча потянулся к пачке сигарет в наружном кармане под бронежилетом, но вспомнил, что она опустела ещё прошлой бессонной ночью. Медленно развернувшись обратно к столу, Скарамучча мутными глазами уставился на черный автомат. Он вызывал у него самые странные и противоречивые чувства, вплоть до того, что солдат хотел проклинать страну, за которую служил. Конечно, Скарамучча как никто иной понимал, что служил не за страну, а за идеологию, с которой частично был согласен. «Почти — не считается.» Резкая боль пронзила черепную коробку. Скарамучча схватился за голову, стянул холодными костлявыми пальцами волосы так, будто готов был и выдрать с корнями. Ему хотелось выблевать те отвратительные наполовину протухшие консервы, съеденные на завтрак часами ранее, потому что ком в горле и спазмы желудка снова дали о себе знать. Казалось, будто Скарамучче отбили все ребра, и теперь заострённые кости впивались во внутренние органы. Он пошатнулся и медленно опустился на пол, запрокинув голову. Скарамучча пытался сделать вдох, но выходило плохо — от любого движения, даже рефлекторного дыхания, печень и желудок сжимало с двух сторон острой болью и спазмом. Во рту пересохло. Язык двигался с трудом, и после нескольких часов под палящим солнцем ужасно хотелось пить, пить до момента, пока почки не лопнут от нагрузки. Однако воды кругом, даже несмотря на то, что военная база переместилась ближе к побережью, не было совсем. В апреле дожди во Вьетнаме ещё не шли. Зато солнце пекло с той же силой, что и в летнее время. Похоже, за свое здоровье Скарамучче оставалось лишь молить бога, в которого он даже не верил. Шторка легко шелохнулась, когда в помещение военной базы вошёл Чайльд. Грузными шагами ботинок он отмерил расстояние от коридора до дверного проема у их совместной со Скарамуччей комнаты. Его лицо приобрело странный оттенок. Чайльд загорел под вьетнамским солнцем, но ещё сильнее сказался слой пыли и пепла от снарядов. Кончики рыжих волос подгорели, и это не могло уйти от цепкого взгляда со стороны. Впрочем, именно Чайльда сейчас Скарамучча не замечал. Он всё ещё не мог дышать. Каждый глоток воздуха давался ему с огромным трудом, сквозь колющую боль и пересохшее на жаре горло. — Эй, что с тобой? — спросил Чайльд, опускаясь на корточки перед солдатом. — Чувак, спокойнее. Скарамучча не попытался посмотреть на него в ответ. Он прикрыл рот ладонью, чтобы подавить распирающую изнутри тошноту, которая слизью оседала в животе и глотке. При мысли о Чайльде в его груди закипала первобытная ярость. Если бы не проблемы со здоровьем в этот момент, Скарамучча бы без раздумий разбил ему нос. Но Чайльд смотрел на него сверху вниз с непониманием и страхом, беспомощно шевелил руками и не знал, что делать. — Что… что я должен сделать? Эй? Все в порядке? Что происходит, Скара? — он легко потряс его за плечи. От резкого движения кости снова кольнула невыносимая боль. — Черт, я… блять. Что с тобой? Чайльд скинул на пол автомат и бронежилет, невзирая на технику безопасности вблизи горячей точки. Совсем недалеко, на границе с Северным Вьетнамом, происходило очередное столкновение сухопутных войск. Армия Штатов ограничилась небольшим количеством солдат и самолётами. Последний бутыль воды остался у Чайльда. Он медленно скосил взгляд потемневших от усталости синих глаз на нагретую воду за поясом. Возможно, от этих нескольких глотков зависела вся его дальнейшая жизнь, потому что поставки продовольствия в горячие точки совершалось с огромным трудом. Возможно, Чайльд никогда не доберется до океана, чтобы отфильтровать солёную воду. Но времени думать у него не было. Чайльд быстро отвинтил крышку и пихнул Скарамучче в рот горячую от солнца бутыль. Вода лилась мимо, затекала за шиворот, намочила воротник военной формы, но солдат так жадно поглощал каждый глоток, что Чайльд не мог себе позволить отобрать ее и допить остатки самому — а ему хотелось, очень. Когда Скарамучча утер влагу с уголков рта и пришел в себя, его взгляд стал самую малость яснее. Расширенные от частого сердцебиения зрачки сузились. Произошло то, чего Чайльд ожидал меньше всего — Скарамучча со всей силы врезал ему крепким кулаком по носу и схватил