Дела любви

      В этот раз весна наступила в середине сентября — этот месяц соответствовал марту в Северном полушарии. Солнце уже с неделю освещало остров Линкольна, сезон дождей и заморозков подошёл к концу, и ничего так не могло доставить удовольствие колонистам, вынужденным томиться в четырёх стенах Гранитного дворца большую часть зимы, (термометр показывал около пятнадцати градусов ниже нуля по шкале Цельсия), как ранняя охота, рыбалка и работа на хлебном поле. После долгого заточения, воздух казался чище, чем когда-либо, а расположение духа тянуло за пределы убежища, и Гедеон Спилет воспользовался данной возможностью, чтобы пополнить запасы и «подстрелить» неплохой ужин в лесу неподалёку. Дядюшка Юп и Топ с удовольствием составили ему компанию, первый, с привычной ему хладнокровностью подбивающий всякую дичь дубинкой, а второй, то и дело, бесстрашно гоняющий мелких грызунов и тут же кончающий их на месте. Наб и Пенкроф были заняты не менее важным, по словам самого моряка, делом: высушиванием листьев табака, запасы которого никогда не бывают лишними. И пока моряк, сообщаясь с верным другом, тщательно проделывал эту работу, Наб занимался разделкой свежих туш, также любезно готовых послужить делу и стать хорошим обедом. Поэтому инженеру можно простить его лёгкое удивление, когда молодой юноша, так жаждующий вдоволь насладиться полученной свободой, внезапно показался сходящим с подъемника, всего через час после заявления, что намеревается провести весь день на корале. Эти пару часов Сайрес Смит намеревался потратить на один непремечательный эксперимент, связанный с таинственным колодцем, но появление Герберта, которого он не хотел попросту беспокоить такими загадками, неожиданно переменило планы, и инженер едва успел опустить крышку и переместить своё внимание на заделывание рубах заплатками, как юноша плюхнулся за стол, пребывая в явном смятении. Что же послужило этому? Новые проделки таинственной силы острова? Тоска по родине? От зоркого взгляда инженера не могло укрыться совершенно ничего. И если всегда собранный юный Герберт так смущался, дело было серьёзным. В обычное время, будь это что-то, связанное с тоской по дому и семейному теплу, юноша нашёл бы Пенкрофа. Будь это плохое самочувствие или вопросы, связанные с некоторыми гуманитарными науками, Герберт отправился бы к Гедеону. Если бы дело было в добром совете или получении навыков в разделывании добычи и поварском ремесле, он увидился бы с Набом. Как правило, Герберт находил Сайреса, когда хотел задать вопросы, связанные с техническими науками, инженерным делом или… Когда его юношеский характер давал трещену, и на смену ему приходил страх остаться на острове Линкольна навсегда, без возможности ещё когда-либо, хотя бы глазком увидеть родные края. Вне всяких сомнений, мальчик был ответственнее и взрослее многих своих ровесников… Но ему было шестнадцать и он был ребёнком, сиротой, попавшим в кораблекрушение и заточение на острове, возможно даже пожизненное. Стоило начать разговор. В тот момент, когда Сайрес уже собирался прервать молчание и тщательно обдумал, как непринуждённо начать беседу, необходимость этого отпала сама собой. Герберт заговорил сам. — Мистер Смит… — медленно произнёс он, барабаня пальцами по деревянной поверхности стола, — эту привычку, Герберт, несомненно, позаимствовал у журналиста. Быстрая мысль вызвала в груди Сайреса душевное тепло. В таких условиях, мальчик был сыном для них всех, а значит, непроизвольно копировал ближайших к нему взрослых фигур. — Что вы знаете о любви? — Не так уж много. — каждый вопрос нуждался в ответе, и Сайрес повидал на своём веку достаточно, чтобы данная тема не могла его удивить или смутить. В конце концов, они были на необитаемом острове, вряд ли Герберт спрашивал об этом из-за каких-то проявившихся чувств. Скорее, из чистого любопытства, как подросток, вот-вот готовый превратиться в мужчину. Но будет ли у этого мальчика возможность почувствовать то прекрасное чувство любви, которое хоть раз в своей жизни испытали другие колонисты? — Могу я спросить, почему ты спрашиваешь, если это не секрет? Герберт коснулся шеи, верный признак того, как неловко ему было