Саундтрек: Tom Odell — Can’t Pretend
Недавно она поняла, что любит не того. Это то самое чувство, когда ты, привыкшая к одному явлению, начинаешь копать в своём сознании, и находишь это. В голове всплывают те самые приятные моменты: когда он подаёт тебе свою руку, такую мягкую и тёплую. Когда ты делаешь вид, что злишься на него из-за подобного рода шутки, а в душе пытаешься скрыть смущение. И сердце твоё пробивают двести двадцать вольт. Ты находишь новое, такое тёплое чувство. Такое неправильное. Такое необычное. Непривычное в какой-то степени. Но такое родное. Ты вспоминаешь, как губы этого человека растягивались в доброй улыбке. Улыбке, предназначенной для тебя. С какой нежностью он на тебя смотрел. Вот оно. Принятие неизбежного. Теперь поздно что-то исправить. Ты оказалась в водовороте этой медленно напрягающейся пружине. И здесь начинается следующая стадия: страдание. Ты привыкла, что любишь другого человека. Ты сохла по нему два, мать твою, года; и когда он отвечает тебе взаимностью, ты его, оказывается, не любишь?***
— Что ты только что сказала? — недоумевающе пропищала Сезар и, хватаясь за лоб, откидывается на кровать подруги. — Ты больше не любишь Адриана? — Понимаешь? Я уже смирилась с мыслью, что влюблена в Адриана, и это как-то приелось. Как будто так и должно быть. Словно это какая-то установка, канон. Я пересмотрела своё отношение и поняла, что… не люблю его по-настоящему. — Вернись в реальность, подруга, что с тобой? Твой тюбик, по которому ты сохла два херовых года, отвечает тебе взаимностью. — Аля положила ладонь на плечо. — Может, тебе стоит поработать над своей тревожно-избегающей привязанностью? Я за тебя беспокоюсь. Маринетт раздражительно упала на свод половину кровати, взяв в руки подушку Кота Нуара. — Ладно-ладно, если ты действительно серьёзно, вперёд и с песней. Всё-таки живём один раз. Не компосируй себя тем, что не приносит радости, — поглядывая на часы, Аля спустилась с кровати. — Но не говори потом, что прошлёпала своё счастье… — она цокнула, уворачиваясь от летящей подушки. — Молчу. Подруга уже ушла, ведь стемнело достаточно быстро для приближающейся осени, так что с дальнейшими мыслями Маринетт справлялась сама. Все мысли занимал её напарник и какое-то чувство вины перед Адрианом… Адриан! Они только вчера говорили на тему дальнейших отношений, и Маринетт обещала дать ответ уже завтра. Признание Агреста выбило её из колеи, так что со словами «Мне нужно всё обдумать» она быстренько скрылась. Да, Адриан милый, красивый, добрый, к тому же он супермодель. А ещё она была влюблена в него. Но Дюпен-Чен ну никак не могла вспомнить моментов, от которых её сердце трепетало. Нет, трепет был, когда Агрест подходил к ней и начинал светскую беседу, но не было тех внезапных прикосновений, разговоров по душам, прогулок и прочих событиях; в то время как Кот был и напарником, и шутником, и другом, и психологом. Он оказывал на Маринетт немалое влияние, и под давлением его суженных глаз и мягкого тона, она робела. Она должна всё сказать Адриану. Стоило Маринетт вспомнить, как звучит его имя, телефон, лежащий на столе, создаёт вибрацию. Он звонит, — подумала она. — Может, он понял, что мы торопимся или осознал, что не любит меня? — Да, Адриан? — говорит она будничным голосом, будто не корила себя минутами ранее. — Маринетт, — на выдохе начал он. — Мы можем завтра днём встретиться у фонтана? Я должен буду сообщить неприятную новость. Не телефонный разговор. Странно от того, что она ничего не чувствует. И какая только может быть неприятная новость… — Да… — она прочистила горло. — Да, но я завтра освобожусь только во второй половины дня. — Позвони, как освободишься, пожалуйста. Нам необходимо встретиться. — Позвоню. Спокойной ночи. — Сладких снов, Маринетт. Отключившись от разговора, она только сейчас заметила, как крепко сжимала телефон. Голову Маринетт заполонили мысли о Коте так, что она не могла уснуть до того времени, как начало светать.***
Один звонок и Адриан пулей выбежал из комнаты, чтобы не заставлять Маринетт долго ждать. Однако всё не так сладко, когда твой отец — садист конченный, и останавливает тебя прямо возле массивных входных дверей. — Адриан, вылет через три часа — не сейчас. Возвращайся. — Отец, — остановив свой побег, начал он. — Лишая меня возможности найти себя в Париже, ты не можешь лишить меня прав встречаться со своими друзьями. Я могу хотя бы попрощаться с ними? Поправляя очки, Агрест-старший шумно выдыхает, наивно полагая, что сын-подросток будет покорно слушаться отца. — С условием, что через час ты будешь дома. — Габриэль повернулся лицом к двери, ведущей в его кабинет. — Спасибо! Спасибо боль… — Горилла будет тебя сопровождать. Сердце пропустило удар. Ну почему даже в этот момент отец не может оставить его со своей гиперопекой и дать возможность в последний раз увидеть своих друзей? Не думая, Адриан, до этого стоявший к дверей, через секунду покидает своё местонахождение, выбегая с участка. Он видит пространство между двумя жилыми домами и пробегает туда, немедленно трансформируясь. Со времени, когда назначалась встреча, прошло тридцать минут или около того. Ноги