за грудки, заставляя наклониться ближе. — Ты ебаный мудак, Чайльд, — прошипел он. — Блять. Я просто… я не понимаю, какого черта ты вообще творишь, думая, что я не замечаю. — Блять, что? — Чайльд попытался найти точку опоры. Он коснулся пальцами носа и скорчился от боли. По подбородку стекала кровь. — О чем ты? — Не делай вид, будто не понимаешь, что я имею в виду. Хватит прикидываться идиотом. Скарамучча замахнулся для пощёчины, и Чайльд не успел его остановить. Да, физически Скарамучча был в разы сильнее. Левая щека наливалась кровью, образуя красный след в виде ладони на месте удара. — Но я действительно понятия не имею, и чем ты! — вскрикнул Чайльд. Он заметил, как они оба сползли ниже, но Скарамучча смотрел свысока на его жалкое положение. — Ты можешь объяснить нормально? Это что, черт возьми, было? — Да? И это я тут должен что-то объяснять? — Скарамучча повысил голос. — Ебаная шлюха — вот ты кто, Чайльд! Я, блять, я должен услышать твои оправдания, почему это происходит. Чайльд раскрыл рот, чтобы крикнуть в ответ, но тут же его закрыл. В голове у него зашевелились шестерёнки, а мозг начал перематывать недавние события. — Подожди, ты что… ты злишься, потому что я тогда сказал что-то медсестре? — осторожно спросил он. Скарамучча не отпустил его, и Чайльд не мог отодвинуться подальше, чтобы избежать ещё одного удара по лицу. — Да, сука! Я видел, как ты, блять, флиртовал с ней. Это отвратительно. Мне хочется блевать до сих пор, — он плотно сомкнул зубы с щёлканьем и двинулся ближе к чужому лицу. Неровное дыхание Чайльда щекотало бледную кожу. — Но знаешь, чего мне хочется ещё больше? Разбить тебе лицо, гребанному мудаку, который думает только о себе. — Черт, я… ты… ты не так всё понял, — начал отпираться Чайльд. Хотя и все, что он мог сказать, было чистейшей правдой, под пытливым взглядом Скарамуччи он выглядел последним лжецом. — Я просто сказал ей пару приятных слов. Ничего более. Всем нужна поддержка во время войны, а медсестры… они видят горы трупов в день. — Ты думаешь, что это хорошее оправдание? Я не поведусь на такую хуйню, — выплюнул Скарамучча. — Расскажи это кому-нибудь другому, но не мне. Я не верю. Я хочу тебе верить, но я не могу, потому что все, что ты говоришь мне, — ложь. Чайльд отвёл взгляд. Он не злился в ответ. Возможно, ему стало обидно. Возможно, он не хотел, чтобы Скарамучча надумывал себе что-то и обижался на него, но в любом случае Чайльд чувствовал себя виноватым. Он резко дёрнул головой, когда услышал короткий всхлип. — Блять, Чайльд, — Скарамучча попытался стереть слезы, попытался перестать рыдать от переполняющей его злости, но ни один из способов не работал. Чайльд глупо уставился на него. — Ты… знаешь, у меня больше совсем никого нет. А ты — просто конченый мудак. Ты, черт, ты не понимаешь. И никогда не поймёшь. — Что ты хочешь сказать? Он выпрямился, когда Скарамучча наконец расслабил руки и отпустил его воротник. — Думай, блять, своими мозгами. О, чувак, это не сложно. Если в твоей голове не чертова пустота. — Серьезно? — вспылил Чайльд. — Ты разбил мне нос, и теперь не хочешь нормально сказать, что именно тебя опять не устроило? — А разве это не очевидно? Только самый тупой идиот не поймет, — Скарамучча поднялся на ноги. Чайльд был намного выше него, и приходилось задирать голову, чтобы держать зрительный контакт. — Ты, например. — О, да, хорошо, — он всплеснул руками. — Дай угадаю. Тебе не понравилось, что я был, черт, просто вежлив с медсестрой? Это тебя смутило? — Ты, блять, называешь это вежливостью? — Да. Что это ещё могло быть? Скарамучча не ответил. Он хотел опустить взгляд, но не мог переступить через свою гордость. Он чувствовал себя самой последней тварью, потому что кричал на единственного человека, который слушал его и был с ним. И самое страшно было в том, что Чайльда на месте ничего не держало — он мог спокойно уйти. — Ладно. Хорошо, — Чайльд сделал шаг назад. — Хорошо, пусть будет по-твоему. Слушай, я не… я не собираюсь тебя бросать или что-то в этом роде, но ты ведёшь себя неадекватно. — Я не… — Нет, это правда, Скара. Опустив голову, Скарамучча молчал. Он разглядывал свои ботинки и скрипучий деревянный пол под