Господин Лягушка

Лягушка была серо-зелёная, с крошечными лиловыми пятнышками вдоль узкой спинки, вся какая-то вытянутая — Эмиль таких никогда не видел, хотя в своё время переловил в Сэ множество живности. — Дитя моё, я полагала, мы все уже благополучно миновали тот прекрасный период, когда юноши притаскивают в дом разных тварей. — Но, матушка, — вид у Арно был растрёпанный, над бровью зеленело пятнышко тины, — это не просто, как вы изволили выразиться, тварь, это совершенно необыкновенная лягушка! Необыкновенная лягушка смирно сидела на его ладони, и это было любопытно само по себе. Матушка недоверчиво прищурилась и наклонилась вперёд, и Эмиль восхитился её выдержкой — большинство известных ему дам не удержались бы от визга. — Признаю, выглядит она и в самом деле несколько непривычно. Вы полагаете, что обнаружили новый вид? — Возможно! Хотя дело даже не в том, как она выглядит, — Арно возбуждённо взмахнул свободной рукой, и лягушка опять, к большому удивлению Эмиля, не обратила на это никакого внимания. — Дело в другом! Помните мой стеклянный шарик? Тот, переливчатый, из Гайифы? Сегодня утром я уронил его в колодец в парке и успел ужасно расстроиться, даже раздумывал, не спуститься ли туда, и вдруг! Эта лягушка выпрыгнула из колодца и выплюнула мой шарик! Арно полез в кошель и предъявил доказательство — шарик из голубоватого карадского стекла с розовыми и лиловыми искрами. Грязь на гладком стекле не держалась совершенно, поэтому определить, побывал ли он на самом деле в колодце или лягушачьем рту, было решительно невозможно. Шарик был одной из тех немногих детских вещиц, к которым Арно до сих пор питал сентиментальные чувства, несмотря на то, что ребёнком уже не был, как бы ни посмеивались над этим все остальные. — Ну что вы переглядываетесь и делаете бровями вот так… как Рокэ?! — Малыш, разумеется, оскорбился. — Разве я давал вам когда-то повод считать меня лгуном? — Дитя моё, вы и излишне пылкими фантазиями нас прежде не удивляли, — осторожно пояснила графиня. — Позвольте же насладиться моментом, не каждый день мои сыновья рассказывают мне сюжеты, достойные книги сказок. — Ты требуешь, чтобы мы поверили в то, во что поверить трудно, — Эмиль протянул руку к лягушке, но обиженный Арно ладонь отвёл и тварюшку свою бережно прикрыл. — Это требует времени и размышлений. Будь здесь Ли, он уже выдвигал бы версии. — Иногда то, что кажется чудом, лишь результат случайности, — графиня Савиньяк тоже редко не отказывала себе в удовольствии порассуждать. — Прежде чем прийти к каким-то выводам, надобно понаблюдать. Позволь узнать, что ты собираешься делать с этим удивительным созданием? Арно сощурил глаза, засопел, но это были всего лишь отголоски гнева — Малыш вспыхивал быстро, пылал горячо, но и остывал мгновенно, и к голосу разума прислушивался. — Оставлю у себя, пока возможно, а перед отъездом выпущу обратно, — сказал он. — Лягушкам же полагается спать зимой? *** — Уверен, они надо мной смеются. Я бы и сам, пожалуй, в такое не поверил, не надо было рассказывать. Лягушка смотрела на него немигающими глазами — они блестели и переливались, словно тоже были из карадского стекла, и Арно чудились в желтизне проблески сиреневого и синего. — Ты необыкновенная, — сказал он шёпотом, ссаживая лягушку на подоконник. — Я точно знаю. Другая бы уже сбежала, а ты меня слушаешь и будто понимаешь. И на мух внимания не обращаешь, смотри вон, какая жирная ползёт! Не хочешь? Что же ты ешь тогда? Он почесал в затылке, а потом вспомнил: библиотека! Оставлять лягушку, даже ненадолго, не хотелось — а ну как его личное чудо передумает и сбежит? Но мэтр Гальма наверняка будет против — животных он предпочитал исключительно в виде чучел или картинок в книгах. А в кошеле лягушке будет плохо. — Я быстро, — пообещал он лягушке, пригладил волосы и побежал. В библиотеке Арно ждало разочарование: книги, посвящённой уходу за лягушками, там не нашлось. А про лошадей целых две полки и полка про собак! Арно даже нашёл книгу про виноградных улиток, половина которой, правда, оказалась рецептами. Лягушки же были в домашнем хозяйстве бесполезны и потому интересовали исключительно