первый раз
Антон устало усаживается на скамейку возле футбольного поля (а равно — вытоптанной земли с двумя железными воротами по сторонам), вздыхая. Сегодня солнце палит, как не в себя, и даже в тени кажется, что его кожа пузырится от жары. Он стирает пот со лба и поднимает взгляд на происходящую игру. Отряд собрался хороший — особо буйных не было, особо плаксивых тоже, а все остальные были в пределах адекватной капризности для своего возраста. Им с Арсением повезло со своими. Диме же с Ирой не так повезло — судя по рассказам, было там парочку неуправляемых, с которыми даже спокойный Поз уже не мог справиться. Антон на их рассказы жалостливо вздыхал, а внутри себя улыбался — удача на его стороне! Не только с отрядом, но и со вторым вожатым. Арсений — крутой. Не в обычном понятии «крутой», конечно. Но крутой по-своему. Такой весь умный, как Димка, но в это же время прямая его противоположность. Читает книжки заумные в свободное время, что-то пытается объяснять Антону, когда они сопровождают ребятню к озеру, умеет вообще все. Танцевать? Да без проблем. Читать стихи? Тоже. Проводить мастер классы по актерству? Стрелять из лука? Быстро бегать? Да, да, и еще раз да. Он даже чертовы оригами собирать умеет по памяти, чем удивляет детей до сих пор, спустя неделю после начала смены, до открытых ртов. Честно сказать, и Антона тоже. Каждый день — как сюрприз. "Чем на этот раз удивит Арсений?" И тот никогда не подводит. Антону с ним весело, интересно и, самое главное, комфортно. Работать, в первую очередь, и помогать друг другу с отрядом. Девочки из отряда перекидывают волейбольный мячик в кругу рядом с полем, а мальчики (и несколько особо бойких девчонок) пытаются отобрать футбольный мяч у Арсения. Ах да, Арсений, конечно же, круто играет в футбол тоже. Тот бежит с ним с улыбкой на губах, обводя пацанов на раз-два. Те, красные и даже немного злые, все пытаются вернуть себе мяч, но успех не велик. Арсений выглядит так, словно с обложки журнала сошел. Антон выглядит так, словно он рак, которого уже варят к пиву. Кудри прилипли ко лбу от пота, а на футболке два больших пятна под мышками. А этому хоть бы что — на лбу лишь поблескивают капельки пота, а в целом он выглядит… очень даже. Антон мотает головой, ловя взгляд голубых глаз, но улыбку сдержать не может. На него этот выпендреж с мячом почему-то действует так же, как и на детей. Хотя и не должен. — Присоединяйся! — кричит ему Арсений, пробегая рядом. — Не могу! — устало отвечает Антон, откидываясь спиной на скамью и щурясь от солнца. Жалкий ветерок, который обдает лицо, дает хоть немного выдохнуть от жары. Антон приподнимает подол футболки в попытках хоть слегка охладиться. Прикрывает глаза. Ребятня вдруг взрывается победным криком, и Антон распахивает глаза, чтобы наткнуться на очевидно поддавшегося Арсения. Тот делает вид, что удивлен, но недостаточно убедительно, и Антон понимает, что тот просто устал бегать. Он садится рядом, вплотную, и его горячая кожа плеча прижимается к плечу Антона. Становится еще жарче, но Антон не отодвигается. — Я, кажется, сдох, — выдыхает Антон, вытягивая ноги. — Ты, кажется, отлыниваешь от игры с ребятами, — псевдосерьезно говорит ему Арсений, но он буквально улыбается глазами (как учила Тайра Бэнкс). — Пиздеж! — тут же вскидывается Антон, и сразу же чужая рука звонко шлепает его по бедру, незакрытому тканью шорт. Иногда он забывает, что при детях ругаться нельзя. Ну и что? Это единственный его недостаток. — Вранье, — исправляется он под строгим взглядом голубых глаз. — Я помогал Наташе искать ее эту заколку у озера. Маленькую настолько, что они вместе копались в песке полчаса с Наташей, пока не оказалось, что она положила ее в карман других шорт. Антон тактично промолчал, хотя в душé проклинал эту заколку до сих пор. — Нашел? — усмехается Арсений, прекрасно знающий, что нет. — Козел, — шипит Антон, щипая того за руку и уклоняясь от подзатыльника в ответ. Дети все продолжают носиться с мячом, пока через время не выдыхаются и не валятся прямо на землю. Потные и еле дышащие, но довольные. Антон чувствует себя так же, развалившись на деревянной лавочке. Смена выходит просто чудесной. Они с Арсением не просто сработались, нет. Антон вполне может назвать того другом — за неделю знакомства, но все же. Он и смешной, и ответственный, и серьезный, когда надо. Умный, куда умнее самого Антона. И красивый до несправедливости. Сказать, что он привлек внимание этими своими голубыми глазами и вороньими волосами — не сказать