Верный пёс

Саша ждал целый год. Один день икс, и, когда тот настал, Максименко не понимал: радуется он или до истерики боится. За окном только распускался март. Воздух пропитался солнцем, тянул запахом открывшейся земли. Снег медленно скатывался в лужи и быстро, после затянувшейся зимы, вовсе растворялся из поля зрения. Жизнь возрождалась. А Саше, сидящему в одиночестве, в гробовой тишине кухни, казалось, что сегодня она и закончится. Он сидел на табуретке, прислонившись поясницей к теплой от отопления стене, сложив руки замком и подперев ими небритый подбородок. Посеревшие глаза из-под светлых бровей уперлись упрямо в циферблат над холодильником. Саша считал минуты, как смертник перед казнью. Страх стягивал легкие, комом подходил ко рту. У Саши было время сбежать. Но вместо этого он преданным псом ждал хозяина дома. Жизнь пса в руках его владельца: с его руки Саша готов упиваться лаской или принять смерть. Максименко трясло, и он сильнее стискивал зубы, лишь бы не укусить кормящую ладонь. В замочной скважине входной двери слышится скрежет. Саша закрывает глаза. Этот момент пришел на семь минут раньше, нежели ожидал Максименко. В прихожей падает тяжелая сумка с вещами. Обувь аккуратно встает на коврик, позволяя дому впитать уличную грязь. Тяжелые шаги, тихая поступь. У Саши немеют ноги. Он открывает глаза только когда чувствует каждой клеточкой своего тела занесенную над головой петлю в лице одного человека, зависшего в дверном проеме. Они смотрят друг на друга. Прицениваются, вспоминают и словно каждый ожидает удара. Но Саша даже не рыкнет никогда на хозяина. Впервые за год он ощущает, как горло сжимает цепь. Как её металлический лязг по полу ведет к сильной руке этого человека. Псы не ценят свободу. Не видят в ней смысла. Саша прочувствовал на собственной собачьей шкуре бестолковое хождение по миру, бесцельно прожитые дни, проведенные за вычеркиванием дней из настенного календаря. Но Максименко наконец находит смысл. И сейчас привычно боится шелохнуться, ведь это может не понравится хозяину. Джикия, кажется, совсем не изменился. И это пугает. Саша хотел бы сразу увидеть ярость на его лице, чтобы успеть закрыть лицо ладонями. Жора подходит ближе. Рука, держащая короткий поводок, невидимо тянувшийся к горлу Максименко, хватает Сашу за воротник футболки, тянет на себя, вынуждая встать, и мужчина повинуется молча, заставляет свои ноги слушаться и держать тело. Саша мелко дрожит, как крольчонок перед лисой. Тёплый нос касается шеи Максименко, плеча — хищник обнюхивает. Хозяин ищет следы чужих, пока Саша на подступе глотает слезы, давит в себе всхлип, не издавая ни единого звука, чтобы не злить Жору. В глазах туман, Максименко оказывается в вакууме, и чувствует только то, как Джикия обжигает его кожу своим горячим дыханием. Саша задыхается в вспышках воспоминаний. Его хозяин. Разве что, впервые перед ним мужчина испытывает такой животный страх. Ещё чуть-чуть, и сильная рука перекроет кислород. Саша не помнил, где мог провиниться. И, казалось, за такое абсолютное послушание прилететь может даже сильнее. Джикия бросает Сашу на стол. Переворачивает на живот и одним движением стягивает белье. Рука хозяина вжимает Максименко в дерево, давит на поясницу, и тепло чужого дыхания Саша ощущает на своем загривке. Вспышка света! Он едва не задохнулся от боли, когда сильные челюсти сомкнулись на шее. Саша не издал и звука, лишь сильнее, до ноющих мышц, вцепился в край стола. Слезы застилали глаза, и стольких сил стоило не проронить ни одной, сморгнуть. Сердце колотилось где-то в горле, не давая дышать. Саша и в правду судорожно глубоко дышал, от чего сильно кружилась голова. Кровь била по вискам. Он сейчас был одним сгустком страха, комком нервов, который заденешь — взорвется. Джикии не было год. Сашины бока стискивают сильные ладони. Он чувствует, как липкий взгляд скользит ниже по его спине. Звенит пряжка ремня, и тут же он покоится рядом с Сашей, намекая, что тому лучше слушаться. А у Максименко не было и единой мысли пойти против воли хозяина. Джикия вошел. Без смазки, без предупреждения, лишь сильнее вжав Максименко собой в стол. Казалось, в эту секунду душа просто вылетела из тела Саши и ударилась об окно, как глупые птицы на всей скорости. Саша был просто ослеплен от боли. Она раздирала всего его изнутри, уничтожала каждую клеточку его тела. Но послушная собака не кусает хозяина. Она скулит и прижимает уши. И потому Саша сейчас беспрекословно принимал, боясь шелохнуться, потому что от этого боль должна была многократно усилиться. Руки его скользили по столу — пальцы перестали подчиняться голове. И, пока Саша мирился с собственным положением, над его слухом раздавалось тяжелое дыхание, вторящее быстрым фрикциям. Джикия закрыл глаза и остановился на секунду, чтобы