сьентификов. Пришлось утащить один из томов «Истории животных» и увесистую «Описательную зоологию Золотых Земель» Карло Рафианского. Мэтр Гальма вскинул обе брови, и глаза у него сделались больше очков, когда увидел книги, но пока он откашливался, чтобы задать вопрос, Арно уже убежал, выкрикнув, что вернёт оба тома к ужину. Ворвавшись в свои комнаты, он первым делом бросился к подоконнику — и разочарованно выдохнул, не обнаружив лягушки на месте. Но потом увидел зеленую спинку на полу, в тени ставень, и хлопнул себя по лбу. Ну что за дурень! Каждый, кто ловил лягушек, знает, что они не сидят в солнечных местах, а любят тень и влагу. — Прости, прости, — сказал он торопливо, опускаясь на пол рядом. — Я не подумал! Но обещаю впредь так не делать, но и ты тоже — я ведь мог на тебя наступить, господин Лягушка! Лягушка издала какой-то звук, похожий на клокотание, и Арно решил, что она (или всё же он?) засмеялась. Он потянул на колени книгу и принялся листать, разыскивая главу «О тварях земноводных, сиречь обретающихся равно на земле и в воде». Остаток дня пролетел незаметно: Арно читал вслух всё, что нашёл, лягушка слушала и даже пыталась запрыгнуть на страницу — посмотреть на гравюру, решил Арно. Потом они отправились ловить кузнечиков в парке, и господин Лягушка отобедал дважды, один раз прямо в траве, а второй — с блюдца, украшенного графскими вензелями. Потом Арно изобретал для него водоём из таза для умывания и лазил в пруд за листьями кувшинок. Вся эта возня доставляла ему какой-то детский, невинный восторг, как если бы ему было девять, а не почти шестнадцать. — Как жаль, — говорил он вечером, задув все свечи, кроме одной, — что я не смогу взять тебя с собой в Лаик. Я так туда хотел и сейчас хочу, но теперь уезжать будет обидно. Почему ты не появился раньше? Мы могли бы дружить так долго. А оруженосцам не подобает ловить кузнечиков, это я знаю, а уж тем более в армии — а меня, наверняка, возьмут в армию, Эмиль не сознаётся, но они точно уже договорились… Хоть бы в кавалерию! Он заснул, не договорив, и последнее, что видел, уплывая в сон, — немигающие выпуклые лягушачьи глаза, в которых отражался огонёк свечи. Что-то влажное и прохладное коснулось его щеки, и Арно, как всегда с ним бывало по утрам, сначала дёрнулся, взмахнул рукой, а потом только открыл глаза — когда услышал глухой шлепок и какой-то ещё звук, не то клокотанье, не то бульканье. Он соскочил с кровати, мгновенно проснувшись: — Господин Лягушка! — и от осознания непоправимости произошедшего его охватили ужас и раскаяние. Господин Лягушка исчез. Остался таз с водой, лист кувшинки, выброшенный на пол, и мокрое пятно на стене. Арно облазил всё крыло особняка, включая лестницы, подвалы и чердак, газон под окнами, высматривая спинку в лиловых пятнышках. Остаток дня он просидел у колодца — хотел снова бросить туда стеклянный шарик, но он тоже пропал, и только это поддерживало в Арно смутную надежду, что Господин Лягушка жив. — Вернись, пожалуйста, — шептал он над мшистыми камнями, прислушиваясь к влажной темноте внутри. — Я не хотел, я знаю, это отвратительное объяснение, но клянусь, я что угодно сделаю, только бы ты простил меня. Но всё было напрасно — Господин Лягушка то ли не слышал, то ли не хотел возвращаться. *** Высокий стройный унар с красивым и надменным лицом оказался наследником Приддов, и Арно мысленно вычеркнул его из списка потенциальных друзей. Со шпагой, в отличие от пера, он был недостаточно ловок и по большей части предсказуем, будто учили его как попало, не учитывая природные данные и склонности. На уроках унар Валентин отмалчивался, пока его не спрашивали прямо, хотя верные ответы знал всегда. И заговаривать с другими унарами не стремился. Словом, во всём он был полной противоположностью Арно, чем раздражал его безмерно. И как это обыкновенно бывает с источниками раздражения, не замечать его было невозможно, как засевшую в пальце занозу. Арно постоянно против собственной воли отыскивал унара Валентина глазами — и всегда наталкивался на встречный внимательный взгляд. Если же он находил в себе силы не смотреть, то чувствовал чужой пристальный взгляд