Демон кровавого веера

Голова Норито Гоши покоилась у Шиньи в ногах. Такое странное в своей неестественности тело лежало всего в нескольких метрах от места, где тот, кто раньше являлся его частью, был кровожадно убит источником своего безграничного доверия: Ичиносе Гурен, так дорожащий близкими, оторвал голову собственному товарищу и выбросил, не проявив ни малейшего внимания к происходящему. Велика была его последняя "забота" о семье: — Гурен... Ноги едва ли держали Шинью, когда тот попятился назад при неторопливых шагах Гурена в свою сторону. Предательски заскользив, подошва вынудила запнуться. Начать падать. Но только лишь для того, чтобы, когда, как он думал, "земля позади поддастся с треском", понять, что споткнулся о переломанное тело Мицубы Сангу с хрустом ломающейся кости покойницы. Еë рука просто неудачно оказалась на асфальте: — Прекрати это... Безвольно опустивший оружие Шинья безо всякой грации восстановил равновесие. Сейчас он как никогда был готов стоять на своем. Однако Гурен ничего не сказал, лишь бесшумно стряхнул кровь со своего меча. Любой художник бы позавидовал тому, какой живописный веер кровью на земле у него получился. — Пожалуйста, Гурен... Умоляю! — Шинья закричал. — Все уже мертвы, остановись!.. Ичиносе замер в метре от него, опустил взгляд на свой бардовый от крови клинок и ухмыльнулся — так, как это делают люди, не способные осознать цену жизни, но для которых возможность ее отнять есть самая вкусная пища — прежде чем посмотреть Шинье прямо в глаза. — Г- Гурен?.. — успел в который раз сказать Шинья, лишь спустя мгновение заметив, что длинное металлическое лезвие насквозь вошло в его живот. Боль пришла запоздало, как и слова, что полились изо рта вместе с ярко-красной кровью. Из последних сил он протянул руку и положил ее на плечо забирающего его жизнь: — Вернись... Этот хрип был настолько тихим, что Хиираги сам себя слышал с трудом. Слабость в коленях, и вот он уже хватался за край формы Гурена — размазывал, захлебываясь, всю свою душу по его груди. Эхо так глупо принесенной в жертву жизни, осознание, что переубеждать обреченного изначально было бессмысленно, душили, рубили на части уже и без того израненное тело, заливали лицо горячими слезами. Шинья в последний раз посмотрел Ичиносе в глаза, в слепой надежде найти там запрятанного за сотней стен его настоящего Гурена. Но зрачки и не думали менять форму с хищно-кошачьих на доблестно-округлые, а в глубине янтарной дьявольской радужки не было ничего, кроме собственного умирающего отражения. Перед глазами поплыло: — Вернись ко мне, Гурен... Он поклялся его защищать, поклялся спасать, до той поры, пока все звуки мира не сольются воедино, пока не придет забвенная темнота... — ШИНЬЯ! Шинья безжизненным грузом рухнул в ожидающие руки. Они обвились вокруг него и подняли, прижимая к себе. Гурен осторожно перешагнул через Мицубу и опустил еще одно истекающее кровью тело на землю. — Шинья, проснись, — он мягко-отчаянно встряхнул мужчину за плечи и даже провел по щеке. (Ещë вчера он так очаровательно краснел и улыбался от прикосновения к своему лицу...) Тишина. — Шинья... — предостерегающе позвал Гурен, пока в своих бесполезных попытках нащупать пульс и услышать дыхание не уткнулся лицом в ключицу, обнимая крепче, теперь уже в последний раз. Дьявол сотрясался всем телом над своим возлюбленным, которого сам же и погубил, в абсолютной тишине: — Мне жаль, Шинья. Мне так жаль...