ногами. В небе на горизонте прогремел взрыв. Горящие осколки разлетелись во все стороны и с грохотом попадали на землю. Не прошло и минуты, как ещё один оглушающий взрыв раздался гораздо ближе, чем предыдущий. Но на этот раз ракетная установка промахнулась по цели. Вьетнамская авиация подбиралась все ближе. Скарамучча закрыл голову руками. С шлемом на голове это мало помогало, но становилось самую малость спокойнее. Страх липкими лозами переплетался в животе и тянулся по кишкам. День выдался ясный и солнечный — ни облачка на небе. Солнце пекло, воздух рябил от жары, и вода в запасе нагревалась так быстро, что очень скоро солдатам приходилось пить чуть ли не кипяток. Становилось душно, словно перед дождем. Но сейчас во Вьетнаме весна. Дождей не будет ещё ближайший месяц, и у не привыкших к такой круглогодичной жаре американских военных это вызывало самый настоящий ужас. Они варились в окопе, как в собачий день лета¹, как бы иронично это не звучало. Когда над головой послышался звук мотора военного самолёта, Скарамучча инстинктивно задрал голову. Но на этот раз беспокоиться было не о чем — это вылетал их, американский самолёт, в сторону океана. В Северном Вьетнаме у них было две цели на этот момент: Хайфон и Хайзнонг. Скарамучча выдохнул с облегчением и поднялся на ноги. Чайльд посмотрел на него снизу вверх. — Что? — спросил Скарамучча с недовольством. Он ещё не отошёл от их недавней ссоры, но времени думать об этом не было. — Ничего, — Чайльд растерянно покачал головой и отвернулся. — Ты хочешь вылезти? — Блять, нет, — он закатил глаза. — Я не хочу спечься на солнце, черт возьми. Здесь хотя бы терпимее. Он вспомнил о горном хребте, который видел из окна самолёта по дороге в Южный Вьетнам. На самых верхушках лежали снежные шапки, и Скарамучча подумал, как славно было бы оказаться сейчас там, в прохладе. — Как знаешь, — Чайльд пожал плечами. — Эй! Это затишье? Командир отвлекся от разглядывания линии горизонта в бинокль. Он оставил несколько солдат за ракетной установкой и резко спрыгнул в окоп, привлекая внимания остальных. — Не могу сказать. Пока там тихо, но, возможно, нас зажмут со всех сторон в скором времени, — сказал он. — Сейчас никого нет и… нельзя уходить. — А что вы предлагаете делать, если начнется наступление? Нас мало. При всем желании, даже пытаясь претендовать на Донгхой, мы не можем гарантировать, что не окажемся откинуты до Хюэ, — сказал Скарамучча. — Ни люди, ни патроны не бесконечные. Снаружи раздался неожиданный взрыв совсем близко. По земле пополз дым от гранаты, раздуваемый порывами горячего ветра, и Скарамучча закашлялся, так и не договорив. — Черт, отставить. Стоять до последнего — это приказ. Слушайте, не я их придумываю. Достань свой ебаный автомат и стреляй по этим людям, хоть из окопа, — командир потёр глаза. Он тоже казался уставшим от жары, войны и бестолковых подчинённых вроде Скарамуччи. — Есть, сэр, — ответил он с явным сарказмом в голосе. Скарамучча подавил в себе желание закатить глаза. Когда послышался шквал точечных выстрелов с севера, командир отдал приказ, — «Огонь!» — и по наступающим северовьетнамским солдатам был выпущен контрольный снаряд из ракетной установки. Это заглушило выстрелы на какое-то время. Однако не все пали моментально, и затем последовала ещё одна сплошная атака. Чайльд схватил снайперскую винтовку и поднялся на ноги. Он стоял рядом со Скарамуччей, который стрелял наобум сквозь дым, — впрочем, зачастую он попадал — и целился во вражеских солдат. Сквозь прицел даже через пелену пепла и грязи с дороги можно было разглядеть очертания тел. Чайльд навёл красный крест на голову солдата, который шел впереди, и нажал на курок. В тот же момент резкая боль пронзила его плечо. Чайльд скорчился и согнулся пополам, оставляя винтовку снаружи. Он медленно опустился, сел на корточки и прислонился к холодной земле — его левую руку свело от боли, и Чайльд не мог сделать ни единого движения ею. Пуля не прошла насквозь. Она застряла в плече, разорвав мышцы и кость, но Чайльд надеялся, что рука быстро восстановится. Хотя в анатомии и медицине он ничего не понимал. Темная пелена застилала глаза. У Чайльда кружилась голова, заложило