спиной и затылком. От этого ощущения Арно словно вспыхивал изнутри и снаружи. Наконец терпеть дальше стало невозможно, и перед ужином, когда унарам выделили свободное время, Арно увязался за Валентином. Обыкновенно тот избегал крыши трапезной, где оставалось большинство, чтобы пообщаться между собой, и гулял по промерзшему парку в одиночестве. Арно догнал Валентина в несколько широких шагов и пошёл рядом по центральной аллее. Тонкий ледок на лужах похрустывал под сапогами, холодный ветер щипал уши и коротко остриженные затылки, но капюшоны ни тот, ни другой накидывать не собирались. — Я всё ждал, когда вы решитесь, — сказал Арно сердито, стоило Валентину свернуть на боковую аллею, — но вы, сударь, видно, не из тех, кто предъявляет претензии в лицо. — Это можно было бы счесть оскорблением, сударь, — ровным голосом отозвался Валентин, — если бы у меня действительно были бы к вам какие-либо претензии. Но это не так. Боковая аллея оканчивалась круглой площадкой и каменной скамьёй под кустами рябины. — Тогда в чём дело? — перед скамьёй Арно остановился. Валентин остановился тоже и посмотрел на него с недоумением. Пришлось пояснять: — Вы постоянно на меня пялитесь, сударь, точно я диковинная зверюшка из Багряных Земель. — Приношу свои извинения, если вам от этого станет легче, — Валентин запрокинул голову к серому небу и расправил раструбы перчаток. — В мои планы не входило создавать у вас такое впечатление. Я вами скорее восхищаюсь, унар Арно. Однако… Арно тоже поднял голову, чтобы посмотреть, что там, на небе, так заинтересовало Валентина: небо как небо, совсем уже весеннее, ягод на рябине почти не осталось, на еловой ветке устроилась ворона. На ворону Арно отвлёкся и чуть не прослушал самое важное: — Постойте, что? Кляча твоя несусветная… Я думал, вы меня терпеть не можете, сударь. Они опустили глаза одновременно и снова пересеклись взглядами, словно скрестили клинки, но теперь Арно видел, что скулы горят не только у него. — С моей стороны это было проявлением неблагодарности, а ведь я лично вам весьма обязан. Но вы, вероятно, не понимаете. Мне следовало бы начать с другого. Валентин стянул перчатку и опустил руку в складки плаща. А потом протянул Арно ладонь. Голубоватое карадское стекло переливалось и мерцало розовыми и лиловыми искрами. — Откуда это у вас? — спросил Арно пересохшими губами. — Оруженосцам не подобает ловить кузнечиков и дружить с лягушками, — сказал Валентин, будто это всё объясняло, и эти слова показались Арно невероятно знакомыми. — Я знал, что мы неизбежно встретимся здесь, вы ведь говорили о Лаик, поэтому осмелился взять эту вещь с собой, чтобы вам не пришлось верить мне на слово. Арно опустился на скамью, не очень хорошо соображая, что делает, и не решаясь взять шарик в руки. — Подождите, — попросил он, — я… вы были… Господином Лягушкой?! Как такое возможно? Если это дурная шутка, сударь, вы же не можете не понимать, что дальше может быть только одно… Но шарик? Об этом знали лишь Эмиль и матушка… Это колдовство или проклятие? Он снова вскочил, в груди теснились слова и чувства, кипела жажда поверить в невероятное. — Объясните же мне, наконец! — Я пытаюсь, — уголки тонких губ слегка дрогнули, словно Валентин сдерживал улыбку. — Вы соизволите выслушать? Я прекрасно осознаю, сколь бредово звучит эта история, и, поверьте, если бы мне пришлось придумывать, я бы выбрал более убедительный сюжет, не затрагивающий те семейные обстоятельства, которые не принято раскрывать перед посторонними. Если бы Арно не смотрел на него так пристально, он бы не заметил — выражение лица Валентина изменилось на короткое мгновение: желваки напряглись, как бывает, когда стискиваешь зубы, скрывая приступ боли. Арно, руководствуясь скорее чувствами, чем расчётом, накрыл его ладонь своей. — Продолжайте же. — Вы, возможно, слышали о смерти моего старшего брата? О ней ходит множество слухов, большинство из них лживы, однако имеют под собой вполне определённые обстоятельства. Не знаю, рассказывают ли в Сэ сказки о восставших мертвецах, которые приходят за живыми, чтобы отомстить. Голос Валентина оставался спокойным, точно он докладывал ментору