проведи со мной свою смертность

Одной веревкой заплетает волосы. Шень Хэ появляется среди людей уж очень редко, а те отчётливо помнят хладный взор и кровью плетеные красные нити. Многие обходят ученицу адептов стороной, не решаясь долго задерживаться рядом и после вспоминая облик беловолосой девы в сладких снах, другие приветливо машут и повторно благодарят за помощь в Заоблачном Пределе. На всех реакция одна: будь то влюбленный паломник или благодарная заплутавшая дева, Шень Хэ не питала к людям ни радости, ни заинтересованности — отчуждённость от других смертных была почти главной проблемой, да решать ее надобности нет. Бывают, правда, особенные люди, вызывающие на лице Шень Хэ редкую улыбку и трепет в сердце — те, кого смертная желает оберегать и любить — нравоучения человеческого существа, что слабит и крепит одновременно. Шень Хэ научилась беречь, когда Люмин с хрипом глухим летела безжизненно вниз. Шень Хэ научилась любить, когда Юнь Цзинь посвятила целую пьесу одинокой ученице адептов. Юнь Цзинь поет красиво, звонко — опера ее струится злата ярче от сердца к людям, что сидят пред сценой в полной тишине. Сказ прервать осмелиться никто не сможет: если не сама Юнь Цзинь, то ей вникающая с отдаленных мест фигура в клочья разорвет. Юнь Цзинь в пьесу свою вкладывает всю нежность, душу — оголяет самое сокровенное, всецело отдаваясь танцу и движениям так, словно готовясь после разбиться на миллионы маленьких частей, что пронзят физическое и осядут в душу. Лишь бы помнили о ней, о пьесе и мимолетной красоте. Шень Хэ запомнит, бережно храня в холодном сердце страсть, рвущую привычное бытие яркими цветами: не теми, что красками на холстах создают картины — теми, что лепестками распускаются в полях и лужайках, корни пускающие в кровеносные ткани земли (сердца). Перестают они цвести в момент, когда женский голос затихает, песня больше не играет, а свет меркнет — занавес. В груди Шень Хэ бушует ярким пламенем восторг от выступления, что нитью тонкой путь проводит от сердечного к душевному. На сцену хрупкой деве преподносят и цветы, и благодать громкими аплодисментами, и на лице Юнь Цзинь улыбка света всего краше. — А теперь время для фейерверка! Говорят, в этом году он будет еще краше прежнего, — шепчет кто-то на ухо другому из толпы. Двумя веревками делает завязки на бедрах. Шень Хэ задерживаться не решает: встаёт со стула, поправляя рукава и пышную косу, оглядывается на Юнь Цзинь, желая в последний раз запечатлеть улыбку певчей девы, отворачивается и спускается к террасе. Люди, что раннее толпились возле сцены, уже во всю выстраивались на террасе неравномерным рядом, в полный голос возбужденно обсуждая представление. — У госпожи Юнь Цзинь сильный голос! Брать настолько высокие ноты нужно уметь, — отзывается белокурая девушка, слова которой сразу подхватывает стоящий рядом худощавый юноша в очках. — Про голос согласен. По мне, так действий мало было, а танец вообще деревянным показался. Как-то чувств в нем не хватило. — Что? Танец деревянный и чувств не хватило?! Да тебе стоило уши прочистить и очки снять, раз так показалось! — Это просто мое мнение, — ухмыльнулся юноша, поправив очки. — Не будь такой хамкой. — Ты просто всегда всем недоволен, — отчеканила белокурая и отошла от своего ошеломленного спутника в угол террасы. Усталый вздох, сжатая кистями деревянная перекладина и нечитаемый взгляд на шумную парочку — Шень Хэ никогда не интересовала мерно протекающая жизнь Ли Юэ, что оставалась тысячелетиями предана контрактам, но с появлением Путешественницы ученица адептов начала больше внимания обращать на окружающих её людей. Шумные дети, ворчливые старики, лукавые дамы и азартные парни — население Ли Юэ было настолько разношёрстным по своему поведению, характеру и народности, что было невозможно описать сразу всех. И в этом таилась своя красота, которая... Один взрыв, второй, третий: весь видимый небосвод озарился самыми разными цветами, рисунками и размерами. Шень Хэ отреагировала не сразу, тупя взгляд в толпу, где раньше была бранящаяся парочка, и только подошедшая фигура легким смешком вернула смертную в здешний