уши — он почти перестал слышать звуки выстрелов. Последним, что он почувствовал, были сильный толчок в плечо и ударная волна от взрыва снаряда. Чайльд подорвался с земли, очнувшись. Он судорожно оглядывался по сторонам, тяжело дышал и пытался протереть глаза, но боль в плече снова напомнила о себе, и следом Чайльд со стоном свалился обратно. Его рука до локтя была замотана бинтом, а винтовка и бронежилет лежали в углу. Ещё раз осмотревшись, он понял, что лежал на тряпках в палатке. Стояла темная, тихая ночь. Воздух был раскалён до предела, давил духотой со всех сторон, но небо до сих пор оставалось ясным. Задрав голову, Чайльд смотрел на яркие белые звёзды в небе и растущий полумесяц. В траве стрекотали цикады. На короткий миг показалось, что войны и вовсе нет. Однако стоило Чайльду перевести взгляд на потрёпанного Скарамуччу у костра, на разрушенные некогда жилые дома вокруг, как кровь на языке вновь начала отдавать металлическим привкусом, а плечо заболело с новой силой. Он снова скорчился в лице и тихо шикнул. Чайльд зашуршал ботинками по траве и сел на поваленный кусок бетона рядом. Скарамучча сидел перед костром, закрыв лицо руками. Рядом с ним смирно лежал шампур с кусками жареной океанской рыбы. — Все в порядке? — Чайльд легонько ткнул его в плечо здоровой рукой. Резко подняв голову, Скарамучча посмотрел на него с удивлением. — Что? — Все нормально? — переспросил он. — Ты сидишь странно. — Я не… ладно, вообще, дела не очень. В плане, — он перевел взгляд на костер, — мы разбили их лагерь около Куангчи. Теперь советы и северовьетнамская армия отброшены к Донгхою. Но это лишь затишье перед настоящей бурей. — Ты так думаешь? — Нет, я знаю. Так часто происходит. Худшее в том, что разведка накрылась медным тазом. Грудь Чайльда свело холодным ужасом — будто на него резко опрокинули таз с ледяной водой. — Разведка? — шокировано воскликнул он. — А что с ней случилось? Скарамучча пожал плечами. — В этом и вопрос. Командир сказал, что линия сообщения оборвалась. Возможно, их убили. Повисла тишина, прерываемая только треском горящих сухих веток. В оставленном жителями городе не было ни души, кроме американских солдат. В окнах частных домов не горел свет, никто не выходил на улицу, никто не гулял ночью под жёлтым светом фонарей. Лишь лёгкий ветер шумел в поле. — Ты все ещё обижен? — спросил Чайльд. — Я не хочу подливать масла в огонь и все такое, но ты… знаешь, у меня это весь день из головы не выходит. Скарамучча молчал. Он думал, что отвечать, пока в голове из мыслей варилась густая каша. — Блять, да, — выпалил он. — Я не знаю. Это странно, я просто, типа… я ничего не могу сделать с тем, что злюсь. И я почти ненавижу тебя за это. — Ясно. — «Ясно»? Ты серьёзно мне, блять, ответишь вот так? Что тебе ясно? Когда он резко повернулся, Чайльд заметил лихорадочно расширенные зрачки, которые закрывали всю темную радужку, и почувствовал, как сильно от Скарамуччи несло перегаром и какой-то ядрёной травкой. — Подожди, ты что… — А что я? Я тут не при чем. Это ты ебаный мудак. Ты не думаешь обо мне ни секунды своей жизни, потому что это для тебя ничего не значит, — выплюнул Скарамучча. Он двинулся ближе, потянувшись к Чайльду дрожащими руками, и тогда запах травки стал ещё более очевиден. — Ты хочешь знать, обижен ли я? Да, черт возьми! Я ужасно обижен на тебя! Ты хочешь знать это только для того, чтобы опять съебать к какой-то тёлке в коротком медицинском халате. Чайльд не знал, что на это отвечать. Он понимал — Скарамучча не соображает, что говорит, и из его рта вылетают только едва связанные с реальностью мысли, которые периодически у него возникали. Но это совсем не решало проблему. — Это не так, — твердо сказал Чайльд, схватив его за руки. Скарамучча накренился вперёд и дышал прямо ему в лицо гарью. — Это так, ты, сукин сын. Ты только и думаешь о том, чтобы изменить мне. Потому что я для тебя ничего не значу. — Это не так, Скара, — снова повторил он. Криво нахмурившись, Скарамучча молча смотрел ему в глаза. Он еле держал равновесие и норовил упасть прямо сейчас, если бы Чайльд не поддерживал его в вертикальном положении. — С тобой бесполезно о чем-то говорить. Потому