Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко — Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь От чистого истока в прекрасное далёко — В прекрасное далёко я начинаю путь.
«Поздравляю, Ричард Окделл, ты — балбес!» — мысленно обругал себе Дикон. От стыда хотелось провалиться под землю, только бы не видеть разочарованное лицо монсеньора и его холодные синие глаза, блестевшие в свете камина Закатным пламенем. Кабаньи чучела, висевшие на стенах, тоже, словно прожигали мятежного герцога и издевались над его безуспешной попыткой отравить Алву. «Теперь меня ждёт только Багерлее.» — печально подумалось ему. «Бедная Катари и эр Август, их же тоже могут обвинить. Все Люди Чести теперь в опасности — Алва и кардинал смогут их уничтожить без зазрения совести. И во всём этом виноват я!» — Ричарду хотелось сбежать и желательно куда-нибудь подальше от кабинета эра и вообще повернуть время вспять и бросить кольцо в фонтан. К сожалению, Ричард этого не умел. В комнату вошёл недовольный Хуан. Дикон ещё больше помрачнел, а лицо побелело, и сейчас он напоминал выходца из детских страшилок. «Уж лучше меня б забрала Пегая Кобыла!» — снова погрузился в свои думы Дик. Хотелось бы ему помолиться, да слова, видимо, вылетели из головы, а от сердца ничего не шло. Осталось помянуть святого Алана, надеясь, что великий предок защитит своего потомка. «Пусть Четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько б их ни было» — внезапно вспомнил он. — Что ж, юноша, Хуан проводит вас. Я же больше Вас, герцог Окделл, видеть в своём доме не желаю. — безразлично произнёс Ворон, и не глядя на Дика, отвернулся и сел в кресло. Возможно, он сегодня напьётся, а завтра полетят головы. А может будет играть на гитаре, а завтра отправится к Дораку. Его бывший монсеньор был непредсказуемым человеком. Хотя этого не произойдёт. Монсеньор сегодня умрёт ночью от яда, а назавтра поутру кардинал расправится с Людьми Чести. В том числе и с его матушкой, и с сёстрами. Ричард сдерживался от того, чтобы не заплакать. Не пристало Человеку Чести лить слёзы, как провинившийся мальчуган. Хотя Люди Чести никого не травят. На лице Дика была отражена его борьба с собой. — До свидания, монсеньор. — хмуро выдавил из себя оруженосец спустя секунды, казавшиеся годами. Напоминать о клятве было бессмысленно — его всё равно предадут суду, да и чего стоит клятва после его предательства? Хуан подтолкнул замершего герцога к выходу, прожигая спину ненавидящим взглядом. Конечно же не могло быть иначе. Кэнналийцы были слишком привязаны к своему соберано тем более, что Хуан — бывший работорговец, спасённый ещё отцом Алвы от казни. И этот человек ещё смеет попрекать его, Повелителя Скал, в том, что он совершил! Дик злобно оглянулся назад, когда они поднимались по лестнице, но Хуан уже шёл рядом с ним. Ричард ожидал, что его сразу же повезут в Багерлее, дабы не терять времени и сразу предать его суду и расправиться с ним, но слуга втолкнул его в тёмную комнату, похоже использовавшуюся, как чулан, крепко запер дверь, и ему оставалось только ждать приближающегося возмездия…***
Одинокий стоял лицом к никогда не гаснувшему Рассвету, а спиной к Закату, его обдувал лёгкий бриз, вымывая из лёгких запах гари. По закопчённой щеке катилась слеза. Давно Ринальди не плакал. Сегодня ему пришлось уничтожить очередную Жемчужину, Ожерелье постепенно таяло, и Одинокий боялся, что скоро очередь настанет для его любимой по непонятной причине правда Кэртиане. Раттоны… Одинокие больше не могли с ними бороться — их осталось слишком мало и силы без Этерны таяли, как снег на мартовском солнце. — Ринальди. — сказал незнакомый голос позади него. Одинокий повернулся к Закату и увидел среднего роста мужчину крепкого телосложения с русыми волосами и серыми, словно грозовое небо, глазами. Одет он был в рыцарские доспехи, и Одинокий подивился, как он не смог услышать его шаги, ведь был уверен, что доспехи сильно лязгают при ходьбе; к широкому кожаному поясу был привешен двуручный меч из чёрной стали, за спиной его развевался алый плащ, вышитый золотом и подбитый мехом. — Одинокий. — незнакомец приблизился к нему, и видя, как Страж выхватывает своё оружие, поспешил