Predator

Его руки крепко привязаны к изголовью их кровати, на запястьях красная тонкая верёвка, которая так обманчиво сильно сдерживает любые движения. На глазах же кружевная чёрная повязка, что и выглядит прекрасно, и со своей миссией справляется прекрасно: ничего не разглядеть. Одежда небрежно разбросана по всей спальне, словно это ненужные тряпки. Хонджун бы хотел сейчас прикоснуться к своему любимому, нежно огладить силуэт в полумраке, повалить на кровать и осыпать поцелуями жадно, по-собственнически оставлять отметины и укусы. Но нет, его движения очень хитро и хорошо ограничены. Хонджун слегка жалеет, что согласился играть по совершенно неизвестным правилам возлюбленного, но когда слышит знакомый стук каблуков о пол, ухмыляется, предвкушает, как будет жадно рассматривать его всего, буквально взглядом раздевать и пожирать. Однако, повязку с глаз никто не собирается снимать. Он вздрагивает от прикосновения руки в шёлковой перчатке и с облегчением выдыхает, когда чувствует обжигающий поцелуй за ухом. Сам не знает, отчего такая реакция. — Ох, видел бы ты меня сейчас, — сладко шепчет Сонхва прямо в ухо, оглаживая смуглую кожу невесомо, так, чтобы дрожь расходилась по всему телу, а его обладатель жаждал большего. Взгляд ловит сжатые губы и рваные вдохи, на лице растягивается самодовольная ухмылка. — Так сними повязку и я увижу, в чём проблема, м? — с усмешкой язвит Ким, по звукам пытается определить, что делает тот. Судя по тихому и слабому скрипу, тот поставил одно колено на кровать, а судя по горячему дыханию поблизости, наклонился к его лицу. Ничего не видеть — это мучительно, приходится прислушиваться. А все прикосновения, даже самые невесомые, становятся неожиданным, приносят больше острых ощущений. — Так не интересно, — продолжает шёпотом старший, прикладывая указательный палец к губам чужим, ярко намекая на… нет, прямо говоря о том, что сейчас нужно помолчать. А после опускается, начиная покрывать шею мокрыми поцелуями, выводя своеобразную неровную линию, словно созвездие какое-то вычерчивая. Эта дорожка ведёт в никуда, в пучину страсти и беспамятства. Появляются отметины, что вскоре расцветут яркими лепестками алых роз. Маленькая месть за все засосы и укусы. Хонджун уже не может связно отвечать, все чувства обостряются и накаляются из-за закрытых глаз. Такие влажные прикосновения пухлых губ благополучно сводят с ума. Он мычит довольно и протяжно, запрокидывает голову назад и подёргивает связанными руками, глупо надеясь, что верёвка хоть на секунду поддастся и появится возможность освободиться. А Пак целует и целует, вырисовывает узоры, понятные лишь ему, даже языком что-то выписывает. Метит, как только может. Но нарочно грудь пропускает, лишь с довольным мычанием и упоением спускается ниже, к не очень заметному прессу. И тягуче медленно вылизывает каждый миллиметр, проходится по смуглой коже и слабо прикусывает, отчего младший вздрагивает. В таком положении тот реагирует куда острее, становится более отзывчивым и чувствительным, что не может не радовать. Розоволосым прямо зубами цепляет и стягивает нижнее бельё без каких-либо трудностей, высвобождая возбуждение и оставляя поцелуй на головке. Отстраняется и пальцами в прохладной ткани проводит по животу, следя за реакцией. — Надо бы почаще привязывать тебя к кровати, Хон-и, — усмехаясь, произносит он и чмокает в губы, дразнится, а сам ноги раздвигает чужие и меж них устраивается, наклоняясь максимально и языком длинным проводя по всей длине. Дразнит, так дразнит, что хочется схватить за волосы и оттрахать этот болтливый рот. Но как же раздражает эта верёвка… Как же раздражает это наглое и провоцирующее поведение Хва… — Если бы не верёвка, я бы уже давным-давно схватил тебя за волосы и… — с уст срывается протяжный стон из-за того, что пальцы окольцевали основание и сжались сильно. Никто ему договорить не даст. Потому что чувствуется каждым атомом, как влажный язык проходится по головке, как много слюны намеренно на неё выделяется. И прекрасно слышится, какие