урок, но пальцы в руке Арно были жёсткими и напряжёнными. И ледяными. — Мой брат пришёл ко мне. Не для того, чтобы отомстить, но чтобы поведать, как навсегда закрыть ему путь в мир живых. Я, разумеется, сразу понял, что мне никто не поверит, и не стал делиться подробностями этого визита. Возможно, это было ошибкой. Арно немедленно вспомнил, как вбежал в гостиную к матери с лягушкой в руке. Если бы Ли умер и явился к нему — такое и представлять не хочется, но чисто гипотетически, пусть не Ли, кто угодно — Арно даже не задумался бы, делиться или нет. — Но вы что-то предприняли? — Я отправился искать информацию. Нашлось немного, по большей части домыслы, а не факты, но кое-что я вычитал. Оказалось, что мертвеца можно поднять и заставить выполнять желания. Есть некая жуткая алатская магия… — С собачьей кровью! — а вот эту сказку Арно знал. — Да. Это важно, потому что по собаке я и догадался, — Валентин снова вздохнул, и Арно сжал его ладонь. — Любимая левретка матери пропала в ночь смерти Юстиниана. Я выяснил, что её видели у служанки, которая присматривает за моей сестрой Габриэллой. Дальше вам может быть особенно неприятно, но этой части никак не миновать. Габриэлла… отличается вспыльчивым характером и придаёт большое значение некоторым идеям. Я пошёл к ней, узнать, что случилось с собакой, а услышал речь о том, что наконец-то настало время для её мести убийцам мужа. И опять я совершил ошибку — мне не следовало с ней спорить, нужно было сообщить кому-то… Но я, поражённый открытием, не следил за словами и неосторожно сказал сестре, что местью любовь не вернёшь. «Любовь? — закричала она, — Что ты, мальчишка, можешь знать о любви? Ты никогда не любил и тебя никто никогда не полюбит!» Я до сих пор не понимаю, что именно она сделала — эти слова были последним, что я слышал ясно. Затем мир помутился, пришла боль — мои кости будто вырвали из тела, переломали, а потом снова натянули кожу… очнулся уже господином Лягушкой. Арно сам не заметил, как затаил дыхание, и под конец рассказа сердце его готово было выпрыгнуть из груди. Не верить Валентину стало невозможно, и причиной был не только шарик, всё ещё зажатый между их ладонями. — Но как же вы попали в Сэ? И сколько времени прошло? — Почти год. Я выжил лишь чудом — сперва я не понимал, как двигаться в этом теле, как охотиться, как прятаться от ежей и птиц. Мой человеческий разум временами мне отказывал, поэтому долгие периоды времени я жил бессознательно, как животное. Но стоило услышать человеческую речь, как я вспоминал себя — вероятно, это было частью проклятья. Не знаю, как я попал в Сэ, помню лишь, как однажды, в момент просветления мне пришла в голову мысль отправиться в Алати. Я запрыгивал на телеги и кареты, но, видимо, сбился с пути. Там, в колодце, я уже решил сдаться, когда раздался ваш голос и плеск упавшего шарика. — Я выругался… — Арно вдруг стало легко-легко. — Но как получилось, что вы вернули себе прежний вид? — Вы были очень любезны и швырнули меня об стену. Но сперва пообещали мне искреннюю и верную дружбу, невзирая на уродливое обличье, и я полагаю, что именно это и разрушило проклятье. — И не отказываюсь от своих слов! — воскликнул Арно. — Почему же вы не показались мне в Сэ? — Обратное превращение было очень мучительным. Я не слишком ясно соображал и сомневался, что вы будете рады мне после того, что произошло. Мне нужно было найти способ вернуться в Васспард и исполнить наконец свой долг наследника. — А я искал Господина Лягушку до самого отъезда и страшно раскаивался в том, что сделал. Теперь же, получается, и просить прощения глупо! — Я перед вами в неоплатном долгу, — серьёзно сказал Валентин. — Вы вправе просить что угодно. Арно посмотрел на его покрасневшие уши и побледневшие губы, и фыркнул. — Прямо сейчас я настаиваю, чтобы мы вернулись в тепло, сударь. Обсудить наши дальнейшие, хм, планы в более приятной обстановке. Будущим оруженосцам не пристало ловить кузнечиков, но есть немало других дел, которыми мы могли бы заняться. Оказалось, Валентин всё-таки умел улыбаться, хоть и получалось это у него не очень уверенно — словно прежде ему не доставало практики.