остановить его. — Ты, наверное, уже забыл меня. — Тебя? — Одинокий поморщился, но убрал меч в ножны. — Я — Лит. — коротко пояснил мужчина. — Не может быть! — ахнул Ринальди. Ему казалось, что он никогда больше не увидит Абвениев. — Я пришёл к тебе по делу. Кэртиана умирает, подтачиваемая раттонами. Оставляя её, мы хотели, чтобы эории и в особенности Ракан охраняли и защищали его, но они забыли о своём долге. К сожалению, мы против раттонов бессильны и мир изменился. Нас теперь считают демонами! Мы не можем вернуться обратно. Остаётся надеяться лишь на Повелителей. Но сначала надо напомнить им о своих обязанностях. На Изломе они пребывают в смятении и не знают, как воспользоваться собственной силой. Если они не сделают этого, Абсолют может их просто раздавить. Я Лит, мои потомки — Повелители Скал и надо напомнить моему потомку о своих обязанностях. Он, к несчастью, слишком юн и горяч. Нужно заставить его пройти Испытание. Одинокий слушал этот монолог с усмешкой, но сердце его сжималось. — И что я должен сделать? — Ты должен… — Лит подробно описал ему свой план и дал указания. — Выполни всё это во имя Кэртианы. Иначе её придётся уничтожить. Одинокий кивнул. Лит поднял руку, прощаясь, и исчез. Ринальди вновь повернулся к розовым и фиолетовым всполохам Рассвета. Теперь он знал, что делать.***
Пыль летела ему в лицо, заставляя постоянно щурится. Южное солнце слишком грело и светило для северного герцога, привыкшего к холоду и сырости, заставляя чувствовать себя неуютно. Хотелось, чтобы шёл промозглый мелкий дождик, дул, пробирающий до костей, ветер, чтобы под копытами Соны была твердь скал и камешки. К сожалению, Ричард не сможет никогда вернуться в Надор. Он теперь государственный преступник и нет у него больше Родины. «Я назвал Олларию Родиной?» — внезапно подумал он. «А всё-таки я буду скучать по этому городу, особняку на улице Мимоз, вечерам, проведённым вместе с монсеньорам, с гитарой и вином, даже по «Солнцу Кагеты», возле которого меня чуть не убили. По несчастной Катари, по эру Августу, по смешному Налю, даже по монсеньору и Хуану. Жаль, что время вспять не повернуть. Я бы бросил это кольцо в фонтан, я бы не стал подливать яда в бокал. А из-за меня Ворон умрёт и Люди Чести будут в опасности. Дорак не сможет не воспользоваться шансом убить людей из своего списка. Моя матушка будет недовольно хмурить брови, узнав, что я предал своего монсеньора, даже если он был Рокэ Алва, и поступился фамильной честью. Айрис, наверное, захочет отречься и забыть меня, ведь она любит Ворона. А бедных Дейдри и Эдит отдадут замуж за Лучших Людей. И Айрис тоже. Что же я наделал?» Эти мысли крутились у него в голове каждый день с тех пор, как Хуан оставил его на границе с Агарисом, и Ричард, узнав, что его сюзерен Альдо Ракан, его бабушка и Робер, с которым он уже встречался в Кагете, не переехала в Алат, Сакаци. Теперь ему приходилось, преодолевая южную пустыню, скакать на Соне до родины Матильды Ракан. Дик был не в восторге от этого, но Агарис ему не понравился, и он обрадовался, что не будет там жить. Какой-то безысходностью и серостью веяло от Святого Града, чувствовалась какая-та обречённость и нависшая опасность. Тем более там набирали силу «истинники». Уж какой Дикон был эсператист, хотя ему тоже поднадоели вечные молитвы, ночные бдения и читания по кругу Эсператии, но фанатиком он не был. Он жил с кэнналийцами, язычниками, и не пытался обратить их в свою веру. Ричарду нравились священнослужители, наподобие Онорэ. Кроткие, мягкие, от них веяло благостью, состраданием и заботой. Они не призывали в походы против неверных, не натравливали паству на неугодных, как это было в Октавианскую ночь, они старались реально оказать посильную помощь оказавшимся в бедственном положении людям. Ричард осторожно стёр ладонью пот со лба. Путешествие по пустыне, честно говоря, дело хлопотное и требующее огромных и физических, и духовных сил. Днём солнце палит, стараясь выжечь всё дотла, превратить в Закат, и ты только мечтаешь обнаружить оазис или малое поселение кочевников, ночью же наоборот прохладно, и сильный ветер срывает плащ, которым ты укрываешься, и ты знаешь, что вокруг тебя бродят звери, и не