что ты… — Скарамучча запнулся, подбирая слово. Он пытался зашипеть, издавая звуки буквы «с», но передумал², — ты идиот. Тупица. — Блять, Скара, очнись, — Чайльд резко встряхнул его. — Что ты опять курил? Коноплю? Марихуану? Я даже не могу предположить, как ты это достал. — Сука, нет, — протянул он. Скарамучча лбом ударился о грудь солдата и не думал подниматься, опустив руки. — Я ничего не курил. Это ты пытаешься меня обвинить в какой-то там… зависимости. Я не такой. Блять, нет. Я не наркоман, Чайльд. — Я не говорил, что ты наркоман. Но ты куришь травку почти каждый день. Это не доводит до хорошего, и ты сам это понимаешь. — До чего же это доводит? Ты хочешь сказать, что я конченый? — пробормотал Скарамучча. У него не было сил возмущаться. — Ты ведёшь себя неадекватно. И это факт. — Ты хочешь сказать, что я конченый, — утвердительно повторил он. Скарамучча, довольствуясь свободой, когда Чайльд отпустил его, обвил солдата руками. Он провел носом по груди, вдыхая сквозь грязную форму запах пепла и копоти, почувствовал, как Чайльд погладил его пятерней по голове среди немытых неделями волос. Вмиг ему стало так легко и хорошо, что Скарамучча забыл, где находится. Он не хотел думать о своей тревоге, не хотел думать о проблемах и войне. Ему нравилось, как Чайльд медленно гладил его по спине, как тормошил волосы на макушке, и как билось сердце у него в груди. Таким живым и теплым мог быть только Чайльд — в этом Скарамучча был уверен абсолютно. Только Чайльд мог любить его в любом состоянии, даже укуренным какой-то вьетнамской травкой, пьяным и злым, такой мразью, какой он был всегда. Внезапная эйфория захлестнула нарастающую злость в груди, и вместо нее осталось лишь мягкое, недолговечное счастье. Скарамучча подумал, что ещё ни разу он не ощущал такой всепоглощающей любви к кому-то — он вообще не чувствовал это в трезвом состоянии. Его настигла мысль, что любовь выражается не только в бесконечной ревности, которую он выливал на Чайльда, как ведро с помоями. К сожалению, эта мысль растворилась также быстро, как и появилась. Ничего в голове Скарамуччи не щёлкнуло, не переклинило. — Ты принадлежишь мне, — сказал он вяло, ткнув в крепкую грудь Чайльда пальцем. — Только мне. Я тебя… блять, никуда не отпущу. Никогда. Чайльд промолчал. Он слушал тихое дыхание Скарамуччи и смотрел вдаль. Пусть слова и показались ему странными, он выбрал смиренно согласиться с этим. — Да. Я никуда не уйду, — твердо сказал Чайльд. Они почти перешли на шепот. — Конечно, да. Ты не… ты никуда не уйдешь. Язык Скарамуччи заплетался, и он решил замолчать. Усталость накрыла по самую голову, веки стали невыносимо тяжёлыми. Стоило Скарамучче закрыть глаза, как он тут же провалился в сон. Он проснулся от громкого взрыва совсем близко к разбитому лагерю. Казалось, Скарамучча поспал совсем немного — было ещё темно, полумесяц не сдвинулся ни на шаг по небосводу. Посмотрев на удивлённого Чайльда, который сидел над ним, склонившись, Скарамучча протрезвел окончательно. Весь эффект эйфории выветрился как по щелчку пальцев. Затем раздался ещё один взрыв, в их сторону посыпались яркие искры, трава за палатками загорелась. К потухшему костру выбежал командир взвода со сверкающими в темноте глазами от страха. Он свистнул остальным солдатам выбираться и посмотрел на окраину города. — Что это? — Атака, сэр, — сказал Чайльд. Он застегнул из ниоткуда возникшую в руках кофту и выпрямился. — Два выстрела… наверно, гранаты. — О, черт. Ты, — он ткнул в Скарамуччу, — вместе с Чайльдом. Уходите. Уходите обратно в Хюэ, там есть госпиталь. — Вы приказываете мне уйти, сэр? — крикнул он, когда из темноты что-то зашумело. Это был советский танк. — Но как же… блять, капитан! Нас мало! Вы думаете, что справитесь? Командир с автоматом в руках развернулся к нему. Скарамучча поднялся со своего места. Сон в самом деле будто рукой сняло — теперь он был на взводе, оглядывался по сторонам и пытался найти оружие, но оно лежало где-то за куском бетона. — Это приказ, черт возьми! Исполнять, живо! — рявкнул командир. — Все будет в порядке. Я отправлю в Хюэ… телеграмму, не знаю, как все закончится. — Закончится что? — Атака! Когда атака