Insomnia

      На балконе холодно.       Юнги мёрзнет, натягивает рукава тёмной толстовки посильнее на пальцы, пока другой рукой подносит истлевшую практически до фильтра сигарету к слегка потрескавшимся от морозного ветра губам.       Вдали лишь бескрайний простор — чересчур высокие для комфортной жизни дома, разрезающие темноту ярковатым блеском своих окон и мчащиеся с удивительной скоростью автомобили внизу. Юнги насчитывает семь белых и в полтора раза больше оттенка от чёрного до тёмно-синего или бордового.       Пепел сыплется прямо на пол, рядом со слишком лёгкими для зимы тапочками. Ветер дует прямо по ногам, заставляет дрожать, но с балкона так и не может прогнать.       Лишь знакомые шаги рядом способны привлечь внимание — их звук, пожалуй, единственный из всех чужих, не выворачивающий душу на изнанку. Юнги тут же оборачивается, похожий на преданного питомца, в неверии наблюдающего возвращение хозяина. Слишком крохотный на фоне огромного, но до ужаса чужого города. Слишком сильно похожий на продрогшего кота, всматривающегося в лица выходящих из тёплого подъезда незнакомцев.       У Тэхёна щемит сердце — есть в этом что-то особенно несправедливое и ужасающее, он лишь подходит ближе, разворачивает принесённый из собственного дома плед и накидывает на плечи хёна со всей той искренней заботой, на которую только способен. Рассматривает клетки всевозможных тонов зелёного на плотном флисе, потому что знает, что у Юнги подобного дома точно нет и в ближайшее время не будет точно.       Тонкие пальцы сжимают ткань тут же. Слишком бледные на оливковых четырёхугольниках, но слишком красивые в свете умирающего на кончике сигареты огонька. Юнги нарушает молчание первым. Слабо и даже как-то наигранно хмурится.       — Будешь приходить сюда каждый вечер? — голос у него хриплый. Тихий и почему-то капельку интимный, пока на фоне падают лениво одна за другой снежинки. — Тэхëн, я дал тебе ключи не для того. Прекрати.       У Тэхёна руки скрещены на груди — слабая попытка быть чуточку дальше от того, с кем хочется быть ближе больше всего. Спину холодит стена, такая же ледяная, наверное, какими выглядят глаза хёна почти всегда. Тэхён знает, что он особенный. После Чонгука, а, может и наравне с ним, всегда получающий от хёна самую большую порцию тёплых слов и прикосновений. Достаточно скромную для кого угодно, но даже слишком щедрую для Юнги.       Губы трогает слабая улыбка, а рука как-то сама тянется поправить чужие выбеленные локоны, лезущие в глаза. Растрёпанный Юнги выглядит по-домашнему уютно. И плевать, что слишком сонно, что с чересчур глубокими тенями под глазами и кожей едва ли на пару оттенков темнее падающего снега.       Тэхён рассматривает пару лиловых засосов на чужой шее как-то слишком задумчиво, пока наконец не отводит взгляд. Теперь перед ним чёрный столик с почти пустой пачкой губящего никотина и светлой пепельницей на ней. Последняя вещица явно чей-то подарок — слишком роскошная для нежелающего хоть как-то обживать свой дом Юнги, да и просто не совсем в его стиле. Ярко-белая и с искусно выведенной на донышке тройке небольших бабочек. Ким цепляет её пальцами, протягивает хёну, позволяя избавиться от окурка без загрязнение улицы под собой.       — Хён выглядит слишком грустным, когда хмурится, — пепельница снова на столике.       Юнги тихо фыркает. Склоняет голову к плечу, почти касаясь носом пледа и вслушиваясь в исходящий запах.       — Не приноси больше вещей из дома, Тэхён, — он старается звучать отстранённо и безразлично, но выходит скорее разбито.       Тэхён знает почему, но лишь трусливо молчит. Кивает всё так же молча, прежде чем притянуть и обнять чужое тело как можно бережнее.       Юнги расслабляется в его руках лишь спустя пару секунд, всё ещё слегка дрожащий от лижущего кожу зимнего дыхания и сдавливающей сердце тоски. Хочет расплакаться — от того, как по-неправильному нежно обнимается Тэхён и ведёт свой прекрасной тёплой ладонью по узкой спине, — но глаза сухие абсолютно. Тэхён в них видит застывшие искорки ярких некогда звёзд, рассматривает до тех пор, пока собственные глаза болеть не начинают.       Подбородок на светлой макушке, опущенные ресницы, перекрывающие свет. Слабый запах ягодного шампуня, почти полностью стёртый сигаретным дымом.       Чужие пальцы цепляются за хлопок футболки отчаянно — Тэхён их не только чувствует, но и накрывает своими, тёплыми, гладит холодную кожу.       Юнги привстаёт на носочках, слишком красивый и похожий на белокурого ангелочка, тянется, оставляя поцелуй на нетронутой щетиной щеке. Ещё один ниже, на губах, слишком ласковый и невинный. Ладони накрывают Юнгиевы щёки тут же, тянут ближе. Тэхён целует жадно и мокро, даже немного грязно, если судить по звукам и подрагивающим греховно ресницам хёна.       Тот жмётся лишь ближе, когда сбрасывает небрежно плед с плеч.       Тэхён знает, почему. Рассматривает пахнущую любимым ароматом Чимина вещицу и чувствует себя самым отвратительным существом из всех, когда сам отталкивает её ногой подальше.       Это неважно. Не важно ничто, пока в руках крохотный комочек уюта и ласки.       Тэхён хочет остаться тут, пусть и сам уже замёрзший, а не идти с десяток минут до дома к своему парню.       Юнги всё же всхлипывает едва слышно, и Тэхён тут же прижимает его к своей груди. Позволяет прислушаться к тому, как до неприличия громко стучит сердце под клеткой из рёбер, пока сам поглаживает плачущего хёна по волосам. Не слышит больше ни звука, кроме завывающего ветра и не прекращающих проезжать мимо машин, но чувствует мочащие одежду слёзы. Знает, что по-другому Юнги плакать попросту не умеет.       От холода чуть ли не зубы стучат, но Юнги о возвращении пледа даже не думает — ненавидит до безумия того человека, чьим запахом тот пропитан насквозь, и лишь жмётся к Тэхёну, одежда которого пахнет почти так же.       Слишком холодно.       Испещрённые уродливыми алыми следами запястья болят под тканью толстовки, кроме губ Тэхёна им не поможет ничто, но это слишком личное.       В кармане чужих штанов звонит пронзительно телефон — Юнги отстраняется почти сразу, безошибочно знающий имя звонящего. Под ногами уже пол спальни, шаги выходят чересчур торопливыми, пока ладони стирают с немного согретых щёк остатки слёз. Тэхён остаётся на балконе, предательски-милый, пока говорит со своим парнем по телефону и старательно делает вид, будто бы ничего не произошло.       Юнги его ненавидит. Стискивает зубы, и ненавидит себя не меньше за то, что делает чай на Кима тоже.