ничего. Антон не знает, замечал ли Арсений все эти влюбленные взгляды девочек из старших отрядов, но он замечал их постоянно. Его даже разок попросили передать записку Арсению, но он, если честно, ее не донес. Зачем она Арсению? Если только того не тянет на девочек лет пятнадцати. Антон надеется, что нет. — Прекрати дышать, как собака, — усмехается Арсений, откидывая голову назад и открывая белую тонкую шею миру. — А пахнуть мне, как собака, не перестать? — язвит в ответ Антон и слышит пару детских смешков. Быть любимцем детей — приятно. Арсений смеется тоже, его кадык прыгает вверх-вниз слишком завораживающе, и Антон пялится, не краснея. А если и краснея, то это от жары. — Сегодня слишком жарко, чтобы функционировать. — Это называется лень, Шаст, — говорит он и поворачивает голову. Челка его закудрявилась немного, а щеки порозовели. Антон старается не пялиться на приплюснутый кончик носа и по-девичьи длинные ресницы. Если Арсений чем и раздражает, так это какой-то совсем уж выходящей за грани дозволенного привлекательностью. Нельзя быть умным и красивым. Это против правил мироустройства. — Это называется солнечный удар, Арсений! — драматично вскрикивает Антон, падая телом на Арсения и прикрывая глаза. Чужие коленки чуть трясутся от смеха, дети тоже рядом где-то заливаются. Жар на лице вдруг усиливается, и, открыв глаза, лицо Арсения оказывается очень близко к его собственному. — Искусственное дыхание делать не буду, — шепчет он, ухмыляясь. Щеки почему-то краснеют. Наверняка это из-за жары. Антон моргает немного потерянно, смотря на лицо над собой, и что-то странное будто скручивается в животе. Он себя не понимает. — Обидно, — быстро находится он, поднимая корпус с чужих ног и садясь вновь ровно. Но странный узел в животе не развязывается все равно. Скорее закручивается еще сильнее, когда Арсений, смеясь и улыбаясь, щипает его несильно за щеку. — Не обижайся, Антошка. Может быть, в один момент я передумаю. Антон пытается продолжить играть обиженного, но чужая лучезарная улыбка слишком заразительна. Дети смеются вновь, смотрят своими большими глазами в заляпанных формах и с разбитыми коленками. У них через полчаса ужин, надо бы начинать собираться. Антон планирует не думать о странном чувстве внутри себя и каком-то почти некомфортном ощущении после разговора. — Так, ребятня! — встает он, хлопая себя по коленям и смахивая пот со лба. — Сдаем мне мячи и топаем мыть руки! Может, пока он дойдет до комнаты со спортивным инвентарем, то хоть немного это что-то внутри развяжется. Арсений кивает ему, мол, «встретимся в столовой» и уводит нестройный строй детей на ужин. Ночью, когда он отмахивается от комаров в общем домике вожатых и пялится в темноту комнаты со своей койки, его наконец-то догоняет осознание. Тогда днем на скамье под жарким, палящим до ожогов кожи солнцем он хотел Арсения поцеловать.второй раз
С ночным осознанием сложно функционировать последующие дни. Немного даже стыдно быть возле Арсения, хотя никакой причины стыдиться-то и нет. Это временное, это лагерное. В детстве было так же — он приезжал, вздыхал по самой красивой девчонке с отряда всю смену, а потом забывал о ней спустя неделю нахождения дома. Поэтому ничего серьезного. Никому знать об этом необязательно. Да и думать самому об этом тоже необязательно. Можно просто вести себя дальше точно так же, как и до этого. Но это сложно. Антон пытается почаще разделять их обязанности, почаще ходить к Димке с Ирой, когда есть свободное время, и пытается не так близко садиться рядом с Арсением. Тот замечает это быстро — ничего не говорит напрямую, но короткими фразами дает Антону понять, что все заметил. Антон краснеет, не зная, что сказать в свою защиту. День вновь стоит жаркий, душный, и поэтому они идут с отрядом на озеро с разрешения старших вожатых — предварительно прослушав часовую лекцию о том, как же жутко важно следить за детьми в воде. Антон знает, окей? Они все сдавали эти тесты перед тем, как их взяли вожатыми. Зато Арсений слушал с таким лицом, будто от этого зависит судьба человечества. Антон старался не смотреть пристально на чужой профиль, но получилось херово. Дети радуются так, что чуть не оглушают их с Арсением к чертям собачьим — уносятся в свои комнаты переодеваться побыстрее. Возле озера мошкары еще больше — Антон отмахивается полотенцем, мысленно пересчитывая детей по пути к воде. Арсений шагает впереди всех довольной походкой в ужасно коротких красных шортах. Антон упорно не смотрит на красное пятно впереди себя. Прочитав