Верить

Соловьи не пели. Впрочем, и нет ничего удивительного: зачем им петь? Совершенно ничего не произошло. Та странная ночь в книжной лавке забывалась, словно старый сон, и все просто продолжало идти своим чередом. Ничего нового. Все как обычно. Но не для Кроули. Для него мир только что перевернулся, покрутился пару раз, рухнул куда-то, а ему предоставили эти осколки в качестве замены. Плохая замена. Хотелось бы возмутиться, взбунтоваться, ведь ему такое точно не подходит. Как в былые времена. Но сейчас не хочется. Вообще ничего. Все его желания, мечты, планы, все, ради чего он жил последние пару тысяч лет – сейчас ходило где-то по Небесам. Пускай он упорно убеждал себя в обратном – ну же, жизнь такая интересная штука, она ведь не заканчивается на ком-то одном, это же бред. Но прямо сейчас Кроули казалось что его жизнь закончилась в книжном магазине, от которого он так и не смог далеко уехать. А ведь хотелось. Точно, хотелось – убежать, забыться, подальше, хоть на злополучную Альфа Центавру, что бы только он один, как раньше, и больше никого. Никого, кто сможет вытащить его, пригреть, словно бродягу и приручить. Привязать к себе демона, опасного и сильного так, что тот готов будет умолять не покидать его. Никого, кто уйдет по первому зову, даже не оглянувшись. Никого, кто спасет от одиночества, чтобы после превратить его в боль. Кроули в ярости врезал по рулю, тут же обессиленно впечатываясь в него лбом. Что-то жалобно звякнуло. Вспышка злости быстро прошла, так и не успев разрастись во что-то, за что можно было бы привычно зацепиться. Оставила после себя лишь... Что? Разочарование? Жалость? С этим никак связываться не хотелось. Осознание накатывало постепенно и все сильнее вдавливало Кроули в сидение машины. Тяжесть произошедшего наваливалась на плечи, а голову буквально разрывало изнутри. Ведь он верил. Чертовски ненавидел себя за это, но продолжал верить и надеяться. Каждый раз, когда приходил к Азирафаэлю, когда в очередной раз ему приходилось вытаскивать Ангела из очередной проблемы – но да, как же он это любил, спасать его – когда постепенно открывал тому глаза на сложность и гниль всей системы. Когда слышал то, что должно было выжечь дотла всю веру, когда пытался спрятать от Ангела всю боль и разочарование за тонкими линзами очков, ведь крепкие стены давно рухнули и восстановлению не подлежат. Когда стоял перед ним с оголенной душой и принимал каждый нож в сердце. Когда уходил. Все еще верил и до последнего надеялся, черт возьми, ждал, что тот передумает, что все поймет, что наконец откроет глаза и увидит самое важное. Верил даже сейчас. Когда в голове набатом стучало пресловутое "Я тебя прощаю". Верил, что это не его Ангел. Что не может их история закончится вот так. Что он мог настолько ошибаться. Что их стороны никогда не было. Верил, верил, верил, и черт возьми, он будет продолжать верить, пока это будет держать его на плаву. Пока не станет еще больнее. Пока не будет больно настолько, что от него уже ничего не останется. Это последний, самый сильный риск на который он пойдет – ведь либо он будет верить и сгорит за секунду, либо будет медленно гнить, пока Бог не смилуствуется над ним в последний раз. Он будет верить, что это очередная западня, в которую они угодили, и выйдут они из нее вместе. Будет верить, ведь чувство надвигающейся опасности уже начинает свербеть на краю сознания. Он будет верить, что эти шесть тысяч лет прошли не зря. Ни для Земли, ни для них. Он будет верить, что осколки можно собрать.