безумно неприличные звуки издаёт старший. Эти чмоки, хлюпы и довольное мычание с тихим постаныванием… Это всё не даёт покоя бедному парню, который готов уже начать умолять отвязать его. Или хотя бы снять эту блядскую повязку! Но Сонхва не собирался и не собирается снимать её. Продолжает медленные и мучительные ласки, посасывая головку осторожно. Но длится это недолго. Ведь он всего через пару минут без каких-либо церемоний сразу заглатывает практически половину всей длины. Так легко и просто, верно, потому что кто-то делал утренний минет с диким удовольствием. Поэтому хватает пяти минут на привыкание, чтобы опуститься ниже и подождать ещё чуть-чуть. У самого уже сердце в безумном темпе вальса заходится, в низу живота всё выжигает невыносимым возбуждением. Хочется, чтобы сейчас сильная рука в волосы впуталась и задала свой темп, чтобы обоим было губительно хорошо. Но и одновременно хочется, чтобы ему никто не мешал, чтобы было слышно громкие стоны блондина на всю спальню, которые будут срываться всего-навсего из-за его пухлых губ и ловкого языка. Младший и подумать не мог, что тесный и пленительный жар чужого рта способен принести такое крышесносное удовольствие… Нет, сейчас думать точно невозможно, слишком трудно. Здравый смысл покинул с самого начала, сейчас руководит абсолютно всем лишь слепое вожделение и желание. Именно поэтому светловолосый и делает пару толчков бёдрами, ухмыляется, когда слышит парочку жалобных стонов со стороны этого «доминанта». Ким Хонджун не умеет подчиняться, всё должно быть по его правилам. Однако руки в перчатках останавливают все движения, схватив за бёдра не слабо и прижав к кровати с силой. Хотелось бы возмутиться, да оба не могут и слова вымолвить. Один слишком занят членом, а второй — своими извращёнными фантазиями. Он прикрывает глаза и представляет, как сейчас выглядит Сонхва. Но слишком хочется посмотреть, просто-напросто нестерпимое желание. Поэтому взгляд опускается максимально вниз и смутно и нечётко, но становится видно. И этого хватит. Мягкие розовые волосы средней длины, за которые хочется властно схватить и притянуть к себе ближе, аккуратно забранные в высокий хвостик. Глаза подведены чёрной подводкой, которая продолжается в виде стрелок ровных и превосходных; густые и длинные ресницы, замечательно прокрашенные тушью; тёмно-алая матовая помада на пухлых губах, что сейчас растянуты вокруг его члена и пачкают каждый миллиметр бессовестно. Если ещё напрячься и присмотреться, то можно заметить чёрный пиджак на плечах, на лебединой шее тонкий чокер, глубокий вырез на груди и те самые перчатки, из-за которых в дрожь бросает с каждым новым соприкосновением. Но далее рассмотреть не удалось, ведь чужие губы внезапно сжались, заставляя вновь застонать и зажмуриться. Как же хорошо. Как же хочется ещё… Только вот, всё удовольствие прерывается. Розоволосый выпрямляется, тяжело дыша и прикрывая глаза, чтобы хоть чуть собрать мысли и себя из состояния лужи в одну кучу. Приближается к лицу и целует, так сладко и чувственно. И Хонджуну кажется, что кроме этих губ ничего не существует. Кроме нежных рук в перчатках, что вновь оглаживают его обнажённые плечи, ведут сначала ниже, а потом выше, обвивая шею. Одна всё же запускается в короткие белые волосы, пальцы впутываются в пряди и стягивают, не позволяют отстраниться. А Пак с удовольствием целует, растягивает этот момент и не позволяет Киму забрать инициативу себе. Ни на секунду. Но только тот во вкус входит, мычит довольно от сладости губ, и вправду поцелуем наслаждаясь. Так он сразу же отстраняется, дышит тяжело и губами ведёт ниже, возвращается к члену, требующему внимания, и снова заглатывает, на этот принимается двигать головой, устанавливает темп и выводит парня на более частые постанывания. Он берёт глубоко, стонет гортанно и мычит довольно, наращивает темп и буквально сам себя в рот трахает, издавая непристойные звуки. И продолжает, сжимает руки на бёдрах чужих, а губы вокруг ствола, втягивая щёки вдобавок. Чувствует