подустали и немного гудели, учитывая, что ровно до этого Маринетт помогала в пекарне, дабы облегчить работу родителям. — Я правильно понимаю, что он никуда не придёт? Блять, лучше бы дома осталась… — открыв миниатюрную сумочку, она садится на бортик фонтана. — Не горячись. Ты ведь знаешь его отца, вдруг что… — послышался писклявый голосок. Пройдясь глазками по горизонту, Дюпен-Чен заметила приближающуюся фигуру. — Прячься, Тикки, — шикнула она. — О, Адриан, привет. Подошедший блондин выглядел так, будто чувствовал за собой вину. — Прости, пожалуйста. Ты долго ждала? Адриану, по всей видимости, очень хотелось приобнять, а, возможно, даже поцеловать, но Маринетт слегка отодвинулась от него. — Да нет, я только подошла. Ты хотел поговорить со мной, поэтому прошу: не затягивай. — Да. Дело в том, что… даже не знаю, как сказать. — Он сел на бортик фонтана — именно на то место, где сидела брюнетка. — Я улетаю в Лондон, возможно навсегда. Маринетт, — Агрест окинул её грустным взглядом и взял за руки. — Мне очень жаль, что нам приходится завершить отношения, так и не начав их. Ты — само совершенство, и… — ему очень хотелось уйти уже сейчас, чтобы не смотреть в эти сапфировые глаза, наполненные слезами. — Будь счастлива. Я должен буду встретиться с ещё одним человеком, так что возвращайся домой, и… я люблю тебя. На душе обоих было паршиво. Особенно Маринетт, которая не чувствовала ничего, кроме ненависти к себе. Ну почему она перестала чувствовать что-либо к Адриану? Они больше не встретятся, и ему сейчас так тяжело. А она ничего не может ему дать. И даже несчастная слезинка не может вытечь из глаза. Каким бы подонком сейчас не чувствовал себя Адриан, он должен увидеться с ней ещё раз. Хотя он так надеялся, что услышит тихое «Я тоже тебя люблю». Он не мог злиться на неё из-за того, что этого не произошло. Поэтому он, шагая как можно быстрее, скрывается в безлюдном месте и перевоплощается, облачаясь в супергеройский костюм. И начинает прыгать и прыгать по крышам. Ох, как он будет по этому скучать. Парижский воздух въелся в него, он сопровождал его на протяжении жизни, и Кот не может так просто избавиться от него, не насытившись им полностью. В последний раз. Девичий балкон, пропахший корицей и душистым перцем — полным набором пряностей для выпечки… уже как-то по-родному. На улице начинает темнеть, и его время скоро выйдет, поэтому Нуар стучит в люк, надеясь, что девушка уже вернулась домой. Маринетт поднимается, и запах хлебобулочных изделий с ноткой миндаля сильнее ударяет в ноздри. Клянусь, что сентиментальность Кота уже не выдерживает. — Я так рада, что ты пришёл! Я как раз должна кое-что тебе сказать… — Вечерочка, моя принцесса. Не мог вот так оставить тебя, не попрощавшись. — Попрощавшись? Мы, вроде бы, никогда не встречались вечерами, желая друг другу спокойной ночи. Но знай: я не против таких встреч. На лице сияла улыбка. Как всё-таки хорошо было видеть своего напарника, друга. А, может, кого-то больше, чем друга?.. — Я покидаю Париж, и… Руки больше не в силах были держать миску с выпечкой, и она с грохотом ударилась о деревянный пол. Счастливое лицо Маринетт тут же переменилось, и глаза задёргались в попытке уловить все детали образа фигуры, стоявшей напротив неё. Её тело обмякло, и Маринетт падает в тот момент, когда Кот Нуар успевает удержать её. В попытках сдержать слёзы, норовящие устроить водопад, она начинает симулировать кашель. — Мари, нет, что с тобой? — не успев отпустить девушку, Кот падает из-за сильной хватки Маринетт, крепко обнимающей его. Сердце стучит быстрее, гоняя кровь по телу, от чего становится немного душно. Но, помимо этого, он ощущает, как его плечо намокает. — Ты… что, плачешь? — прижимая к себе крепче, Нуар действительно беспокоится о её состоянии. — Давай мы сейчас встанем, хорошо? Маринетт приподнялась, чтобы Кот мог встать, но лучше бы он так и лежал, нежели видел красные от слёз глаза. Тыльной стороной руки он любезно вытирает потёкшую тушь с щёк, усыпанных еле заметными веснушками. — Я никогда не забуду тебя. Спасибо за всё. — Он нежно касается губами её щеки, оставляя за собой ощущение, будто эти губы прилипли к щеке навсегда. Маринетт касается места, которое только что поцеловали, и полностью встаёт с пола. — Пообещай мне, что мы однажды встретимся. Кот Нуар продолжал сидеть на полу без возможности отвести взгляд от Маринетт. Да и не хотел он этого вовсе. — Однажды. — он улыбнулся и внезапно обернулся на звук полицейской сигнализации. Его улыбка померкла. — Кажется, мой батя-маразматик решил поднять весь Париж для моих поисков. Мельком проскакивал каламбур на фоне серьёзного разговора, но одну важную вещь для себя Маринетт всё же подметила. — Ты убежал из дома, чтобы… попрощаться со мной? Но, обернувшись, Кот Нуар уже скрылся из виду, а Маринетт ещё час стояла, оперевшись на перегородку в балконе. Сегодня было много звёзд, но можно было посчитать лишь некоторые из них, которые светили ярче остальных. Наверное, это были те самые звезды, указывающие мореплавателям путь домой. А для Маринетт это были звёзды, делающие отсчёт до первой встречи с Котом. Отсчёт до запуска.