Лекарство от всех болезней

Я люблю тонуть. Можно в мелководье. Можно в океане. Хотелось бы в жерле вулкана. Я не люблю тонуть. Мое тело рано или поздно всплывет на поверхность воды. Люди будут оборачиваться. Кто-то захочет помочь. Я не люблю факт того, что люди будут на меня обращать внимание. Уже не люблю. Хочется с головой уйти в бесконечную толщу воды. Перевернуться навстречу далекому небу и смотреть. Просто наблюдать как протекает мое безмятежное состояние. Увлеченным моментом, забыть как дышать. Точнее лучше не дышать вовсе. Не отвлекаться на потребности организма. Из утробных глубин слышать слабое дуновение ветра. Удивиться от его присутствию , а потом вспомнить , что все происходящее нереально. Понять, что со всех сторон ты поглощен окутываемым теплом. И сквозь пелену сознания, пробуждаться от вечного сна. Осознание приходит быстро. Уходит еще быстрее. Расфокусированным взглядом стоит лишь снова одарить проблески света. Почувствовать негу по всему телу – успокоение. Сбившийся ритм сердца учащается. Глаза смыкаются. Чувство анабиоза себя с вечностью. Темно. Доктор Накаджима Ацуши предупреждал, что посторонние мысли сбивают с курса реабилитации. Я ослушался. Гранича между ощущением забвения и реальности , я думаю о нем. Скромный невысокий парень, что сейчас с помощью миниатюрной флейты дарует мне вход в нирвану. Пусть на время, но он приближает меня к неизбежности. Безмятежность уступает приятной удовлетворенности и благодарности. Скорее всего я глупо выгляжу по ту сторону жизни. Будь на месте Ацуши кто-то другой, я бы вел себя боле сжато. Благодаря Накаджиме я все еще в толще своего сознания. Благодаря его таланту , я все еще проживаю очередной день. Только из-за него я остаюсь там. Он знает силу забвения, но постигнуть ее может только в глубокой старости. Это очень долго для меня. Для души , что рвется в пропасть. Только так, соприкоснувшись с отражением свободы, я оживаю, освобождаюсь от мыслей, от своей болезни. Оживаю по меркам реальности и почетно умираю здесь. В царстве вечности. Из приоткрытых глаз виднеется темная фигура человека. Твоя фигура, Ацуши. Ты вновь как доблестный ангел спаситель протягиваешь в мою сторону руку. Сердце на момент сжимают тысячи веревок, помещая в кандалы. Я знаю это чувство. Компромисс. Ты , Ацуши, пообещал мне периодические визиты в мой мир, в обмен на осознанное пребывание в твоем. Печально от факта, что я не могу быть частью реальности. Что мне проще слиться с чем-то вымышленным и далеким. Но ты принял меня, помогаешь мне. Делаешь жизнь сносной. Вновь закрываю глаза, чтобы скоро пробудиться. Безжизненные руки, затекшие от постоянства разводятся ввысь, разгоняя рябь. Я тянусь в ответ к тебе, Ацуши, всецело стараясь принять тебя, как это сделал ты. Твои тонкие пальцы в трепете прикасаются к моему лбу. Так нежно. Я словно фарфоровая куколка. Небрежное обращение – пожинай осколки. Твой жест означает конец сеанса. Пора просыпаться. Трепетное уважение. Любовь. Сочувствие. Благосклонность. Все твое отношение ко мне накапливается в твоей кисти, медленно перетекают к кончикам пальцев. Процветают на моем лбу, превращая участок светлой кожи в росток. Мелодия становится чаще. Более чувственной. Накаджима сказал, что это моя мелодия пробуждения. Я в это верю. Отдаю остатки себя незыблемому . Вновь распадаюсь на бесконечное множество себя. Чувствую как каждая частичка души теперь сконцентрирована в одном месте. В ростке, что посеяла во мне жизнь. Я принимаю ее. Жертвенно отдаю себя другой жизни, чувствуя подступающий смысл существование каждого живого. Жить, чтобы даровать жизнь. Умереть, чтобы обрести покой и дать его другим. Имитация тела тяжелеет. Начинает обмякать. Взамен, душа начинает цвести вместе с зачатком жизни. Также красиво распускаться. Тонкий, девственно нежный лепесток цветка, начинает слегка подрагивать. Я не вижу это. Чувствую. Ощущаю нарастание. Финал. Тело покинуло меня, но разум полностью подчинился. Лишь здесь , находясь на границе жизни и смерти, я ощущаю свое присутствие. Жизнь, которую я делю с новой формой. Секундное затишье сменяется резким пробуждением. Нежные белесые лепестки начали отступать друг от друга, открывая себя миру. Цветок распустился. Высшая форма удовлетворения. Высшая форма принятия. Я растворяюсь в улыбке, в гармонии. Ощущаю каждой составляющей души, что Накаджима это видит. Видит и улыбается сам. Сеанс прошел успешно. Я сам признаю это. Из толщи сознания слышу родной мелодичный голос. Он взывает ко мне. В больном сознании , тело Ацуши превращается в фантом. Прекрасный фантом, идеальный и настолько же нереальный. Он светлый, но не ослепительный. Он излучает жизнь. Он зовет меня. Я откликаюсь молча. Впервые не сомневаюсь так долго. Не заставляю ждать и огорчаться Ацуши. Я делаю глубокий вздох. Мелодия исчезает, а водная гладь и обволакивающая пелена отступают. Я просыпаюсь.