каждую венку. И слышит каждый рваный вздох и стон громкий. Хочется превзойти самого себя. Язык к движениям головой добавляет, активно двигает им, вылизывая тщательно, иногда отстраняется и облизывает каждый миллиметрик, громко и сбито дыша, задыхаясь уже от такого безумства. Но заместо того, чтобы довести до пика удовольствия, отстраняется и вытирает рот тыльной стороной ладони. — Прости, но я не хочу, чтобы ты раньше меня кончал, — пожимает плечами старший, так жестоко поступая опять же в отместку Киму. — Как же жаль, что ты не кончишь из-за моего рта… Хотя, нет, ни капельки не жаль, я же так хорошо сосу, а ты даже не хвалишь, — наигранно обижанно говорит, скрещивая руки у себя на груди. Ноги чужие сдвигает и усаживается на колени поудобнее, придвигаясь ближе. — Я бы с радостью похвалил тебя, детка, но так это ощущается гораздо… Гораздо сильнее? Твою мать, у меня нет слов, — тяжело вздыхает и действительно не может подобрать слов блондин, пальцами нервно проводя по верёвке шершавой. И вовсе не врёт, это сущая правда. Ещё пару минут и тот кончил бы так феерично, как не кончал никогда. Розоволосый доволен ответом, оставляет лёгкий поцелуй на полуоткрытых влажных губах и слегка приподнимает повязку с глаз, улыбаясь мило. Но всю очаровательную улыбку затмевает поистине глубокий и заметный вырез. Это серьёзно мигом бросается в глаза, приковывая внимательный и голодный взгляд к себе настолько, что отвести уже невозможно. Боже, да смысл мелочиться! Весь Пак Сонхва слишком манящий, тянет к себе, словно магнит. Но не даёт хоть что-то сказать, или рассмотреть себя, сразу в поцелуй короткий затягивает, кусается и отстраняется. Буквально слова и мысли все ловит своими губами. Тягуче сам пальцами по своей груди ведёт, оголяет посильнее, оттянув ткань. Нет, Ким и так на пределе, а раздразнивать его пуще прежнего — пытка для самого себя же. — Как думаешь, почему я так долго собирался? — спрашивает парень, склоняя голову набок, свободную руку заводит назад и стягивает собственные классические брюки неторопливо, закусывая нижнюю губу. Растягивает момент до изнеможения. — Я так тщательно растягивал себя, представляя, что во мне именно твои пальцы. Я так старался для тебя, Джун-и. Так сладко и хорошо выстанывал твоё имя… — шепчет он, даже не дожидаясь ответа на свой вопрос. Ждать не хочется от слова совсем. — О боже, — нервно выдыхает и закрывает глаза, откидывая голову назад, но его шею обвивают одной рукой и резко тянут обратно, заставляя смотреть. — Только не говори, что ты… — Да, — перебивает Хва и его губы влажные растягиваются в ухмылке, похожей больше на оскал. — Я просто тянул время. Ах, и ещё… Так, на заметку. Я буду двигаться до того момента, пока ты не кончишь с громким стоном и с моим именем на устах таким умоляющим тоном, — шепчет, оглаживая тыльную сторону чужой шеи пальцами и в целом ладонью. — Но моё терпение на исходе, — чуть ли не рычит Пак, поднимаясь с коленей и рывком стягивая с себя надоедливые штаны. Зубами перчатки снимает, выкидывая тоже куда-то на пол. Потом найдут. Его терпению правда осталось всего ничего, это словно потрескавшийся бокал, что вот-вот рассыплется на мелкие кусочки. Дрожащая рука тянется к тумбочке. За лубрикантом. Хватает и прямо на ходу откручивает крышку, что мигом на пол падает, выдавливает на ладонь и ею болезненное возбуждение обхватывает, смазывая обильно, не жалея жидкости на такое. Откидывает тюбик обратно на деревянную поверхность. Нижнее бельё не снимает, а всего-навсего в сторону отодвигает, после чего начинает медленно-премедленно насаживаться, закусывая нижнюю губу и запрокидывая голову от долгожданного проникновения. Капельки пота стекают по щекам, словно растопленный воск. Кажется, будто всё за пределами этой реальности, все границы далеко стёрты и всё, что возможно, так это желать большего. Ким хочет, слишком хочет прикоснуться, сжать бёдра и резко насадить на всю длину одним движением, схватить за волосы или порвать рубашку, которая по-прежнему находится на том. Но