закончится, я вам напишу, в больницу телеграмму отправлю! — ещё раз крикнул он, отдаляясь. Командира поглотил мощный взрыв. В этот момент Скарамучча понял, что бежать надо незамедлительно. Между Хюэ и Куангчи было приличное расстояние — не менее тридцати пяти миль³, и это Скарамучча знал точно. Вдоль побережья идти безопаснее, чем по просёлочным дорогам и мимо мелких населенных пунктов, но точно также он понимал, что за ночь такое расстояние ни он, ни раненный Чайльд не пройдут. Трип от вьетнамской травки всё ещё не сошел на нет. Скарамуччу шатало из стороны в сторону, пока он шел рядом, держась за руку Чайльда. Позади гремели взрывы гранат и снарядов, велась бурная перестрелка; раздавались огненные вспышки, полыхал пожар. Город, оставленный на растерзание, превращался в пепел. Скарамучча не хотел оборачиваться. Сквозь гнетущую темноту он смотрел вперёд и перебирал ногами по сухой земле среди такой же сухой травы. — Скара, — окликнул его Чайльд. — Эй, ты слышишь? — Что? — Надо идти по просёлочным дорогам. Вдоль берега надёжнее, но… блять, слушай, я не пройду такое огромное расстояние. Рука отнимается. — Ты серьезно? — Скарамучча подпрыгнул на месте, когда прозвучал очередной взрыв, и зашагал быстрее. — В нас точно что-то прилетит. Я тебе это гарантирую. — По крайней мере, шансы наткнуться на хотя бы какую-то машину скорой или что-то в этом роде у нас выше, чем шансы оказаться мертвыми, — он остановился. — Я серьёзно. — Так на это ты надеешься? — На что? — На медиков, которые любезно нас подбросят до Хюэ, — процедил Скарамучча. — Знаешь, это так наивно. — Ты хочешь идти по темноте вдоль берега океана. Ебаные тридцать с лишним миль. Это не наивно? — Черт возьми, нет. Это здравое решение, — он нахмурился. — Нет. Мы пойдем мимо деревень. И точка, — Чайльд ткнул в него пальцем. — Я просто забочусь о нашей безопасности. Мало того, что в целом пришлось отступить из-за этой тупой травмы, так ещё и по дороге в госпиталь может прилететь снаряд. Ты этого хочешь? — Я такого не говорил. — Но ты имел это в виду. Это видно. И я знаю, что ты тоже опасаешься. Скарамучча не стал его слушать. Он снова схватил Чайльда за руку и повел мимо короткой улицы на окраине города, чтобы выйти на такую же равнину за ним. Оставалось только тихо надеятся, что им действительно встретится машина с раненными, которая следует до Хюэ, в крайнем случае — любая машина. Ночь продолжалась без конца. Один за другим в городе с треском падали дома, разрывались снаряды и мины. Они шли осторожно, чтобы никуда случайно не наступить, и Чайльд даже откопал портативный фонарик, подсвечивая дорогу. Бесчисленные звёзды блестели в небе над головой, но ни у кого не было ни сил, ни времени обращать на них внимания, как раньше. Про себя Скарамучча обнаружил, что был ужасно голоден уже вторые сутки. За все то время у него во рту побывала разве что чересчур соленая океанская рыба и самокрутка с дерьмовым запахом, которую он выкурил, несмотря ни на что. На какое-то время курение, а в особенности травка, замещали собой чувство голода. Однако затем оно накрывало с удвоенной силой. Остановившись и скорчившись над землёй, Скарамучча попытался сдержать рвотный порыв. Он понимал, что блевать было просто нечем, но ком в горле зверски тянул, а на корне языка что-то щипало. Желудок его вывернулся наизнанку внутри, когда Скарамуччу в конечном итоге вырвало желчью. Смотреть на это и утирать уголки рта оказалось столь отвратительно, что он не смог избавиться от тошноты и после этого. Наверно, Чайльд посмотрел на него с толикой грусти и быстро отвернулся. Скарамучча все равно не заметил его выражение лица в кромешной тьме. — Ты в порядке? — дежурно спросил Чайльд из-за спины. Скарамучча сплюнул на землю остатки желчи вперемешку с густой слюной. — Да. Ничего страшного. — Надеюсь, в госпитале будет какая-никакая еда, — медленно протянул он в ответ. Они шли медленно, пристально вглядываясь в траву под ногами, чтобы не пропустить мину или оставленную гранату. В тяжёлом молчании с тысячью невысказанных слов в голове идти было ещё тяжелее. Это ночь длилась дольше, чем любая другая в их жизни. Они не заметили, как стемнело, и ждали восхода