как можно отчетливее ощутить тесноту внутри Саши, из-за которой местами двигаться становилось тяжеловато. Год держал он в голове эту картину: верный пёс — верный, верный, течную дырку никому не давал! — послушно принимает, всё сделает для своего хозяина. Он хлопает мясистую ягодицу, чуть сжимает её, тискает, и не замечает мелкое крамольное движение Саши, быстро стирающего слезу. Джикия наваливается на его спину и сжимает в изгибе локтя шею Максименко, притягивая его лицо к своему. Саша впервые за год смотрит в эти глаза трезво, полноценно. И ужас холодком бежит по его голой спине. Это не был Жора. Кто угодно мог быть, но только не он. Саша за секунды словно отравился этим взглядом некогда родных чёрных глаз, а сейчас наполненных серой, дёгтем, нефтью. Липко, дурно пахнет. И Максименко чувствует, как внутри у него что-то обрывается и падает, летит вниз, разбиваясь в итоге на тысячи осколков. Это не его Жора. Саша не знает, кого дождался. — Хули молчишь? — обжигает шепот. Саша стискивает зубы, глядя ещё несколько секунд в глаза напротив, словно пытаясь разглядеть в них хотя бы отголоски того человека, которого он знал столько лет, которого любил до смерти. И ничего не видит. Он роняет голову и вместе с тем роняет хриплые стоны, и слёзы уже бесконтрольно текут по кривому носу, капая с его кончика прямо на стол. Через несколько минут ногти сильных пальцев впиваются в кожу Саши на спине, раздирая её до крови. Изнутри заполняет жар, и фрикции прекращаются. Максименко оставляют лежать на этом же столе, сзади слышится звук падающей воды в ванной. И Саша, заткнув рот ладонью, бесконтрольно рыдает, и выдают его только дрожащие плечи и горячее семя, стекающее вниз по бедру. Саше кажется, что сама смерть поселилась под боком. В спальне окна наглухо завешаны шторами. Темнота поглощает, и мужчина становится её частью. Просто пустым местом, слившимся с большой прохладной постелью. Такое положение его абсолютно устраивает. Саша лежит, сжимая в кулаках кончики подушки, и дышит в неё же, с закрытыми глазами пытаясь наблюдать за всем происходящим вокруг. Он слышит тяжелые шаги за стеной, как гремит тихо посуда на кухне, включается и выключается вода. Слышит нахождение чужого за дверью спальни. Потом несколько секунд тишина, гремящая, звенящая тишина, — словно решается кто-то на то, чтобы повернуть ручку. Саша так сильно сжимает в руках подушку, так сильно вжимается в простынь, и жмурится снова настолько, что в уголках глаз собираются слёзы. Он слышит дыхание чужого в своей спальне, чувствует на своем лице, и снова хищник его изучает. Сердце уже не бьется бешено, а замирает. Просто останавливается, чтобы не выдать себя. Саша готов к удару. Он напряжен весь, словно кусок стали. Но его не следует. Слышится, как встает стакан на тумбу. И как дрожащие, грубые пальцы мягко проходят по щеке Саши. Гладят. Аккуратно-аккуратно, забыв словно, как это делать. Теплое ушко обводят, собирают взмокшие от холодного пота волосы. Саша медленно открывает глаза, изумленный, смотрит перед собой на Джикию. И что-то проскальзывает в его лице далекое, почти забытое. Оно сквозит за маской потерянности, безразличия. Это что-то напоминает о старом Жоре. Хищник и жертва смотрят друг на друга. Саша вновь не шевелится, не дышит даже, только слегка приоткрывает рот. И Джикия аккуратно берет его ладонь. Рука холодная у хозяина, он перебирает неловко пальцы Максименко и прижимает их к своим теплым губам. И Саша чувствует другое тепло на своей ладони. Жар стекающих слез, оседавших на его неоднократно переломанных пальцах. Максименко не выдерживает. Он садится на постели и льнет к чужой груди, как в последний раз! Сейчас же готов принять смерть с рук Джикии, лишь бы ещё раз принять эту ласку. Саша жмурится и сам рыдает, стискивает своего человека в объятиях, и в ответ чувствует, как сильные руки обволакивают его спину, вжимают в себя. И родные слёзы мочат светлую макушку. Они плачут вместе, и в этом столько их общей боли, пережитой за последний год. Жора обхватывает лицо Саши обеими ладонями и целует его мокрые глаза, раскрасневшийся нос. А Максименко так крепко держит его запястья, словно от этого зависит, останется ли его человек рядом. Он стукается с ним лоб в лоб, игнорируя тупую боль, и видит в глазах красных напротив знакомое, что-то родное! Сердце снова оказывается в горле. И Саша опять забывает, зачем ему дышать. Как было с ним пять лет назад. Год назад. И сегодня. — Я рядом, Саш. Я рядом, мой мальчик. Прости меня. Прости. — шепчет на одном вздохе Жора, и даже одной секунды этого ясного сознания хватит Саше, чтобы полностью стереть себе память. Забыть всю боль и слёзы, верным псом свернуться у ног. Лишь бы его человек был рядом сейчас, как пять лет назад. И, как в последний раз, год назад.