Memento mori — изредка говорил
Себастьян и сладко улыбался.
Легкий огонек блистал в его глазах
от этой короткой, но мудрой фразы.
Memento vivere — тихо шептал под нос
Гробовщик и устало опускал голову.
Его бледные губы были растянуты
в тяжелой и безумной улыбке.
Говорят, противоположности притягиваются. Это такая глупость. Черное не может быть белым и наоборот. Вот только они оба серые. Один носит черно-белый аккуратный костюм, сладко улыбается, приторно жмурится. Напыщенная красота и идеальность едва ли могут скрыть грязь души. Второй облачается в длинные полы, закрывающие все его тело. Даже лицо прикрыто непослушными волосами. Второй уверен, что истинность намерений души показывают глаза, оттого их он так старательно скрывает. Ах нет, они оба бездушны. Оба не люди, оба видели в этой скучной жизни почти все. И смерть они видели не раз. Сами ее приносили другим, сами с ней играли, а после без прощания уходили. А смерть забывала и прощала. И простит еще много раз. Демон и жнец, встретиться им едва ли возможно, едва ли позволено. Но несмотря на запреты, вражды между ними нет. Нет и доверия. Лишь эфемерная привязанность и желание разгадать оппонента. И это их связало. Но им почти не случалось встречаться. Их совсем ничего не объединяло. Себастьян в одиночку никогда не навещал его, не было повода. И повод он найти не пытался, искренне считая, что выше этого, и столь странной слабости никогда не поддастся. Адриан же был занят делами. Свободное время хоть и было, но тратилось на себя и свое удовлетворение. Лишь граф, сам того не понимая, мог объединить их. Оба не препятствовали.***
«Любая информация за ваш чудесный смех», — Гробовщик долгое время был информатором семьи Фантомхайв. Но цена за информацию была весьма странной. Но более он никогда не просил, ведь ни в чем не нуждался. Сиэль едва ли умел шутить. Роль шута на себя брал Себастьян. И Адриан хохотал. Громко и дико, прикрывая рот длинным рукавом. Себастьян позволял себе в такие момент улыбнуться чуть шире. И пусть их улыбка и смех не были искренними, они очень хорошо играли свои роли. В тот день Гробовщик рассказал все. И на следующий день тоже. В качестве оплаты он всегда требовал лишь «первоклассный смех», иное его в столь серой жизни не радовало.***
Себастьян восхищался телами, костями, отсутствием страха смерти. И все это прекрасно сочеталось в Адриане. Михаэлис сразу понял, что что-то с Гробовщиком не так. Что тот какой-то нечеловеческий, слишком загадочный, недосказанный, сокрытый. И иногда появлялось колющее желание протянуть руку и потрогать его. Убедиться, человек ли это. И Адриан, кажется, читал его мысли, улыбался шире, демонстрировал белоснежные зубы. И Михаэлис сладко жмурился, стоял далеко в стороне и рук навстречу не поднимал. Адриан говорил много. Очень много. Редко затыкался. Но рассказывал все только по делу, только про мертвых, только про кровь, боль и смерть. В таких подробностях, будто бы не только созерцал их смерти, но и своими руками вершил. Куда позднее Себастьян понял причину подобного знания. И это не смутило и не оттолкнуло. Видеть рядом с собой жнеца (причем какого жнеца!), который не старается напасть, было непривычно, но очень заманчиво. И руки кололись сильнее, но он не смел коснуться. А Сиэль все вновь и вновь таскал Михаэлиса с собой на эти встречи. И демон лениво следил за движением чужих бледных рук, за колыханием одежды. Оценивал жестикуляцию и изредка смел задать вопросы по делу. Но единожды он осекся и уточнил личный вопрос. Фантомхайв не отреагировал. Точно услышал, но не прицепился к этому, посчитал подобное чем-то неважным. Гробовщик заулыбался сильнее и промолчал. Он тоже слышал, но о жизни своей рассказать не спешил. Негласное соглашение не касаться друг друга, не обсуждать и не смотреть в глаза стало тугими веревками, стянувшими их по рукам и ногам. И оба слишком горды, чтобы