момент. — Ты так весь фейерверк пропустишь, — мягко-мягко говорит Гань Юй, руки размещая на перекладине рядом с руками Шень Хэ. И в голосе ее слышится только чарующая ласка, что нежным касанием отдает в животе и ниже. — Да, — только и отвечает Шень Хэ, наконец обратив внимание на яркие всплески в небе. Не было в них чего-то особенного-запоминающегося — может, смертная просто была слишком далека от понимания таких вещей. А в Гань Юй было нечто, будоражущее в Шень Хэ силы, спрятанные за красными веревками и влекущее к себе запретным плодом. Странное, непривычное и такое, такое тягучее. Тело непроизвольно напряглось в ответ на вызванные ощущения. — Мне бы хотелось навестить Наставницу в Заоблачном Пределе, — Гань Юй переводит взгляд с разноцветных огоньков на Шень Хэ, улыбаясь так, словно пытаясь снять напряжение с тела чужого, — можешь составить мне компанию, пожалуйста? — Хорошо, — хладно соглашается Шень Хэ, не видя надобности проявить зародившееся чувство радости от возможности провести время с Гань Юй. Двумя веревками через шею обхватывает грудной крест. Ночь опустилась на земли Ли Юэ к тому времени, как девушки добрались до Заоблочного Предела, птицы и живность которого уже погрузились в глубокий сон — тишина, нарушаемая редким жужжанием сверчков. Вид, богатый величественными древними скалами и стоячими реками, на берегах которых днем во всю шумит жизнь, а ночью поднимается холодный бриз, обращенный с суши в воды — завораживает сердце до немого возгласа. Шень Хэ осматривается по сторонам, наблюдая уже родное для себя одиночество ночи меж скал и цветущих трав, но теперь с ней рядом есть кто-то другой: не заплутавший путник или Хранительница Облаков, а кто-то, странным образом ставший более духовно близким, похожий в своем бытие на ее. Никогда раньше не приходилось думать о том, что в этом мире есть схожие с смертной: в людях или вне их компании — одинокие, отчужденные от постоянно движущегося общества. Частицы отдельных историй, что тонкими нитями пересекаются с чужими и рвано расходятся. Колющее чувство в сердце от одного лишь взгляда на Гань Юй — Шень Хэ не понимает, что это и почему оно давит на горло в попытке сказать что-то душу пытающее, но одновременно тело согревающее. Шень Хэ не читала книжек и не общалась с людьми, неведомо ей понимание сущности чувств (своих и чужих), не интересовали никогда какие-то узы. А теперь Гань Юй берет ее за руку: собственная облечена в перчатку, но даже так жар ладони полу-цилинь проникает сквозь ткань к коже Шень Хэ, и ночной ветер, обычно такой холодный, уже не кажется проблемой. — Шень Хэ, — медово-сладостно тянет Гань Юй, останавливаясь и повернувшись передом к путнице, — можешь обнять меня? Здесь слишком холодно.. Смертная не желает отказываться, подойдя ближе к девушке и заключив ту в объятия робкие. Шень Хэ в половину головы выше: Гань Юй губами утыкается той в оголенное плечо, приподнимается к шее и сжимает чужую руку в своей сильнее. Сердца у обеих с ума сходят, только Гань Юй причину понимает, а Шень Хэ остается гадать и свободной рукой обнимать за талию, пока кожа ощущает трепет мягких губ. Краткий поцелуй на бледной шее и учащенное дыхание полу-цилинь, смущение которой выдает сильный румянец на щеках. В попытке скрыть неловкость от чужого взора, вжимается Гань Юй в Шень Хэ сильнее, грудью ощущая грудь другой, поближе сердцем к сердцу смертной девы. — И-извини, — выдыхает в шею с легкой дрожью в голосе Гань Юй, — не смогла сдержаться. — Ничего, — все также хладно отвечает Шень Хэ, склоняя голову набок и оголяя шею, — можешь повторить? — К-конечно. Гань Юй отпускает чужую руку (не желая) и аккуратными касаниями губ осыпает кожу, где-то в глубине души боясь спугнуть Шень Хэ: желает ее целовать, ласкать, и зубы чешутся в желании кусать — совсем немного, след оставить на красивом полотне. Внизу Шень Хэ все то горит, то давит, скручивается в единый тугой узел, колким ощущением отдающимся в самом сокровенном месте — никогда раннее такого не питая, а обжигающие поцелуи только красят ощущения. Робкий поцелуй за ухом — тихий стон в ответ. Гань Юй отстраняется, руки