можешь сомкнуть глаз, к этому ещё прибавить повышенную влажность и нулевые осадки. Дик, никогда не путешествовавший по таким местам, чувствовал себя отвратно. Он надеялся до темноты найти кров, где может заночевать, выпить и поесть, и возможно смыть с себя песок и пот. Вскоре, ближе к вечеру, его надежды оправдались. На горизонте замаячил крошечный огонёк, который мог быть только костром, и Ричард, подгоняя уставшую Сону, пустился галопом, поднимая столбы пыли. Спешившись, Дик огляделся по сторонам. Кочевники замерли. Недружелюбно поглядывая на него. Ричард пытался показать знаками, что он явился без злого умысла, а только в поиске ночлега. Из небольшой юрты вышел седой загорелый старик и на удивление он двигался достаточно бодро для своего возраста. Дик, понимая, что он не в том положении, чтобы артачиться, также как все жители поклонился ему. Старик подошёл ближе и поднял голову, чтобы рассмотреть лицо Ричарда. — Ты не кочевник. Но ты и не из Святого Града. Но, зачем ты путешествуешь по пустыне в одиночестве? — на ломаном талигойском спросил, как понял Ричард, старейшина этого племени. — Я из Талига, Олларии, мне нужно попасть в Алат, Сакаци. — Да, не близкий ты путь себе выбрал, юноша. — это слово «юноша» резануло Дику по ушам. Так его называл только один человек — монсеньор. — Я не хотел делать крюк, я спешу к своим друзьям. Если вы меня приютите, я обязательно отплачу вам. Только свою кобылу я не могу вам отдать, не идти же мне пешком потом. — Твоя кобыла не сможет выдержать эту погоду долго. Она не приспособлена к пустыне. — старик посмотрел на его седельную сумку. — Деньги вам тоже, наверное, не нужны. Я могу предложить вам вот это. — Дик вынул бесполезный теперь Орден Талигойской Розы, зря мозолящий глаза и навевающий душевную боль. — Хм… — старейшина покрутил его в руках. — Насчёт денег ты не прав, юноша. Иногда наш караван доставляет разные товары. На деньги можно купить больше товара, чтобы продать ещё больше и получить больше денег. Но и эту побрякушку можно всучить кому-нибудь по баснословной цене. — Значит, я могу остаться у вас? — Да. — старик отошёл в сторону, видно потеряв интерес к чужеземцу. Но это была видимость, он всё равно из-под выгоревших на солнце белых бровей наблюдал за Ричардом всё то время, что он провёл в поселении. Один из местных жителей, молчаливый коренастый парень в покрывавшем его лицо чёрном платке проводил Дика до его маленькой юрты, стоявшей поодаль от других, и удалился. Ричард, устроив свои немногочисленные пожитки и привязав Сону к колышку возле юрты, улёгся на шкуре какого-то пустынного зверя, вытянул ноги и стал ждать ужина. Через немного времени, к нему зашёл тот же молчаливый мужчина и передал глиняную тарелку с кашей с мясом и кусочками изюма, а также кувшин с чем-то напоминавшем молоко напитком, подобное которому Дик осмелился попробовать у бакранов. После ужина он поудобнее улёгся на шкуру, но сон не шёл. Он считал барсов, вспоминал родословные Людей Чести и Лучших Людей, разбирал сражения Двадцатилетней войны, читал стихи Дидериха, представляя себя рыцарям, положившем себя в жертву во имя счастья королевы, но сна не было ни в одном глазу. Только через два часа Дик уснул, растянувшись на шкуре. Он и не подозревал, что с ним произойдёт днём. Дик утром, едва солнце встало и забрезжил рассвет, уже собирался раскланяться, не желая злоупотреблять гостеприимством кочевников, но внезапно на поселение налетел сильный ветер, гоня перед собой пыль и песок. Кочевники попрятались по юртам, зная, что песчаная буря будет долго бушевать и причинит немало ущерба. Ричард последовал их примеру и тоже поспешил в жильё, не забыв втащить Сону, боясь, как бы буря ей не навредила. Кобыла испуганно фыркала, но позволила отвязать себя и ввести в юрту. Дик закрыл глаза в надежде подремать. Сквозь подступающий сон он услышал громкое ржание и какой-то странный свист, затем толчок, отчего он подскочил и в ужасе отодвинул шкуру, служащую дверью. Он увидел, как юрта вместе с полом поднимается в небо, взмывая к облакам. Куда его занесёт ураган, Ричард не знал совершенно. Оставалось надеяться на то, что он не наткнётся на острые пики скал и не упадёт в море.