краткую версию лекции детям, они с Арсением наконец-то усаживаются на полотенца, что постелили на горячий песок. Антон делает вид, что строжайшим образом следит за детьми, боится даже взглядом задеть Арсения и наткнуться на его говорящий взгляд. Чувствует себя глупо — и чего только боится? Арсений же не телепат, мысли его прочитать не сможет. Но вот обидеться — запросто. Все же за смену они вдвоем сдружились достаточно крепко, а тут Антон вдруг бегает от него. Обижать Арсения хотелось меньше всего, а спалиться не хотелось вообще. В первое утро он все отмахивался — ну какой еще «хотел поцеловать»? Бред, да и только. Просто странные ночные мысли после тяжелого дня. Но после этого, каждый раз смотря на Арсения, взгляд будто сам падал на его растянутые в вечной улыбке губы. В столовой, на зарядке по утрам, в общем домике вожатых. Антон себя обманывать не стал — ну втрескался и втрескался. Что теперь поделаешь? — Ты после ужина вернешься в комнату или опять убежишь? — будто невзначай спрашивает Арсений, смотря не на Антона, а на детей у воды. Антон поджимает губы. — Я не убегал никуда, — бормочет он, прокручивая кольцо на пальце и переводя взгляд вперед. — Савелий! Нельзя кидаться песком! Арсений рядом усмехается, чуть наклоняя голову, и вытягивает ноги. Пальцами ног он зарывается в теплый песок и блаженно выдыхает. Антон случайно засматривается на тонкие щиколотки. Случайно! — Хорошо, перефразирую. Ты опять к Ире пойдешь до отбоя или наконец в нашу комнату вернешься? Честно говоря, он бегает не к Ире. А скорее от Арсения. Ира ему хорошая подруга, да, но она слишком прилипчивая. Антон подозревает, что может ей нравиться, но она ему не нравится в романтическом плане от слова совсем. Когда он смотрит на нее, ее он поцеловать не хочет. — Я хожу не только к Ире. Там еще Поз. Арсений на это только закатывает глаза. — Хорошо, Антон, давай я еще раз задам вопрос так, чтобы ты не мог на него не ответить, — говорит он, и в голосе уже даже чувствуются нотки обиды. Почему-то это немного радует — значит тому не все равно. — Не злись, Арс, — елейным голосом тянет Антон, сжимая чужое горячее плечо своей рукой. Но тот лишь смахивает руку с себя и продолжает. — Ты вновь уйдешь куда-то после ужина, чтобы не сидеть со мной в одной комнате, или нет? — Ты обижаешься? — вдруг со всей серьезностью переспрашивает Антон, потому что в вопросе Арсения больше нет ничего, кроме обиды. Арсений громко вздыхает и поворачивается к Антону, смотрит прямо в глаза. Лицо у него серьезное. — Нет, — говорит он сучливым голосом, поднимая бровь. Антон по-настоящему теряется в происходящем — это все еще шутка, или Арсений не играет? Он только порывается спросить именно это, но их прерывают. — Арсений Сергеевич! — кричит Сережа, самый младший из их отряда. Ему семь, а выглядит на все двенадцать. Он хромает драматично к ним, сжимая коленку рукой. На лице у него испуг. — Что такое? — тут же переключается будто Арсений, его тон становится мягче. Сережа отрывает ладошку и показывает разбитую коленку. Ничего серьезного, но выглядит больновато. Арсений сажает паренька рядом, тянется к своей поясной сумке и копается в ней. Сережа смотрит на Антона так напуганно, будто вот-вот умрет и не знает, что теперь делать. — Все нормально, не переживай, — говорит Антон, хотя вид крови его немного пугает еще с детства. — Оно быстро заживет. Сережа кивает быстро-быстро, а Арсений уже держит в руках антисептик и пластыри. — Это где ты так? — спрашивает он, осматривая коленку осторожно. — Там камешки возле воды, а мы бегали на скорость с Пашей, и я упал, — лепечет он, смотря то на Антона, то на Арсения. Антон улыбается ему, пытаясь хоть немного подбодрить. — Вы меня теперь отругаете? — спрашивает Сережа тихо и испуганно. — Нет, ты чего? — тут же качает Арсений головой. — Но в воду сегодня больше не лезь, хорошо? Я обработаю коленку, и все. От чужого мягкого голоса ведет даже Антона — он улыбается бессознательно, всматривается в лицо напротив. Арсений вдруг вновь лезет в свою сумку и достает свой носовой платок — они у него каждый день разные, отстиранные. Антон не совсем понимает, зачем они ему вообще нужны, но тот носит их как что-то сакральное почти. Запрещает даже трогать. А тут берет его и смахивает песок с маленькой коленки, осторожно и аккуратно, чтобы не причинить боль. Промокает им выступившую кровь и начинает обрабатывать. Антон не может сдержать ту самую мысль вновь. Она врывается буквально с ноги в его голову. Он не может не думать о том, что