поднимает выше, ладонями касаясь щек Шень Хэ: возвращает голову в прежнее положение и... Губами примыкает неумелым поцелуем к губам смертной. Смотрит та в ответ с непониманием, замерев, и только брови поднимая. Взаимно ли желание Гань Юй со стороны Шень Хэ? «— О, Архонты...», — думает полу-цилинь и отстраняется не только губами, но и телом (душой тоже). Переизбыток чувств от смущения до разочарования наглости своей переполняет хрупкое тело Гань Юй, что желает сквозь землю провалиться: «— О, Моракс, как я могла так поступить», — корит себя за проступок и делает шаг назад. Шень Хэ смотрит удивлённо — редкая эмоция смертной, которая сейчас питает много разных чувств. Не понять ей сокровенности произошедшего сейчас, но руки тянутся ухватить взволнованную девушку за плечи в успокаивающем жесте. — Что это было? — Поцелуй... — Сделай это еще раз. И Гань Юй делает: целует в этот раз более уверенно, одну руку разместив на щеке Шень Хэ, а другой поглаживая талию-ниже, обрамляя бедро. Как далеко они могли зайти сейчас? И что будет, если их заметят? «— Рекс Ляпис, простите меня», — мыслит Гань Юй и языком касается губ Шень Хэ в немой просьбе, которая исполняется в момент приоткрытым ртом. Стоило только соприкоснуться юрким языком с чужим, как рука смертной хватается за рог полу-цилинь и тянет от себя, вызывая громкий стон владелицы и та отстраняется, зажмурившись от расползающейся по всему телу молнии удовольствия. Гань Юй выглядела откровенно пошло: раскрасневшееся лицо с каплями выступающего пота, разинутый рот с дорожкой слюны и полуоткрытыми глазами, цвет которых стал более мутным. — Прости, все в порядке? — Шень Хэ одернула руку, чувствуя укол вины перед Гань Юй. — В-все... В порядке, д-да, в порядке. Мне хочется, — бессмертная отдышалась, взяв руку смертной и приложив к своей груди в районе сердца, — чтоб ты касалась меня там, где пожелаешь. Шень Хэ осмотрела Гань Юй и что-то внутри одобрительно заурчало при виде вставших сосков, оттягивающих темное боди. Раннее не приходилось думать о том, что ученица адептов будет задействована в чем-то подобном, ведь все привычные людям чувства были ей слишком чужды для понимания и принятия. Теперь же ее руки блуждают по чужому телу, оглаживая бедра полу-цилинь, поднимаясь выше по талии, ребрам и к аккуратной груди — тихий стон из уст Гань Юй, что склоняет голову вниз и хватается руками за плечи Шень Хэ, — большие пальцы очертывают произвольный ореол, задевая сам сосок с каждым последующим вздрагиванием. «— Красивая», — думает Шень Хэ и подходит ближе к Гань Юй, склоняясь к ее плечу и внимательно слушая рваные вздохи, которые странным образом будоражили сознание, сводя последние остатки разума за пелену нахлынувшей похоти. Поцелуй в плечо, следом — в ключицу, в шею и резкое сжатие груди — громкий стон, перехваченный губами Шень Хэ в попытке заглушить шумную Гань Юй. Заоблачный Предел был популярным для туристов местом, а факт проживания на здешних землях Адептов делало происходящее между девушками еще более уязвимым для чужих глаз. Сейчас риск быть замеченными, конечно, не интересовал ни Шень Хэ, которая во всю осыпала поцелуями шею и ключицы, сжимая грудь и соски между пальцами, ни Гань Юй, которая склоняла голову по направлению своей любовницы и оставляла следы от пальцев на плечах. Может, потом пожалеет одна из них или обе, может, сделают вид что ничего не было, а может это стало странным началом для чего-то большего: проявлением взаимности зародившихся до этого чувств? Гань Юй не в состоянии ждать больше, чувствуя горение в самом своем существе — хватается грубо за руку Шень Хэ и направляет в самый низ, желая сейчас касаний к самой сердцевине своего тела. Смертная оспорить не решается: вольно скользит между сжатыми бёдрами, касается взмокших тканей боди и сердце радостно трепещет от знания проделанной к этому работы. Вторая рука с груди опускается на бедро, сжимая, пока первая пальцем проводит между половыми губами и выше — касаются клитора, давят на него; Гань Юй в ответ складывается пополам и сжимает бедрами руку почти что до хруста. — Думаю, нам стоит продолжить в другом месте.