Неплен

Ватные облака скользили под брюхом самолета. Где-то они обрывались, обнажая темную землю, разрезанную горами и венами рек, где-то, плотнее сгущались, темнея твердыми кусками дождевых скоплений. Солнце откатывалось назад, цепляясь за перистые края, кусая багровыми всполохами небо. В салоне частного самолета, облитого так же сгущенкой, как и весь корпус снаружи, пахло ванилью и чем-то острым, будто кто-то поджег перец чили и раскидал его запах невидимыми кольцами. На темном столе переливалась в цилиндре стакана вода, мягко красовались фрукты. Ваня, утопая в широком кресле, где свободно поместится еще такой же как он, напряженно всматривался в темнеющую за окном чехарду облаков. Аппетита совсем не было, как и настроения. Рука несколько раз тянулась к телефону, хотелось написать сестре и другу, но тут же приходило осознание, что их номеров в новом айфоне нет. Воздух наполнялся грустью и тихой тоской, которая только начинала обнимать горячее сердце. Повернув голову, Иван украдкой глянул на иностранца, сидящего в таком же кресле наискосок. Тот, подперев подбородок кулаком, уставился в иллюминатор, но его взгляд говорил о том, что мысли за облаками не поспевают, уходя в другую сторону. С того момента, как женщина проводила юношу в салон самолета, убедилась, что тот нормально расположился и исчезла где-то в хвосте, Ваня ни с кем не перекинулся и парой слов. Кощеев появился в салоне молча, сел поодаль и отвернулся к окну. Иван не собирался так долго рассматривать его лицо, но, почему-то, задержал на нем взгляд дольше, чем положено и тут же столкнулся с пристальным взглядом перламутра. Внимательность граничила с хирургической пристальностью, будто мужчина пытался разрезать взглядом напускную бодрость юноши, выпустить наружу сдерживаемые эмоции. Это обескуражило Ивана, и он поспешил отвернуться. Еще несколько минут, пока взлетали, пока разворачивались в нужное направление, юноша ощущал этот цепкий взгляд, который физически скользил по его телу. Сжав кулаки, Иван пытался выровнять дыхание и сдержать поднимающееся возмущение. Зачем так пялиться? Это даже неприлично! Но, словно по щелчку, тяжесть взгляда пропала. Ваня решил не поворачиваться, чтобы не спровоцировать новые «гляделки», хотя любопытство начинало перебивать гнев. А затем пришла усталость и та самая грусть. Он бы сейчас ехал с Милой и Сергеем, в душном и вонючем автобусе, весело болтал и пил горячую мятную газировку, от которой во рту остается липкий осадок. Он бы смеялся над бурчанием сестры и подбадривал бы друга, в его чувственных порывах к Миле. А потом, все трое, обливаясь потом, выкатились бы на знакомой стации и потащились бы через кусты крапивы, дабы сократить путь. Все это теперь казалось таким далеким, таким неосуществимым миражом, как и сама Москва, оставшаяся далеко внизу, за спиной. В груди что-то сдавило, еще немного, и на глаза навернутся слезы. Ваня глубоко вдохнул, пропуская ванильную прохладу через себя. Он должен держать себя в руках, а не распускать сопли, как кисейная барышня. Все это временно и он сможет вернуться к крапиве с автобусом, к Москве с ее пробками, и к сестре с другом. Чтобы мысли не возвращались к рвущим душу картинкам, Ваня все же рискнул снова взглянуть на хозяина самолета. Напротив юноши было еще одно кресло, но Кощеев предпочел сесть подальше. Соблюдать дистанцию, это хорошая идея, но, отчего-то, такое поведение заставляло чувство одиночества голосить истошным воплем. Хотя, лучше так, чем странные тактильные взгляды. Появился слуга с бородкой, закрывая иностранца от Ивана. Тихий голос сменился шуршанием