хочет поцеловать Арсения. Интересно, он целуется так же аккуратно, как обрабатывает раны? Тоже максимально нежен и осторожен? Щеки тут же загораются, словно факелы, а внутри все скручивается. Боже, нельзя о таком думать рядом с самим Арсением, это невыносимо. Сережа жмурится, когда на его коже шипит и пенится перекись, а Арсений тут же дует на ранку и клеит пластырь. — Все, герой, беги! — улыбается он, взъерошивая темные волосы мальчика. Тот кивает и шепчет «спасибо», уносясь в сторону остальных детей из отряда. — Вот им на месте не сидится, — качает Арсений головой, но на лице у него все равно полуулыбка. Антон все смотрит на чужое лицо, в чужие голубые глаза, что на солнце становятся еще волшебнее, и чувствует, как все внутри него теплеет. Так приятно и волнующе, что аж кончики пальцев подрагивают. Арсений, не дождавшись ответа, поворачивает голову и смотрит прямо на Антона. Антон смотрит на чужие губы. — Я не уйду сегодня, — говорит он негромко. Арсений кивает с серьезным лицом и отворачивается. Антон успевает заметить улыбку на чужом лице.третий раз
В середине смены устраивают большую дискотеку — дети в предвкушении ходят весь день, переговариваются и перешептываются. Антон вспоминает себя в их возрасте и по-светлому завидует — это был такой важный момент тогда! Нужно было придумать, что надеть и как пригласить на медляк ту самую девчонку. Их ребятам из отряда не так много лет, и они просто хотят попрыгать под энергичную музыку. А вот старшие отряды ходят с мечтательными улыбками и красными щеками. Старшие вожатые сообщают о том, что после основной дискотеки, когда уже наступит время отбоя и дети разойдутся по кроватям, вожатым дадут целый час развлекаться одним. Антон рад неимоверно — он так устал от позитивной приличной музыки, что хоть на стенку лезь. Плюс, парни по секрету сказали Позу (который по секрету сказал Антону), что у них получится и немного пива протащить. Он будет рад и одной баночке. После ужина у всех есть час собраться — Антон не парится, потому что не планирует танцевать сегодня на основной дискотеке, поэтому помогает парням в актовом зале собирать оборудование и составлять плейлист. Приходится проверять тексты всех песен на наличие мата и «похабщины», как им сказали. Арсений идти с ним отказался, сказал, что они встретятся уже на самой дискотеке. За пару дней после разговора возле озера Арсений прекратил дуться, и они даже стали ближе общаться. Антон решил, что может переболеть этой странной влюбленностью, а вот упускать дружбу будет глупо. Антон старается глупо не поступать. Дети первое время неловко топчутся посреди небольшого актового зала — еще не успели сбросить с себя смущение. Антон ловит Арсения глазами, когда тот заводит их отряд, и улыбается. Арсений улыбается ему в ответ, и приходится опустить голову к монитору ноутбука, якобы для настройки звука, а на деле — чтобы скрыть красные щеки. Потому что Арсений пришел в красивой белой рубашке, заправленной в широкие черные джинсы, да еще и волосы уложил. Хотя весь день отнекивался от того, чтобы остаться после отбоя, но Антон, как хороший друг, все же смог его уговорить. Славик рядом кивает, мол, «последи за музлом, а я пока отойду», и Антон занимает место диджея на целый час. От громкой и навязчиво энергичной музыки голова начинает трещать уже не на шутку. И пришедшие Дима с Ирой даже уже не радуют — он машет им устало, переключаясь на следующий трек. Арсений не танцует — сидит в уголке в своей этой рубашке, как отличник, и смотрит за детьми. Те к этому моменту уже пляшут вовсю, прыгают и дрыгают всеми конечностями. Антон не ожидал, конечно же, что Арсений уйдет в отрыв, но и то, что он будет сидеть в углу, тоже стало небольшой неожиданностью. Арсений же зажигалочка — настоящий массовик-затейник и первоклассный тамада. Да, немного был скромный в первое время, но потом уж точно его таким не назвать! Его даже ведь не дети смущают — те на него все поголовно смотрят с открытыми ртами. И если с детьми всех возрастов он контакт наладил, то с другими вожатыми — нет. Только с Антоном. Среди тех же Димы с Ирой он все еще сжимается весь и молчит. Антон не уверен, настораживает его это или умиляет. Славик возвращается, кажется, спустя вечность — довольный и улыбающийся. Антон не уверен, что хочет знать, почему тот так выглядит, поэтому не спрашивает, а лишь выскальзывает из дверей на улицу к свежему воздуху и какой-никакой тишине. Прохладный вечерний воздух тут же немного разжимает тиски, что сдавили голову, и Антон