Всей моей пламенной душой

Я тебя ненавижу. Всей моей пламенной душой. Я тебя ненавижу. Я ненавижу твои чёрные волосы, обстриженные «как у всех нормальных мужчин». Я ненавижу твои зелёные глаза, в которых видны лианы и пальмовые листья, но совсем не виден я. Я ненавижу твоё загорелое лицо, спокойное и усталое. Я ненавижу твой голос, лишённый ехидства и глубины. Я ненавижу твои руки — руки, которым знаком труд, но не знаком я. Я ненавижу твой взгляд, полный грусти и отрешенной твёрдости. Ты никогда не любил. Ты никогда не умел даже притворяться. Ты отдал меня, не уронив ни единого вздоха. Ты отдал меня, не спрашивая, что там со мной станет. И ты не хотел знать. Много лет не хотел. Если бы ты хотя бы попытался, Истребитель узнал бы, и тогда, знал бы и то, кто предатель. И разве это я? Но теперь ты понял, что бывает с брошенными семенами. Не всегда они погибают без тебя. Они могут стать сорняком и убить все цветы вокруг. И вовсе, вовсе, вовсе ты меня не вытащишь, не вырвешь из земли своими грубыми руками. И не сумеешь оборвать колючки, и не вытянешь всего яда… Никогда. — Ты ненавидишь меня, Слава? Да. Ненавижу. Я хочу, чтобы тебя сожгло пламя в моих глазах. Но ты всегда относился ко мне намного хуже. Ненависть милосердна. Ты милосердия не заслуживаешь. — А вы кто? Если бы не дядя, я бы забыл твоё лицо. Я бы не вспомнил. Я бы не узнал. — Твой отец. Нет, не жди, что все будет так легко. — Отдал меня дяде, как будто вернул диск из проката. А почему вы спрашиваете? Морщишься. Да. Посыпать голову пеплом перед Истребителем не то же, что просить прощения. Кроме того, я не прощу. И ты знаешь. Ты знаешь, что у тебя нет для меня извинений. Нет смысла извиняться за то, что тебе все равно. Нет смысла что-то делать с безразличием. Ведь безразличие самое страшное. Вот почему мне страшнее было жить в Академии, чем идти против неё. — Я сожалею… Нет, ты ещё не сожалеешь. — Ничего. Вам не нужно меня жалеть. Ведь я преступник. Но мне не стыдно. Никогда не было. Никогда не будет. Хорошие забрали у меня дядю. А я его вернул, будучи плохим. — Я рад тому, что ты так к этому относишься, — верно, ведь с хладнокровными тихими детьми всегда проще. А ты не любишь возиться. Если ты и смиришься с тем, что у тебя есть сын, то только если это будет игрушечный немой сын. Без нужд и желаний. — Я не смогу тебя жалеть, когда мы приземлился. Иначе ты никогда не исправишься. Я никогда не исправлюсь. Я не мелкий воришка, который пошёл на это из-за голода. Я не лентяй, который вредит другим потому, что не хочет работать. Я не слабый человек, которого кто-то заставил. Меня нельзя исправить так, как ты хочешь, потому что совсем иначе я сломан. — Понимаю. А почему вас это волнует? — Я не хочу, чтобы мой сын был преступником. — У вас есть сын? — я не улыбаюсь, хотя мне очень нравится это делать, когда издеваюсь над врагом. И мне нравится, как искажается твоё лицо. Непонимание и злость, и непонимание того, можно ли тебе злиться. — Он, наверное, ждёт нас там? Он не обидится, что вы привезли двух чужих мальчиков? — Чужих? Слава!.. — О, прошу, — мне нелегко подавлять гнев, но я приложу все усилия. Ведь я вырос в Академии. А ты не агент. Тебя обмануть проще, — воздержитесь от этого сокращения. Мне оно кажется неуместным. — Значит, вот как, — твой голос тяжелеет. Становится похожим на дядин. Но никогда не станет. — Ты отказываешься меня признать? — А вы кто? — Никто. — Я так и думал. — Но у меня правда был сын. Был. — И он умер. Когда ему было пять. — Очень жаль. — Я думал, что могу доверять брату. — У вас нет брата, — я не позволю тебе говорить такое о дяде. Он больше не твой. Не смотри свысока — это ты его предал, а не он тебя. — Больше нет. У меня никого больше нет. Ты в этом виноват только сам. — Так в этом все дело? Поэтому вы так рветесь отделить Нольди от отца и меня — от дяди? — ты, наверное, хотел бы быть милосердным героем в моих глазах. Ты никогда не поймёшь. Меня не пугает заточение в Академии. Меня не пугает клеймо преступника. Меня не пугает сожженная жизнь. Только разлука, только тишина, только безразличие. Ты всегда был и всегда будешь чудовищем. — Я хочу спасти хотя бы вас от их тьмы. — Ты не сможешь. Ты такой же подонок. И я тебя ненавижу. Всей моей пламенной душой.