солнца на горизонте, как спасительного маячка, но ничего не происходило. У Чайльда сломались последние часы — кто теперь знает, сколько сейчас времени? — Все дома на пути нежилые, — сказал Скарамучча. — Тут вообще никого нет. Мне кажется, нужно двинуться к берегу. — Тут никого нет потому, что никто не хочет жить в развалинах. Сам посуди, — Чайльд направил слабый свет в сторону сгоревшего дома. — Но мы идём по дороге, и с фронта явно должны как-то… перевозить раненных. — Почему тебя тогда не отправили? — Потому что я ранен не так серьезно. Затем Чайльд вновь задумался над поставленным вопросом, но ничего более умного и существенного ему в голову не пришло. — Потрясающая логика, — Скарамучча закатил глаза. Он весь сжался от жжения в желудке и шел, согнувшись в три погибели. — А что ты ещё ожидал услышать? — Да так, ничего. Надежда на скорую дорогу медленно, но верно угасает, не находишь? Чайльд цокнул вместо ответа. Ему вдруг резко захотелось увести диалог в другое русло. — И зачем мы, по-твоему, продолжаем идти? — спросил он. — Дорогу осилит идущий. Разве не ты так считаешь? Это было весомым замечанием. — Допустим, я действительно считаю так. Это ещё ничего не значит, хорошо? — он помолчал. — Знаешь, что важнее? — Что? — Мы ещё ни разу не трахались. Военный роман и все дела, но… — Блять, нет, — резко оборвал его Скарамучча. — Нет, мы трахались. Ты был пьян в стельку. А я накурился. Поэтому ты ничего не запомнил. — Значит, я ни разу не трахал тебя на трезвую, — заключил Чайльд. — Пусть будет так, да. На трезвую. — Тогда получается всего один раз. Это мало, знаешь ли. Скарамучча резко остановился на месте. Они шли через самый центр разрушенного поселка. — Мало? Ты ебаный факбой, Чайльд, — фыркнул он. — Это, блять, отвратительно. — О, не надо делать вид, что тебе не нравится. — Чайльд взмахнул руками в примиряющем жесте. — Как только ты напомнил мне о том сексе, у меня сразу в памяти всплыло, как ты стонал, когда я чуть было не придушил тебя. Как ебаная шлюха. Громко кашлянув, чтобы подавить стеснение, Скарамучча отвернулся. Они зашагали дальше. — Пошел нахуй, — зло выплюнул он. — Ты только и думаешь о том, чтобы вставить в меня свой член. — А ты думаешь о том, чтобы большой парень вроде меня заломал тебе руки за спину и вдавил в пол. Чтобы большой член трахал твою узкую задницу, пока ты плачешь от удовольствия. Чайльд сказал это так непринужденно, что Скарамучча вскипел почти мгновенно. Он подлетел к нему со спины и вмазал между лопаток. — Я сказал — пошел нахуй. Это не то, что можно, блять, спокойно говорить своему… партнеру, — прошипел Скарамучча сквозь зубы. — Да? Мне казалось, тебе такое нравится, — он невинно пожал плечами. — Под куревом ты более откровенен. — Да заткнись. Это нихуя не смешно. На дороге вдруг возникли длинные тени при свете автомобильных фар. Они оба как по команде развернулись на север, видя, как к ним подъезжает фургон с красным крестом на капоте. За рулём сидел их человек, фельдшер с нашивкой американского флага на рукаве, чему и Скарамучча, и Чайльд были несказанно рады. Машина остановилась на обочине по правую сторону. Фельдшер открыл окно. — Эй! Что вы делаете здесь? Лучше уходить, пока не поздно, — крикнул он. — О, нет, мы идём в госпиталь в Хюэ, — ответил Чайльд. — Мы были под Куангчи, но, типа, среди ночи резко началось наступление. Капитан отправил нас в госпиталь, ага. — Вы ранены, сэр? — Да. Да, огнестрельное ранение в плечо, но несерьезное, я думаю. Фельдшер нахмурился. Звук мотора заглушал половину его слов. — Вы что, даже не были ни в каком… лазарете? Просто с поле боя? — спросил он. — Черт, да. Наверно, мне оказали первую помощь и все в этом роде, но не более. — О, ясно, — он положил руки обратно на руль и кивнул назад. — Ну, запрыгивайте. Там пусто. По дороге сюда я ещё никого не встретил. Только вы двое. — Круто, спасибо — пробормотал Скарамучча. — Да, спасибо, — повторил Чайльд. — Очень выручил, чувак. Никогда не забуду. Они запрыгнули в салон, отделяемый от водителя тонкой стенкой из фанеры, и тогда диалог запустился снова. — Хорошо, Чайльд, я уже понял, что ты конченый, — сказал Скарамучча, — и что ты хочешь меня, только когда