выдыхает устало, садясь на скамью возле заднего выхода из актового зала. Тут небольшой тупик, и сюда бегают покурить вожатые. Только вот Антон пачку с собой не взял, поэтому лишь раздраженно цокает и срывает траву рядом, завязывая ее в узелок. Музыку все еще слышно, но приглушенно, и это ощущается настоящим блаженством. Он облокачивается спиной об сайдинг здания и прикрывает глаза. Хочется, чтобы эта смена не заканчивалась. — Устал? — вдруг спрашивают его сбоку, и Антон испуганно распахивает глаза. Но это Арсений. Всего лишь он. — Есть немного, — кивает он, отсаживаясь чуть к краю скамьи, чтобы Арсений сел рядом. Тот садится, но скамья короткая, не для таких великанов, поэтому они вжимаются друг в друга бедрами. Даже через джинсу чувствуется тепло чужого тела. — Детям весело. — А тебе? — спрашивает Антон, переводя свой взгляд на Арсения. Тот хмурится, услышав вопрос, и непонимающе смотрит в ответ. — В смысле? — Ты не танцуешь особо. — Немного не по себе, — отмахивается тот. — Слишком много людей. — Ты буквально ведешь кружок танцев! — усмехается Антон. Но Арсений мотает головой. — Это не то же самое. Он, очевидно, немного смущен и зажат. Перебирает пальцами и смотрит куда-то в землю. — Зря, — хмыкает Антон. — Скоро медляк, и тебя с руками и ногами там разорвут желающие. Арсений фыркает, пихая легонько Антона в плечо, и весь вечер кажется каким-то совсем волшебным. — Или тебя. — Я не умею танцевать под медляк. Что полная правда — в последний раз он позорился в десятом классе, оттоптал ноги своей партнерше и зарекся больше никогда никого не обрекать на такую незавидную судьбу. — Серьезно? — смотрит на него Арсений широкими глазами. — Ну не все талантливы, как ты, Арс, — качает он головой и язвит. — Некоторые из нас обычные люди. Арсений пихает его в плечо вновь, но на губах у него все равно полуулыбка. — Козел, — бурчит он, но по интонации слово больше похоже не на оскорбление. Антон не может не улыбнуться тоже. За стеной прекращает звучать энергичная музыка и слышится медленная мелодия. — Я думал, ты хотел кого-то позвать на медляк, — чуть тише говорит Арсений, отводит взгляд. Сердце в груди у Антона прыгает куда-то к горлу. Он не уверен, что именно хочет сказать Арсений и о ком он, но внутри все теплеет от тона. — Хотел, да, — тоже опускает голос он, надеясь, что не ошибается в выводах. — И не позовешь, получается? — Ну я же не умею. Диалог ощущается как-то иначе. Не так, как обычно. И внутри вырастает небольшая надежда. — Я могу научить. И это звучит так тихо, что ему кажется, что лишь послышалось. Но Арсений смотрит и улыбается немного нервно. Антон встает со скамьи быстрее, чем когда-либо. Арсений встает следом. Он оттягивает рубашку вниз, поправляется, и Антон в своей растянутой футболке чувствует себя первоклассным дураком. Но одежда заботит его сейчас далеко не в первую очередь. — Клади руки, — говорит Арсений, но Антон лишь качает головой. — Я реально не знаю как, Арс. Тогда Арсений осторожно берет его левую руку сам, сжимает пальцами запястье и ведет ее до своего правого бедра. Антон старается даже не дышать громко, ладное бедро под кончиками пальцев немного сводит с ума. Вторую руку Арсений обхватывает своей, переплетает пальцы, а свою свободную руку кладет мягко на плечо. Первое, что осознает Антон — они очень близко друг к другу. Ближе еще не были. И это пугает. По-хорошему пугает. Второе — они держатся за руки, буквально переплетаясь пальцами. Антон чувствует чужие костяшки своими подушечками. Сердце стучит где-то в горле. — Запомнил? — спрашивает Арсений тихо. Антон лишь кивает, боится поднять взгляд от ног к лицу напротив. — А теперь просто можно покачиваться из стороны в сторону, и все. Антон кивает вновь, собирается с силами и поднимает взгляд. У Арсения чуть красные щеки и такой же смущенно-напуганный взгляд, как и у него самого. — Несложно, да? — спрашивает он. — Несложно, — соглашается Антон, сжимает чужую руку чуть крепче. Антон переносит вес на правую ногу, покачиваясь в сторону, и Арсений следует за ним, дает Антону вести себя и свое тело следом. Ему кажется, что с каждой секундой он все сильнее сходит с ума. Это слишком лично и интимно — вот так танцевать в темноте летнего вечера, спрятанными за зданием, и с глухо играющей медленной мелодией. Антон боится, что Арсений слышит его гулко стучащее сердце и видит, как же сильно он переживает. Обычный медленный танец, по сути, но Антону кажется, что он вот-вот взлетит от ощущений. — У тебя хорошо получается, — шепчет