одежды. Мужчина поднялся из кресла, возвышаясь своей стройной фигурой в салоне. Перламутр скользнул по юноше. На этот раз, тот не отвел взгляда, демонстрируя немой вопрос в распустившихся васильках. Холод и сдержанность шлейфом протянулись за Кощеевым, когда, резко развернувшись, тот удалился в хвостовую часть. Слуга же, повернувшись к юноше, который проследил за всеми перемещениями мужчины, слегка склонился в поклоне. - Что-нибудь желаете? Ваня удивленно моргнул. - Нет, спасибо, - мягко улыбнувшись, ответил он. Слуга выпрямился и изучающе посмотрел на пассажира. Это не был тот напористый взгляд Кощеева, но сталь ощущалась в сдержанной маске лица. - Полет предстоит долгим. Советую вздремнуть. Если, все же, что-то понадобится, нажмите на кнопку вызова, - глухо проговорил мужчина с клиновидной бородкой и бесшумной тенью скользнул следом за своим Господином. Иван остался наедине со своими мыслями. Темнеющий овал иллюминатора забирал энергию из тела. Усталость огромной лапой вжала в кресло. Сегодня был очень насыщенный и сложный день, который резко разделил жизнь Ивана на «до» и «после». Надежда прошлого еще маячила, твердо стоя на ногах, но до нее было долго идти. Да и слова отца немного настораживали. Разве находясь под защитой, надо постоянно оглядываться по сторонам? И та атмосфера, которая густой тучей напряжения висела между иностранцем и бизнесменом, когда Иван подошел к ним в аэропорту, явно не была плодом хорошей дружбы. До сегодняшнего дня юноша не слышал от отца ничего про друга за границей, который на друга не тянул. Не в том плане, что слишком молод, а в том, что та холодность, глыбой льда стоявшая в глазах Кощеева, отвергала даже намеки на хоть немного теплые отношения. Но больше всего Ивану не нравилось, что ни дядя, ни отец, ни сам хозяин самолета так и не сказали, куда он летит. Направление «в никуда». Станция «Неизвестность». Все это путалось клубком, подталкиваемым лапками раздумий, и лишало последних сил. Сонный взгляд скользнул в темном зеркале иллюминатора. Золото вихрей блёкло светилось в мутном стекле, глаза сами по себе закрывались, слушая колыбель гудения кондиционера и дыхание самолета. Кресло мягко обнимало, укутывая пеленой сна, которому уже было тяжело сопротивляться. Плывя на волнах, отдаваясь мерному течению, Иван ощущал прохладу. Рука ловила капли, бьющиеся об невидимые взору камни. Они там есть, юноша точно знал. Небо сливалось с рекой, размывая границу, перетекая бирюзой из синевы, опускаясь в черноту. Звезды поднимались из глубины, цепляясь за небо. Ваня слышал тихий шепот матери, ее голос уже затерялся в путаных улицах памяти, стал неузнаваем, но не собирался замолкать. Звонкие нотки набирали высоту, меняя форму, отзываясь тропинками памяти, соединяющими прошлое и настоящее. - Ваня…., - это уже голос Милы. Звезды стали вспыхивать искрами, совершенно не боясь воды, не затухая под ней. Изумруд растворял ночь, смех звонко бился об гибкую поверхность. - Не верь, не верь…, - Мила шептала, уводя ниже по течению. – Отец… Яркая вспышка заставила зажмуриться. Гул в ушах перебил голос сестры, и Иван ощутил, как вода давит на грудь, уводя к потускневшим звездам, на дно. Силуэт закрывающейся двери прорезал черноту, растекаясь, округляясь, принимая форму двери самолета, плавно встающей на свое место, герметично закрываясь, отгораживая юношу от поверхности воды. Он снова один, снова вынужден барахтаться в своем омуте отчаянья. Но тогда, благодаря гибкости детского восприятия, благодаря горячим волосам сестры и ее звонкому голосу, Иван смог выплыть. Сейчас у него не было