***

Молодой парень 20 лет. Больничная койка. Белое помещение. Запах медикаментов. Рядом с ним находится другой юноша. На вид чуть младше больного. Тоже во всем белом, в руках держит миниатюрную флейту, напоминающую свисток. Ночь. В отделении стоит гробовая тишина. Дазай открывает незабинтованный глаз и видит светлый потолок. Под собой ощущает неудобный матрац. Только сейчас чувствует , как неудобное покрытие вперилось в кости, отдавая болью. И вновь чувствует удушение от осознания заключенности. Хочется безудержно рыдать, и это спустя считанные секунды после сеанса, где он ощутил эйфорию. Замученные глаза встречаются с глазами Накаджимы. Его восхитительные глаза тоже печальны. Вокруг них видны красные, едва уловимые пятна. Он плакал. Плакал пока лечил больную душу любимого пациента. Пока лечил душу Осаму. Невинное лицо спасителя излучает грусть. Светлую грусть. Он верит, что однажды Дазая выпишут. Верит, что этот беспробудный кошмар кончится. Мягкая светлая рука ложится на забинтованное исхудалое запястье. Не сжимает. Просто безмятежно отдает остатки своего тепла. Слишком интимно. Настолько , что прошибает током и кидает в жар. Ацуши знает это. Слегка помедлив, отпускает больного отдыхать. Сам почти бесшумно встает и смотрит в свободный от повязки карий глаз. Такой пустой и мутный, что подступает отчаяние. Когда Дазай хочет отвести взгляд, он видит как фигура Ацуши медленно склоняется к нему. Не будь сейчас Осаму таким беспомощным, он бы съежился. Ему остается лишь неподвижно лежать, пытаясь изобразить испуг. Он доверяет Ацуши. Он боится лишь себя. Накаджима неспеша наклоняется лицом к пациенту и оставляет невесомый поцелуй на бледном лбу. В том же месте, где недавно распустилась жизнь. Дазай тает под чужими прикосновениями. Млеет так неправильно и стыдно, что под грудью начинает ныть. Тем временем Накаджима легко заправляет непослушный темный локон за ухо, чтобы тот не мешал. На прощание снова одаряет Дазая своей улыбкой. Накаджима не знает, что лишь им живет сейчас больной. В мыслях, в бреду, вспоминает эту нежность. Вспоминает и успокаивается. Ненадолго, но все же. И наконец Ацуши уходит. Оставляет пациента на больничной койке. Снова одного. Взгляд карих глаз тускнеет, заплывается вновь дымкой бреда. Осаму закрывает глаза и вновь начинает бредить. Борется с собой , но четно. Его больная душа еще далека от спокойствия. Болезнь процветает. Своими лозами поглощает Дазая целиком. Он задыхается от страха. Пытается дать отпор, но он слишком слаб. Слаб настолько, что не может пошевелиться. Не может докричаться до Ацуши. Ему придется справляться самостоятельно. Сознание материализуется и начинает скрести кожу изнутри, моля действовать. Сделать хоть что-то. Сам Дазай давно уже сдался. Все что ему остается - это отступить. Вспомнить мелодию и частично заглушить истерику. Вспоминает Накаджиму, а затем ловит себя на порочной мысли. Хочется умереть.