Арсений, стараясь говорить тише звучащей за стеной мелодии. От чужого шепота хочется кричать и улыбаться бесконтрольно. А еще хочется Арсения поцеловать. Так сильно, как никогда до этого. Всего лишь чуть податься вперед, и они соприкоснутся носами. Всего лишь шаг, и они коснутся губами. Антон смотрит на чужие трепещущие ресницы и боится, что он сейчас не сможет Арсения отпустить — ни их сцепленные руки, ни свою руку с теплого бедра. Он не совсем понимает, что значит это все. Помогает ли Арсений чисто из дружеских побуждений или же нет. Но от мыслей о том, что это может быть таким же важным моментом для него, как и для самого Антона, органы скручиваются в узел. Арсений красивый, что словами не описать. Весь такой холодный и острый снаружи, но внутри он теплый и совершенно волшебный. Рядом с ним чувствуешь себя немного вторым сортом почти что. Есть ли хоть какой-то шанс, что длинный и лопоухий Антон мог хоть на секунду запасть Арсению в голову? Он не знает. Но глаза напротив смотрят как-то уж слишком внимательно. И стоит им пересечься взглядами, столкнуться зеленым с голубым, как тот опускает взгляд. Но Антон не рискует — не находит в себе смелости сделать этот совсем небольшой шаг. Продолжает покачиваться с Арсением в своих руках. И медленная мелодия заканчивается. Вся сакральность момента исчезает. Теплая рука с его плеча тут же пропадает, и Арсений отступает на шаг назад. Смущенно поправляет вновь рубашку и улыбается натянуто. — Спасибо, — говорит Антон, пытаясь сделать вид, что ничего такого сейчас и не произошло. — За то, что научил, я имею в виду. Арсений лишь кивает и ретируется обратно в актовый зал. Сидеть там оставшиеся полчаса жутко неловко — детям весело, они уже даже криком подпевают песням, а Антон все кидает взгляды на Арсения, который упорно смотрит в пол. Последней композицией вновь будет медляк, и Антон планирует позвать Арсения на улицу и наконец сделать этот маленький шаг. Собирается с духом все эти полчаса. Когда Славик объявляет о последнем медляке, он встает на почти что позорно трясущихся ногах. Арсений сидит возле выхода, ровно так, словно палку проглотил, и каждый шаг к нему удваивает панику. Но тут его дергает кто-то за локоть. — Потанцуешь со мной? — спрашивает голос Иры сбоку, и Антон, не успев ответить ничего, уже стоит в середине зала с ней. Та улыбается, и улыбка у нее не смущенная ни разу, а уверенная и почти что хищная. Антон пытается ей что-то сказать, отмазаться как-то, но Ира кладет его руку к себе на бедро и притягивает ближе. Дети рядом с ними начинают радостно пищать. Он смущен до невозможности, и это не то приятное смущение, что было всего полчаса назад. Ему некомфортно. Ира слишком близко, от нее пахнет сладкими духами. Она улыбается накрашенными губами, и к ней совсем не хочется делать никаких шагов, даже самых маленьких. — Ты же останешься после? — спрашивает она тихо, наклоняясь ближе. Антон заставляет себя не отстраниться лишь из желания не сделать ей больно. Он кивает, не решаясь ответить словами, и просто надеется, что этот медляк короче предыдущего. Танцевать с Ирой ощущается… механически. Он думает лишь о том, куда наклониться и шагнуть. С Арсением он думал о том, как красиво трепещут его ресницы вблизи и как приятно ощущать тепло его кожи через толстую джинсу. На Ире тонкая длинная юбка, но свою руку хочется убрать. Ее напор отталкивает так сильно, что хочется просто сбежать из этого зала. Но мелодия не заканчивается быстро — Антону кажется, что она бесконечная. А от сладкого запаха кружится голова. Ира красивая, это неспорный вопрос. У нее длинные ноги, миловидное лицо и светлые волосы. И еще пару недель назад Антон был бы рад потанцевать с красивой девушкой, даже если она бы ему не нравилась. Но сейчас это кажется неправильным. Он хочет вернуться туда, за стену этого здания. К шуму ветра в деревьях и к еле слышному дыханию Арсения рядом с собой. Рука затекает, а та, что переплетается с рукой Иры, вообще потеет. Становится неловко. Но, во славу всех богов, медленный танец заканчивается. По ощущениям, спустя целую вечность. Дети недовольно шумят, но все же послушно идут к выходу. Антон кивает Ире и спешит туда, где сидел Арсений. Тот, завидев его, улыбается как-то странно. Сперва похоже на улыбку «рад за тебя», но линия губ слишком ломаная, больше похожая на грустную улыбку. — Отведем вместе их? — спрашивает Антон, обтирая потные ладони о штаны. — Я сам отведу, оставайся, — мотает Арсений головой. — Я все равно останусь потом у себя. Антон непонимающе хмурится. — Ты не вернешься? — спрашивает он. — Ты же говорил… — Голова разболелась, — отмахивается тот, явно привирая. — Ты развлекайся. И, пересчитывая детей, выводит их на улицу. Они галдят, обсуждая танцы, и им явно не до разборок их вожатых. — Но Арс… — протестующе начинает Антон, но его останавливают. — Увидимся завтра, да? — мягко перебивает его Арсений. — Ты хорошо станцевал, Шаст. И уходит с детьми в сторону домиков. Антону не хочется возвращаться в зал, его даже перспектива выпить пива уже не радует. Он прислоняется к стене спиной и прикрывает глаза. Ну почему вот так каждый раз?четвертый раз