поддержки, как он думал. Сейчас надо было собраться с силами и оттолкнуться от пружинящего кокона воды. Но не получалось, ноги и руки будто стали каменными и тянули вниз. Только ритм собственного сердца минутами вбивался в темноту. Внезапно, теплота объяла Ивана и, подхватив, понесла наверх. Сгусток черного колющего потока, переливаясь жемчужными вкраплениями, с силой обхватил его, не давая скользнуть обратно. Запах гвоздики ударил в нос, смешиваясь с прохладой ванили, проникая в кровь и заставляя ту гореть огнем. Кончики пальцев закололо, к ним снова возвращалась жизнь. Подхваченный теплым потоком, Иван, будто поднялся над водой, прижимаясь к чему-то, слыша, как звук его сердца отзеркаливается синхронностью с чужим. - Господин, может, все же я его понесу? – Ингва, скрывая удивление в вопросе, посмотрела на Кощеева, который легко подхватил спящего Ваню на руки, направляясь к выходу из самолета. - Лучше проследи, чтобы машину подали как надо, - тихо, но твердо ответил тот. Золотые кудряшки с запахом полевых цветов легли на грудь Константина, отчего тот, на пару минут, замер. Воспоминания, вырванные этим запахом, заставили мужчину напрячься, чтобы не выпустить смесь гнева и боли наружу. Он сильнее прижал Ивана к себе. Тот что-то пробурчал во сне и, не раскрывая глаз, обвил шею мужчины руками. Тепло, исходившее от юноши, сливалось с каменной прохладой Кощеева, прожигая дорогу от руки к сердцу. - Господин? – снова обеспокоенный взгляд Ингвы. Мужчина хмыкнул, наклоняя голову и смотря на расслабленное лицо спящего Вани. Под дрожащими веками, в блеске ресниц, прятались васильки, наполнявшие и осушавшие когда-то душу, возродившуюся вновь. Только увидев вышедшего из машины Ивана, Кощеев понял, что затеял опасную игру. Он пытался расставлять ловушки для Вячеслава, пытался заставить того раскрыть заветный ящик грехов, выпуская их стаей черных воронов. Но, при этом, не готовился к тому, что его самого может ожидать плен. Нет, сейчас еще рано делать выводы, но нужно быть осторожным, держаться на расстоянии, даже если это очень сложно. Кощеев, прежде чем заявляться с условиями к бизнесмену, конечно же, изучил как тот жил последние двадцать лет. Фото, интервью, данные из разных баз. Он ожидал многого, но не того, что нашел. Концепция поменялась, когда на сцену вышли те, кто никак не должен был появляться. Быть может, все это просто очередные шаги к ошибкам, Кощеев этого не исключал, но обратного пути уже не было. - Господин, пришло сообщение, - Вазир подошел после нескольких минут полета. Перед глазами еще стояло смущение юноши, смятые движения, скомканный взгляд под изучающим фокусом. Он ничего не знает, чист, как белый лист. Неужели все это время можно хранить это рядом, под носом, не натыкаясь, не раскрывая правды? Мужчина встал, видя, как юноша обеспокоенно смотрит на него. Константин знал, что с ним было только со слов, не имеющих оттенков, говорящих хоть и ярым чувством, но не умеющих проникнуть в самую суть. Это не повод, чтобы поддаваться, даже если в васильковых глазах открыта целая вселенная, манящая, обещающая, как минимум, честность. Константин прошел в хвост самолета, где располагался еще один, совсем маленький зал, с одним креслом и мини-баром. Телефон, такой же черный, как волосы его хозяина, лежали на широком подлокотнике, цвета сгущённого молока. « Ты обещал не трогать его!» Через экран сочился гнев огненными всполохами. Невольная ухмылка растянула тонкие губы. Обещать – не значит жениться, правда, ведь? К тому же, Кощеев обещал не причинять вреда, а про тактильный контакт речь не шла. Пальцы скользнули