вновь переступить линию дозволенного. Гробовщик глубже тонул в своем сумасшествии и фанатичном бреде оживить мертвого без души. Себастьян о его делах не знал вовсе и лишь дивился тому, как проблемы в геометрической прогрессии увеличивались, как сильнее истязает себя работой и думами Сиэль, как все больше врагов посягают на его сладкую душу. Все открылось внезапно. Гробовщик сам захотел презентовать им свои заслуги, умения и наработки. Он с таким трепетом показывал живых мертвецов, вился вокруг них, держал за руки, улыбался. И глядел именно в глаза Себастьяна, глубоко внутри него стараясь разглядеть гордость за свои действия. А Михаэлис болезненно удивлялся и старался сбежать. И смерть более не влекла его. Он тянулся к жизни, к живым, к теплым. А мертвецы рычали за спиной под смех безумного жнеца. Это должно было оттолкнуть и разорвать невесомые связи окончательно. Хладные тела и бескровные губы хоть и влекли обоих, но оба друг друга понять более не могли. Но это стало последней каплей, довело обоих до принятия и призвало встретиться. Гробовщика оказалось найти так легко. Он стоял у новой могилы с безымянным монументом где-то в глуби кладбища. И Себастьян не помнит, почему и как пришел сюда. Но он стоит за чужой прямой спиной и, быть может, ждет объяснений. А Адриан в руках крутит лопату, желая что-то раскопать. — Я счастлив вас видеть, — вычурная вежливость всегда была чужда Гробовщику. Всегда, пока они были знакомы. Что было раньше, Себастьян не знал. — Наверное, вы хотели что-то спросить? — он оборачивается, заинтригованный взгляд бегает по белой рубашке и серьезному лицу. А Михаэлис понимает, что спросить в действительности нечего. Он не для этого бежал из особняка от всех привычных ему дел, чтобы сейчас опять обсуждать особняк и Сиэля. Нет, не для этого. И руки самовольно тянутся к чужому рукаву. Вопреки ожиданиям, Адриан не убирает руки, позволяет себя ощупать и бегло оглядеть. И Михаэлис щупает, но только руку и только через одежду. И так же внезапно убирает ладони. — Ах, это все, что было нужно вам? — нет привычного безумия в чужих глазах, нет и недоверия. Тепла нет, но и холода не видится. И Гробовщик не улыбается, лишь смиренно ждет начала беседы. — Вас правда привлекает смерть? — демон смог выдавить из себя лишь это. Остальное бы звучало так глупо и по-детски стыдливо. — Сильней всего на свете! — восклицает и поворачивается к нему спиной. Жнец весьма осторожный и умелый боец. И он не будет поворачиваться к потенциальному врагу спиной. Но Адриан знает, что вот именно сейчас на него не нападут. И Себастьян не нападает, обдумывает дальнейшую реплику. С этим человеком (жнецом) поговорить можно обо всем, но ни одна тема сейчас не привлекает. — А жизнь? Влечет вас жизнь? — фраза противным колким инеем остается на языке, а Себастьян впервые за всю свою долгую жизнь понимает, какую глупость он сказал. — Собственная жизнь отнюдь не привлекает, — отвечает холодно и с небывалым энтузиазмом раскапывает могилу. Себастьян не помогает, но и не останавливает, лишь молча следит за издевательством над недавно усопшей. — А вот жизни иных меня влекут и интересуют, — реплика прозвучала фанатично. Сжав крепко лопату, он останавливается и оборачивается. Оценивает чужие эмоции, умело скрытые за привычкой для Себастьяна улыбкой. — А что может влечь в чужих жизнях? — прищурился только, отдалился на шаг. Но это лишь для того, чтобы опереться на ближайший забор. Его поза такая спокойная и непринужденная. И Гробовщик с этого неосознанно усмехается. — Не знаю. Многое. Биография, мораль, мысли. Моя жизнь казалась мне серой. Я стараюсь увидеть краски в чужих, — небрежно брошенная фраза становится неприятным признанием в первую очередь для себя. Но Михаэлис отдаленно догадывался об этом, просто в глаза такому факту не глядел. Жнецом ведь не становятся так просто. И Себастьян тонет в скользких мыслях