я под травкой. Это было очевидно с самого начала. — Что? Нет, мой бог, — он покачал головой и двинулся ближе. Сидеть на металлической скамейке было неудобно, но выбором машина не отличалась. — Я бы трахнул тебя и сейчас. — Что? — Что? Я опровергаю твои опасения, — пальцы Чайльда невзначай коснулись бедра Скарамуччи, и тому пришлось напрячь всю свою хлипкую выдержку, чтобы не пропустить тяжёлый вздох. — И я сказал, что засадил бы тебе сейчас, потому что ты чертовски сексуален. Скарамучча подавил желание закатить глаза. Вместо этого он сделал нарочито равнодушное лицо. — Ты мудак. — Нет, — протянул Чайльд. На его лице играла улыбка, и ее было прекрасно видно при свете тусклой жёлтой лампочки под потолком. — Да. — Не-а. Чайльд сжал сквозь ткань бежевых штанов чужой стояк. Он знал наверняка, что Скарамучча заводится от слов, которые он говорил, и не ошибся. — Черт, что ты… — Скарамучча зашипел, закрывая рот рукой. — Сука, убери свои руки. Блять. Чайльд. — Нет, — снова повторил он. Скарамучча почти всхлипнул, когда Чайльд резко провел по его члену сквозь ткань. — Я дам тебе трахнуть меня трезвого только при условии, что… — он запнулся и проглотил рвущийся наружу стон, — что ты наденешь ошейник. Чайльд остановился и вопросительно посмотрел ему в глаза. — Ошейник? — Да, черт, ошейник. Ты ведь… блять, ты ведь принадлежишь мне, да? Только мне, — Скарамучча равно выдохнул. — Я хочу, чтобы ты носил ошейник на своей шее. Странно прищурившись, Чайльд ещё раз провел рукой по его члену. Он медленно кивнул в ответ. — Как скажешь. Ночь сгущалась над Хюэ. Огромная черная туча зависла в небе прямо над госпиталем с потухшими огнями, заслоняя звёзды и полумесяц, которые были видны под Куангчи. Стало прохладнее, чем днём, и это единственный фактор, который радовал в эту длинную бесконечную ночь. Фельдшер носился между улицей и госпиталем, таская в машину коробки с бинтами, перекисью и щипцами. Двери то и дело хлопали. Скарамучча и Чайльд смиренно ждали, когда мужчина закончит, чтобы он провел их к стойке регистрации внутри. Казалось, что в Хюэ с последних боевых действий все стало более-менее цивильно, и Куангчи явно было, с кем соревноваться. Когда буквально в соседнем городе творилась полная разруха, а дома сравняли с землёй, стало настоящим чудом, что в тридцати милях южнее цивилизация твердо стояла на ногах, и раненным даже могли оказать квалифицированную помощь, насколько она была возможна в условиях войны. Кончить себе в штаны оказалось не самым приятным событием. Скарамучча шатался, стоя на месте, но зато Чайльд чувствовал себя прекрасно. На его шее красовался черный собачий ошейник. Не будь Скарамучча трезвым в момент, когда Чайльд застегнул его на затылке, то точно бы кончил от одного такого жеста. Вместо этого он завороженно смотрел, как большие руки цепляют ошейник, как хорошо и подходяще он ложится на шею — в тот момент Чайльд стал самой настоящей псиной на коротком поводке. Скарамучча держал поводок крепко. *** Луч солнца блеснул сквозь окно. Чайльд со стоном разлепил глаза. Он не мог сфокусировать взгляд на белом оштукатуренном потолке. Очертания ярких люминесцентных ламп расплывались перед глазами, а голова кружилась, как после сильного удара по затылку. Казалось, что ресницы слиплись от долгого сна. Когда Чайльд попытался пошевелиться, все тело пронзила острая, колющая боль, а глотку свело от сухости. Ему хотелось пить, есть и спать, но прежде всего — подняться и понять, где он. Он с большим трудом повертел головой по сторонам. Все кругом было белым-бело: белые кровати, белые стены, белый кафель на полу и белый потолок. Даже окна были зашторены белым полупрозрачным тюлем, пропускающим солнечный свет через маленькую щелку. Внезапно Чайльда накрыли оглушающие воспоминания. В ушах пронзительно зазвенело. Он помнил, как в госпиталь прилетела бомба. Помнил, как Скарамуччу отбросило далеко-далеко, а халат с нашивкой на фельдшере загорелся почти моментально. Он помнил, как полыхало некогда темное здание, помнил, как самая темная ночь окрасилась светом вражеского огня. Чайльд сквозь невыносимую боль в руках прижался ладонью к горлу, чтобы нащупать ошейник, но его не было.