Больной

«Слабым демонам, как ты, никогда не выжить в этом мире. Однажды я убью тебя». Макак распахнул веки. В душной, пропахавшей потом и травами комнате на подушке и простынях, снова промокших от его жара. И камнем, комьями кашля, давило на грудь, пока он пытался успокоиться после кошмара, делая медленные, рваные вдохи. В ноющий глаз ударило болью. Макак потёр его с шипением, заглотив ещё сухой воздух. Снова эти слова и обещание, что приближалось день ото дня. Данное в пятнадцать, и вот Макаку уже двадцать пять. Прошло столько лет, но он ещё жив. Убитый когда-то, и воскрешён демоницей, которая отдала его болезненное, израненное на куски тело в руки монстра, который одним движением когтей мог лишить его жизни. Его белые, пустые глаза глядели на Макака в отвращении, а оскал улыбки заставлял дрожать, как ребёнка, проливая алые слёзы. Он дал обещание, что убьёт Макака. И в тот момент казалось, что то был конец. Но воспоминания о прошедшем мучали Макака до сих пор. За годы его болезненное наконец-то немного окрепло, но он лишь отсрочивал неизбежное, пока жил вместе с собственным палачом. — Снова кошмар? — Его голос, как звоном металла, рассёк пустоту. У этого демона не было ни возраста, ни имён. Он был всегда — верный адский слуга с кривой улыбкой, перекошенной багряным. Его глаза всегда были белы и пусты. Менялась только одежда и внешний вид. Сейчас — короткие волосы и костюм. И Макак называл его «Мэр». Он был почти похож на человека, если бы не хвост, что рисовал ледяным лазуритом по воздуху, как иней. И рога, скрученные назад. С когтями и полосами острых зубов. Именно с ним Макак жил все эти годы. И именно он тот, кто обещал лишить его жизни, а сейчас стоял напротив и держал в руках чашу с мерзким, зелёным раствором. Луна-безучастница обнажала его слишком бледную, редкого голубого, кожу. — Пришло время принимать лекарство, малыш. Макак скривился. Когда-то его тело было изранено демонами, и то, что он выжил лишь удача демоницы, которая в прошлом была близкой подругой Мэра. Теперь Макаку приходилось волочить существование жалкого, смертного низшего демона, который не мог даже существовать без лекарств. Лишь недавно он начал идти на поправку. И лишь недавно его тело наконец смогло заживить многие шрамы. Кроме глаза и лёгких. — Я не хочу, — Макак сморщился. И Мэру пришлось тяжело выдохнуть, покачав головой. Но он оказался неожиданно терпелив. — Ты давно уже не ребёнок, Макак, — он посмеялся, холодной, как снега, ладонью взъерошив чёрные волосы. И Макак издал звук лёгкого удовлетворения. — Тогда заставь меня. — О, — Мэр вскинул брови — кто-то хочет немного пошалить. — Видимо, у меня нет выбора. И Мэр сделал глоток сам. Горькая, травяная микстура потекла по губам, языку прямиком в рот Макака. И Мэр притянул его, проникая неспешным к нему поцелуем. Тело Макака дрожало под холодными пальцами, что крепко держали. И он ответил. Заглотив всё до последней капли с языка мучителя-демона. Макаку нравилось это — игра, что началась между ними пять лет назад, когда он наконец смог посмотреть на своего демона по-иному. И когда его горящее от жара болезни тело крепко прижималось к обнаженной груди. Макак подумал, что это было сладко. Приятно. И тогда он бы хотел умереть прямо в этих руках, что после гладили его шею, но не сжали. А жадно кусали всю ночь напролёт. И поцелуй становился всё горячее. Макак сделал два медленных вдоха, когда губы оторвались друг от друга. Во рту вязало и жгло, но Мэр остужал этот вкус. — Тебе нравится? — Он всегда смотрел на Макака сверху вниз, но даже не пытался скрывать удовольствие с горящих голубым щёк. Макак наслаждался, как другой был им одержим. Мэр видел то по глазам. Точнее, одному, не ошрамлённому, фиолетовому, в золотом блике. — Ты же знаешь, как плохо дразнить Инкуба. Макак знал, но голос Мэра был уже хриплым. Он брал его медленно. Проникая пальцами в доступное, поджатое тело. Плечи Макака были искусаны, а только новая одежда разорвана лоскутами. Его тело прогибалось под холодом пальцев. И внизу живота сияла голубым нарисованным метка инкуба. От которой ослабевшее тело бросало в болезненный жар, как пламенем мороза по коже. Это было грубо и унизительно, чтобы один демон помечал второго. Но Макаку было плевать. Все мысли метались в трепете, предвкушении и покидали разум, стоило Мэру сделать первый толчок. Он заполнял полностью, двигаясь как изголодавшийся зверь в теле, брошенном на влажные простыни. Каждый из этих раз Макак тонул в эйфории, как в последний. Умоляющий, переполненный и полностью подконтрольный. Он был как вещь в руках Мэра — красивая, драгоценная, которую тот особенно ценил, с любовью усыпая поцелуями тело под замедляющиеся под конец толчки. Его рука лежала на груди Макака, отмеряя заходящийся пульс и дыхание, которое глоток за глотком становилось всё тяжелее. Но Макак ещё дышал. Его грудь вздымалась, дрожащая от накатившей близости экстаза. И взгляд был устремлён вверх, в никуда. Мэр блаженно с того улыбался. И входил снова, пока метка и тело — они — не были сыты. Когда всё было закончено, его рука легла на щёку Макака. И губы мазнули по вспотевшему лбу. Макак прижимался к нему тёплый и очаровательный. — Так что это был за кошмар? — Да так, — Макак качнул головой на груди Мэра, и его глаза уже слипались, — больше не имеет значения. — Как скажешь. Лекарство подействовало? — Угу. Мэр улыбнулся, укрывая другого одеялом. Однажды сильный демон убьёт слабого, как обещано — вырежет сердцевину груди и сожрёт всего без остатка. То будет день, когда болезни больше не станет.