о том, как именно столь сильный человек (жнец) мог лишить себя жизни. Вскрыл ли вены? Но шрамов на руках не видно. За опущенными рукавами их разглядеть тяжко, но демон весьма наблюдателен. Быть может, утопился? Ах нет, болото Адриану не к лицу. Тот бы не стал лезть в воду, чтобы свести счеты с жизнью. Попросту повесился? Кажется, Гробовщик обладает большей изобретательностью. Отравился мышьяком или ртутью? В его век, пожалуй, еще не знали о вреде столь чудесных веществ. Как именно на себя наложил руки этот некогда человек? Сознательно и с интересом или от пустой безысходности? Чтобы быть ближе к любимой смерти или чтобы избежать суровой жизни? Себастьян захлебывается в представлении кровавых сцен и непроизвольно облизывается. Насилие его влекло. Самоповреждения едва ли привлекали. Но рядом с ним, с Гробовщиком, многое притупляется или наоборот обостряется. — Меня влечет душа. Хочется ее коснуться. Хотелось коснуться своей души, понять, что вообще она из себя представляет. И когда я понял, то немного ужаснулся. У многих людей души такие черные и пустые, — он потрясывает озлобленно руками и убирает лопату. Гроб постепенно поднимается и аккуратно вскрывается. — И горькие… — невзначай подмечает Себастьян, пусто смотря на заколоченную крышку. — А у кого-то ее нет вовсе. И живут ведь! — Адриан лишь рассмеялся. Быть может, он говорил о демонах, подобных Михаэлису, и о нынешнем себе. А может, упоминал черствых и жестоких людей. — Что вы делаете? — непонимающе заговорил дворецкий, созерцая, как Гробовщик своими аккуратными бледными руками поднял тело миловидной, почти живой девушки, сегодняшним утром захороненной здесь. — Человек не может жить без души. Не может мыслить так же, не может действовать. То, что для вас, демонов, является лишь объектом вкусного обеда, для меня представляет целый неизученный пласт, — его умные глаза горели, а руки уже сжимали мертвую девушку в объятиях. — Зашить раны, подкрасить, переодеть, перелить кровь. А как же в нее вдохнуть жизнь? — Гробовщик смотрит на бледно-синее лицо умершей. И ему за годы работы с трупами уже не противно. — Вдохнуть жизнь без души. Будет ли она помнить себя, свою личность? Будут ли ее руки двигаться так же плавно, а губы растягиваться в такой же обворожительной улыбке? — Себастьян не может принять того бреда, в который его сейчас окунают. Но молча слушает. Михаэлис всегда любил смерть, любил ее нести. А сейчас с ней он стоит рядом, наслаждается всем ее изяществом и безумием. Гробовщик отталкивает и притягивает его. Интуиция у Себастьяна развита великолепно, но за сегодня она уже пару десятков раз дала сбой, оттого более демон не знает, чего можно ожидать от фанатичного жнеца. — Знаете, она была актрисой. Получила весьма интересную роль в известном театре. Сыграть не успела. Я хочу вернуть ей жизнь, дать возможность зайти вновь на сцену и получить пару букетов цветов за старание. Как думаете, у меня получится? — труп небрежно падает наземь, а Гробовщик глядит на Себастьяна потерянно и недоверчиво. Затем тянет к нему руки, желая то ли обнять, то ли схватить, то ли вовсе удушить. — Я восхищен вами, вашими мыслями, вашими действиями, — хотя порой действия Гробовщика заставляют его лишь содрогнуться от противной и непривычной паники. — Но понять вас я не могу. Чего же вы хотите от меня? — губы сжимаются плотно, а Адриан смеется. Громко, но надтреснуто. Странное сочетание. — Это вы чего-то хотите. Вы пришли сюда поговорить. Я не верю ни людям, ни… демонам, — фраза прозвучала надменно и брезгливо. Под аккомпанемент чужого смеха Михаэлис скривился. — Но сейчас я говорю специально для вас. Вам интересно меня слушать? О, вы забыли закрыть рот! — имеет наглости коснуться его подбородка. А Себастьян сжимает челюсти лишь сильнее. — Вы можете уйти. Я, вопреки ожиданиям и здравой морали, не нападу на вас. Или можете помочь мне? Вас, в отличие