к кнопке вызова. Писать ответ, это слишком примитивно и, как-то, по-детски. - Ты солгал! – после первого гудка трубка наполнилась женским криком. – Какого хрена происходит?! Зачем ты увез его?! - Чтобы тебе легче было выполнить свое обещание, - спокойствие, как сухой хворост, разжег огонь сильнее. - Не втягивай его! Я сама захотела все выяснить, это мои дела и его никак не касаются! - Во-первых, это мое дело, в которое ты сама влезла, - брови дернулись вверх. – А во-вторых, сбавь тон и громкость. Не с подружкой разговариваешь. Недовольное сопение наполнило трубку. Искры по-прежнему сыпались, но не обжигали. - Не ищи зла, там, где его нет, - бархат и всполох желтого света. – Ты сама не хотела, чтобы он узнал, так что, считай это моей помощью. - Если с Ваней что-нибудь слу… - Вячеслав меня уже предупредил. Яблоко от яблони…, - довольство, как яд, разъедало пространство. - Козел, - тихий шёпот, скрежет зубов. Затем тяжкий вдох и свежий выдох. - Как долго он будет у тебя? - Пока либо ты, либо мой дорогой «партнер» не сделаете первый шаг. Чтобы играть в двое ворот, надо уметь держать дистанцию и владеть преимуществом. Как легко повязать обоих по одной точке соприкосновения. - Если ты меня обманул, тебе несдобровать, - шипение змеи. – Я выезжаю. Будь готов получить ответ, - и в трубке заморгали частые гудки. Кощеев хмыкнул, оставляя телефон и задумчиво глядя на него. Две реки, один берег, и он, Константин, может управлять ими. Все это пронеслось кинопленкой, пока мужчина нес Ивана из самолета, в поданную к трапу машину. Белая Toyota, как корабль с белым флагом, светилась в черноте ночи, застывшей сухим жаром. Юноша тяжело вздохнул и приоткрыл глаза, когда Кощеев уже подходил к светящейся машине. Расфокусированным взглядом Иван выцепил острый подбородок, тонкие губы, шею с бугром кадыка и уходящую под рубашку ложбинку ключиц. Усиленный жарой запах гвоздики кружил голову. Повинуясь механическим рефлексам, Иван отстранился, когда Константин усаживал его в машину. Подняв голову, юноша встретился с бурлящим в золоте перламутром. Дыхание кондиционера перебивалось дыханием мужчины с привкусом кофе. Крепкий, горячий, терпкий. Иван не мог оторвать глаз от лица иностранца, ощущая, как знакомые, но, в то же время, неизвестные чувства поднимаются внутри него. - Можешь еще вздремнуть, - кофе проник в бархат. – Нам еще долго ехать. Кощеев отстранился и дверь захлопнулась. В темноте окна, за которым притаился самолет, юноша увидел себя, растрепанного и удивленного. Щелчок. Обе двери спереди открылись. На место водителя сел слуга с клиновидной бородкой, а на соседнее место устроился Константин. - …еще машину, - влетела часть фразы в салон. Затем двери тоже захлопнулись, погружая присутствующих в кокон автомобиля. Иностранец обернулся так, что Ваня смог разглядеть горбинку на носу и длинные дуги ресниц. - Поспи. День еще не занялся. Как заклинание, тихий голос Кощеева проник под светлую кожу юноши, заставляя склонить голову. Ваня не хотел снова тонуть, не хотел засыпать, боясь проснуться криком. Но перламутр внимательно следил, толкая в объятия морфея, заставляя не думать о том, где он есть и что теперь делать. Васильки снова спрятались, прикрываясь тонким одеялом век. Мотор тихо заурчал, плавно двигая машину прочь от самолета. Путь в неизвестность, который так хотелось запомнить, чтобы узнать хоть вектор направления, был стерт из памяти, отрезая дорогу назад. Погружаясь второй раз в сон, уже крепкий, без сновидений, Ваня ощущал, как спускается еще ниже, туда, во тьму, где по легендам правил Кощей, царь мира мертвых.