Работать весь следующий день с Арсением — неловко. Меганеловко. Супернеловко. Ну, что-то около того. Весь день почти проходит в молчании — даже когда они сидят и ждут, пока дети наиграются в мяч, ни один из них и слова не говорит другому. Антон не очень понимает, в чем дело. Строит догадки, но очень боится, что они лишь его собственная фантазия. Строить воздушные замки не хочется совсем. Но и спросить просто банально стремно — что спрашивать-то? И в воздухе витает ощущение, что все упущено. Что тот шаг, который Антон так и не сделал, был последним шансом. И он его проебал. Арсений выглядит рядом с ним зажатым. Это непривычно до чертиков, ведь обычно все было наоборот. Среди всех он стесняется, а рядом с Антоном может наконец расслабиться. Стоит ли извиниться перед ним? И если да, то за что? Антон весь день не находит себе места. А к отбою натурально сходит с ума. Арсений на него не смотрит совсем — лежит на своей койке и читает книгу так внимательно, словно это самый главный труд за всю историю человечества. Сначала Антон пытается просто подождать — в какой-то момент он же устанет читать, так? Но Арсений не устает ни через полчаса, ни через час. Славик (с которым они делят комнату) уматывает куда-то, подмигнув Антону и сказав, что вернется поздно ночью. Честно говоря, Антону совсем уж похер на Славика и его эти любовные похождения. Ему бы со своим недопониманием разобраться. Арсений даже на хлопнувшую дверь не реагирует. Просто приклеился глазами к страницам, и все тут. Антон тяжко вздыхает и обещает себе, что подождет еще десять минут, и… И он что-то сделает. Наверное. Если хватит смелости. Эти десять минут длятся ровно минуту, по ощущениям. Просто словно на скорости света проносятся. Антон встает со своей скрипучей койки через силу. — Арс? — спрашивает он буднично, словно в любую секунду его не разорвет изнутри от паники. Тот лишь мычит вопросительно, взгляд не отрывает от своих этих букв. — Можно спросить? Он вновь лишь кивает, и Антон борется с желанием вырвать книгу из чужих рук. Садится на чужую кровать, она скрипит еще пуще его койки. Арсений наконец-то поднимает на него недовольный взгляд. — Что? Он аж теряется от грубого вопроса — а вот и правда, «что»? Что спрашивать-то? «Слушай, Арс, а я тебе случаем не нравлюсь?» «А ты вчера так отреагировал и не остался, потому что тоже хотел станцевать со мной, как и я с тобой?» «Можно тебя поцеловать?» — Ты… все нормально? — спрашивает он вместо этого. — Да, — тут же отвечает он, хмурясь. — Точно? Его это злит, сразу видно. И Антон прикусывает щеку изнутри, пытаясь хоть как-то вырулить ситуацию. — Почему ты злишься? — спрашивает он еще тише. Арсений открывает рот, и кажется, что он сейчас вновь начнет ругаться, но вместо этого лишь молчит и закрывает рот обратно. Сдувается, как шарик. — Не с той ноги встал просто, прости, — говорит он тихо и устало. Антон подсаживается ближе, так, чтобы касаться своим коленом чужой ноги. — А если честно? Тот смотрит на него с просьбой в глазах, молит не давить. — Шаст… Антон лишь качает головой и обхватывает своей рукой чужую, которая держит книгу. Арсений нервно сглатывает. — Почему? Видно, что он борется с чем-то внутри себя, старается придумать выход из ситуации. Но он никак не находится. Антон поглаживает его костяшки аккуратно, старается передать через прикосновения свою правду. — Это глупости, — говорит он так тихо, что почти шепотом. — Правда. Но Антон просто молчит — дает время собраться и сказать правду. Терпеливо ждет. Арсений дышит прерывисто, то поднимает, то опускает взгляд, и так проходит несколько мучительных минут. — Я подумал тогда, вчера, что ты меня имел в виду, — говорит он наконец-то, просверливая взглядом книгу. — Ну, когда говорил, что хочешь позвать кого-то на медляк. Антон решает не перебивать, не выкрикивать «так и было!». — А потом понял, что ты про Иру, и… — он