от жнецов, нельзя назвать вершителями судеб. Но вы, будучи демоном, часто влезаете в чужие жизни без спроса. Ломаете их, играетесь. А хотите поиграть со мной? Поиграть вместе со мной, с ней? Вы когда-нибудь слышали, как человек после собственной смерти наконец пробуждается и делает первый глубокий вдох? Незабываемое чувство! — покалеченное тело поднимается вновь на руки и заботливо относится в помещение. И Себастьян по глупости своей идет вслед за столь неординарным жнецом. — Второе рождение, вторая смерть. И пусть они не могут открыть глаза, они вновь живут и радуются. Без души… Без угрызений совести, — он сжимает руку на груди, будто что-то давит на него, мешает дышать. — О, вы безумны… — Михаэлис делает шаг назад. Гробовщик меняется в лице, улыбается ярко. — Ах, так и есть. Но не от хорошей жизни мы безумны… — голос плавный, тихий, спокойный. И он по локоть в черной крови этой девушки. Вскрывает, чтобы потом старательно зажить, омыть и оживить. И Себастьян протягивает ему нитки с иглами, искренне не понимая, зачем помогает.***
— Подарите мне танец? Станцуйте? И пусть музыки нет, это не страшно! — они встретились совсем нескоро после своего очередного расставания. Великолепный бал, столько гостей. Где-то там, в огромном зале, танцует и Сиэль. И Себастьян был вынужден прийти с ним, как опекун и телохранитель. Но запах горящих свечей, вычурный смех и противное цоканье туфель раздражает и не дает сосредоточиться. Он вышел на улицу, решившись в одиночку прогуляться по темному свежему саду. И каково было его удивление среди аллей встретить Гробовщика. — И вы здесь? — Себастьян подходит ближе. Он повинуется подобной просьбе, осторожно касается его холодных рук, сжимает их в своих ладонях и тянет на себя. С тихим смешком Гробовщик делает пару маленький чопорных шажков к нему. — Конечно. Разве можно отказаться от приглашения? — растягивает губы в улыбке, делает шаг вперед и заставляет Себастьяна отступить назад. Так они и начинают свой незамысловатый танец. Михаэлис сжимает его запястье, а другую ладонь смеет положить на чужую талию. Гробовщик щурится, всем своим видом показывая, что демон переступил грань дозволенного, но Адриан совсем не злится. — Нет, для сохранения своей же репутации, — ухмыляется только. Кружит медленно и осторожно, в ритм тихим виолончелям и скрипкам, звук которых доносится до них. Едва переставляет ноги и глядит куда-то на чужие губы. Поднять взгляд на глаза боязно, а смотреть не на лицо непозволительно. Адриан отворачивается, напрягает шею, немного прогибается и расслабляется. Себастьян засматривается на артерии, мерно пульсирующие на шее. Что незаметно обычному человеку, то с легкостью видит внимательный демон. Видит, как оппонент тихо дышит, как медленно сглатывает. Все его движения говорят о спокойствии. Все его движения говорят, что он еще жив, и руки у него пока теплые, и сердце качает кровь по жилам. Себастьян кружит быстрее, а улыбка все сильнее расцветает на чужих губах. — Вы ведь забудете этот день сегодняшним вечером? — заинтересованно вопрошает Гробовщик и сильнее пальцами впивается в ткань одежды. Царапает ногтями, смеется. — Безусловно, ведь помнить такое непозволительно, — но нет, он долго будет вспоминать столь странный момент. Странный и приятный. И даже Сиэль своей дотошностью его не отвлечет от воспоминаний. — Верно. Лучше помнить что-то значимее. Например, помнить о смерти, — такая знакомая фраза. Фраза, с которой началось их знакомство. — А может о жизни? — и Адриан хитро щурится на такое. А ведь раньше Михаэлис так не любил эту фразу.Memento vivere — он склонился
слишком близко.
Быть может, хотел поцеловать
и разойтись еще на несколько
скучных серых месяцев.
Memento mori — Гробовщик легко
ударил его по носу и прищурился,
а после быстро упорхнул.
Музыка еще не стихла, они
не успели закончить свой вальс.
Повод помнить и встречаться.