может лишь рассматривать эталон красоты на себе, а заместо касаний — лишь мечтать о них, представлять самозабвенно. Старший аккуратно и совсем не торопливо опускается на всю длину, потратив на это не мало времени. Привыкнуть к чувству наполненности — дело важное, между прочим. И только тогда, когда это ощущение более дискомфорта не приносит, начинает медленно двигаться, приподнимаясь совсем немного и садясь обратно. Всё тело прошибает дрожь крупная, не даёт покоя, но обещает крышесносное блаженство, что проявится в скором времени и в наилучшем своём проявлении. Постепенно он ускоряется, делает движения более грубыми и быстрыми, резкими. Прямо, как они оба любят. Укладывает руки на плечи Хонджуна, сжимает сильно и опирается на них, двигаясь в быстром и грубом темпе, выгибаясь и выстанывая громко. Каждый толчок и шлепок кожи о кожу пронизывает насквозь, до мурашек и мычания надрывного доводит. Эти удары становятся более хлёсткими и ощутимыми, настолько, что даже хочется убавить темп, остановиться ненадолго и совсем немного отдохнуть. Но нет, сейчас настолько хорошо, что не хочется, чтобы это хоть когда-то кончалось. Вся спальня окутана протяжными и сладкими стонами Пака, короткими, но громкими вздохами Кима, неприличными звуками и похотью, из-за которой воздух тяжелеет, плотнее становится. Он так старательно самостоятельно выбивает весь воздух из лёгких с каждым новым движением. Хонджун чувствуется так глубоко, что начинает казаться, словно тот до самой души достаёт, когда бёдрами двигать начинает навстречу. Но старшему плевать уже, ничего не волнует, кроме наслаждения, захлёстывающего с головой. Будто волны ледяные, что окатывают неожиданно, но так приятно. Глаза закатываются, а губы в кровь кусаются. Светловолосый шёпотом лепечет что-то про верёвку и прикосновения, но его затыкают поцелуем и стонут прямо в губы, не останавливаясь ни на секунду. Руками крепко обвивает шею и дрожит всем телом. Он прижимается к нему и неожиданно выстанывает совсем громко, ведь угол проникновения внезапно меняется, заставляя отстраниться и одной рукой рот прикрыть стыдливо. Повязка с глаз блондина окончательно спала и теперь тот видит абсолютно всё. Вернее, Сонхва в полумраке, в полупрозрачной чёрной рубашке, с идеальным макияжем и выражением лица. Его сладкие губы так шедеврально приоткрыты, а стоны — самая настоящая услада для ушей, бальзам на душу. Хочется эту прелесть повалить на спину, нависнуть сверху и взять всю ситуацию в свои надёжные руки. Трахнуть до дрожащих и подкашивающихся ног. Но кто ему позволит? Точно не старший, что сейчас скачет на его бёдрах, как в последний раз, стонет так громко, что каждый сосед понимает, как ему сейчас прекрасно. Он царапается: оставляет мелкие и едва заметные, но ощутимые царапины на плечах, переходит на спину и совсем теряет контроль, ногтями проходясь резко и сильно. А сам прижимается ближе, хочет попадать по простате почаще, вздрагивая и шепча себе под нос «боже» хватаясь за шею Джуна так, будто это единственное его спасение из пучинв страсти. Слишком приятно, слишком. Сонхва из последних сил ускоряет движения, едва держится и… Перед глазами резко темнеет, взрываются звёзды, ничто не намекает, всё прямо говорит о дополнительной, более сильной стимуляции. От которой становится ещё лучше, ещё приятнее. Невероятное наслаждение накрывает с головой, словно цунами, топит в себе, выбивает последний, такой надрывный и громкий стон, отнимает все оставшиеся силы. Но заместо того, чтобы остановиться, Пак прижимается сильнее, пачкает живот в собственных белёсых каплях, двигается и стонет пронзительно, пока не чувствует, как Хонджун заполняет его по самые края, выстанывая обещанное громкое «Сонхва». Оба дышат сбито и громко, так задушенно и устало. Сонхва поправляет мокрую чёлку и, оставляя смазанный поцелуй в щёку, начинает развязывать руки Хонджуна, чтобы зацеловать их нежно и пожалеть. Но их ждёт более страстное продолжение, о котором младший не соврал. А кого-то сорванный голос и полное бессилие.