останавливается, проводит рукой нервно сквозь челку. — Слушай, я обиделся на то, что сам придумал в своей голове, и это глупо было. Прости. Он выглядит очень нервным, почти смирившимся непонятно с чем. Антон улыбается так широко, потому что вообще-то он оказался самым большим счастливчиком. — Не извиняйся. Так и было, — говорит он, наконец-то пересекаясь взглядами с Арсением. — Я говорил про тебя. Я хотел танцевать с тобой. У Арсения округляются глаза, и он смотрит ими пристально-пристально, будто пытается высмотреть ложь на лице Антона. — Ты серьезно? — спрашивает он так осторожно, словно их подслушивают. Антон лишь кивает с довольной улыбкой. — Шаст, если это прикол… — начинает он было, но закончить не успевает. — Хочу тебя поцеловать, — перебивает Антон, даже немного пугаясь своего же предложения. Арсений, кажется, совсем подвисает. Смотрит и молчит. Антон не уверен, хороший ли это знак. Становится жутко неловко. — Или забудь, я не так понял… — тянет он, покрываясь красным, кажется, с ног до головы. Но рука Арсения вдруг сжимает его руку крепко, даже больно немного. — Нет, Шаст, подожди, — говорит он, тараторя. — Я… тоже. — Круто, — выдыхает он, и тут же хочется дать себе по голове. Ну какое «круто»? Ему же не десять лет. Но Арсений расплывается в такой умилительной и чудесной улыбке и отвечает: — Круто. И тянется вперед. Они ближе, чем были вчера. Вот-вот, и коснутся друг друга носами. Антон не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. А потом чужие мягкие губы прижимаются к его губам — очень осторожно, почти невесомо. У Антона не хватает смелости углубить поцелуй, поэтому он лишь прижимается своими плотнее. Арсений резко отскакивает назад. — Подожди, — панически почти что выдыхает он, отталкиваясь руками от чужих плеч. Антон уже готовится слушать разное — и «это все неправильно», и «ты не так понял», и «это шутка». Но Арсений лишь вскакивает с кровати, что скрипит им двоим на прощание, и тащит с собой в маленькую ванную, в которой они вдвоем, два великана, помещаются с трудом. — Что? — спрашивает Антон, стараясь не прижиматься всем своим телом к чужому, но пространство не позволяет. То, как от дыхания поднимается чужая грудь, он ощущает своей же. Это… слишком. — Вдруг Слава вернется. И тут Антон выдыхает — господи, сколько он успел надумать, а Арсений боится какого-то там Славика. Он смеется мягко, ловя недоуменный взгляд напротив, но решает не пояснять. Сейчас на это так похуй, слов нет. — Теперь можно тебя поцеловать? Арсений на вопрос тут же начинает краснеть, от смущенной улыбки появляются ямочки, и он кивает кратко, прикрывая глаза. Антон чуть наклоняется и наконец целует так, как долго хотел — медленно и жарко, мягко проходясь языком по чужой губе. Арсений первое время просто дает Антону свободу — раскрывает рот, цепляется руками за плечи и позволяет чужому языку хозяйничать, но потом включается, и у Антона отключается мозг. Целовать Арсения — это одно. А вот целоваться с Арсением — совсем иное. Чувствовать его руки на своем теле, бешеный пульс под кончиками пальцев руки, которой он поглаживает чужую шею. Арсений податливый, он быстро учится и через пару движений уже сам ведет. И это жутко странно, но так приятно, что глухой стон все же вырывается, когда зубы смыкаются на его нижней губе. — Можно? — спрашивает его Арсений непонятно о чем, но Антон кивает все равно. Можно все, вообще все. Руки вдруг лезут под его растянутую футболку, тонкие пальцы скользят вверх, к груди. Антон целует Арсения чуть глубже и активнее, когда пальцы доползают до ребер. — Так нечестно, — улыбается он в чужие губы, и ему улыбаются хитро в ответ. — Ты против? И знает же, что нет. Не против. Он прижимается вновь, опять лезет языком в горячий рот, когда большой палец Арсения ногтем задевает сосок. Стон, сдержать который не выходит, вибрирует прямо в глотке, и Арсений стискивает его кожу еще сильнее. Рука его спускается ниже, опасливо немного. С каждой секундой Антону все сложнее дышать. Особенно, когда рука добирается до низа живота. — Кажется, это немного перебор для первого поцелуя, — выдыхает Арсений, чуть отстраняясь. Его распухшие губы блестят от слюны. — А для какого не перебор? Антон проводит пальцами сквозь чуть кудрявую темную челку, а второй рукой мягко поглаживает место между плечом и шеей. Арсений улыбается, щекотно ведет рукой по боку под футболкой и хитро щурится. — Для… четвертого. Антон наклоняется ближе, носом к носу, и говорит тихо прямо в чужие губы. — Договорились. И целует вновь.