говорить. Тем не менее, в итоге он лишь пожал плечами, стараясь говорить небрежно. — Там на континенте, я был знаком с одн… — он замолчал на полуслове, словно что-то обдумывая. На добрую минуту в помещении возникла тишина. Прежде чем продолжить, Герберт отвёл взгляд. — С кое-кем. Мы учились у одного и того же преподавателя естествознанию и биологии некоторое время. Продолжения, кажется, ждать не следовало. — Что ж… — кивнул инженер, откидываясь на спинку стула, убедившись, что Герберт уже ничего не добавит. От смущения или чего-то ещё, кто знает. Тем не менее, Сайрес Смит готов был поделиться тем немногим, что знал сам. Мужчина задумчиво покрутил трубку с табаком в руках, раздумывая, зажечь ли её сейчас или уже после обеда. Сайрес был инженером, он мог ответить на любой вопрос мальчика без колебаний… Но этот требовал некоторых раздумий. — Любовь — это когда… Два человека чувствуют взаимную симпатию и тёплые чувства. Когда они проводят много времени рядом, делают что-то вместе, разговаривают, не наблюдая часов, хотят защитить и искренне беспокоятся друг за друга. Когда ты видишь кого-то, кто вызывает на твоём лице улыбку и трепет, некоторые назовут это «бабочками» в твоей душе, это тоже любовь. — Сайрес внезапно улыбнулся, глядя в мутное оконное стекло. Какие-то новые чувства коснулись сердца, а мысли оказались далеко за пределами Гранитного дворца, в густом лесу, там, откуда то и дело доносились громкие выстрелы из ружья. Словно сама душа говорила за него, он продолжил. — Когда ты считаешь какого-то человека невероятным, толком даже не разбираясь в причинах, когда для тебя он самый лучший, честный и преданный человек, когда ты знаешь, что можешь доверить ему свою жизнь, и тебе не жалко отдать её за него. Любовь… Вот, что я знаю о любви. — внезапно возвращаясь к Герберту, подытожил он. Наваждение исчезло с новым выстрелом. Не стоило забываться. — Это то, что я могу сказать, исходя из своего собственного юношеского опыта, что я испытал, будучи не намного старше тебя. С тех пор я не любил, но такие чувства… Они не забываются. Герберт слушал с жадным интересом, не перебивая, и когда инженер закончил, всё, что он мог, это кивнуть. Щеки юноши покраснели. — О… Кажется, я понял. — сказал он, в смущении комкая носовой платок. — Как у вас и мистера Спилета, верно, мистер Смит? Вы делаете это всё. И каждый раз, когда видите друг друга, улыбаетесь совсем по-другому. К чести Сайреса, он пришёл в себя уже через минуту. Ну… Ему хотелось бы прийти в себя. Першение в горле, жар, бросившийся в лицо, широко распахнутые глаза и отсутствие дара речи были успешно проигнорированы ещё некоторое время спустя. В конце концов, Герберт был ещё совсем как дитя. Он не мог знать всех тонкостей. — Что ты, мой мальчик. — с трудом произнёс мужчина, кашляя. — Совсем нет. Нас с Гедео… С мистером Спилетом связывает крепкая дружба. А связи между представителями одного пола, в общем то, в некотором роде… Как бы тебе сказать… — Но ведь в Нидерландах это разрешено! — неожиданно воскликнул Герберт, приподнимаясь на стуле. Заметив взгляд инженера, юноша стушевался, в смущении садясь обратно. — Я хочу сказать… Да ведь такие связи всё же законны, верно, мистер Смит? Пока наше судно стояло в порту Амстердама в период шторма и судоремонтных работ, отец отправил меня учиться в местную школу на пару месяцев, вместо того, чтобы нанимать мне учителей, чтобы я смог увидеть центр города и найти себе друзей. И там к такому относились вполне спокойно. — юноша поднял взгляд. — Даже у моего отца там был… — словно это слово было пошлым и неприемлемым, он произнёс его совсем тихо. — Роман. — С мужчиной?.. — Сайрес тут же встряхнул головой, прикусив язык. Это совсем не то, что он собирался произнести, а удивление и любопытство были здесь совсем не к месту. — Всякое бывает, Герберт, вот что. И, в конце концов, не нам, людям, судить. Но, понимаешь ли… — мужчина ещё раз прокашлялся, впервые за разговор нервно оглядываясь на дверь Гранитного дворца. — Между мной и Гедеоном лишь близкая дружба, такая, какая бывает между близкими знакомыми, многое пережившими вместе. — Но вы вели себя совсем не как друзья?.. — робко возразил он. — Вы уверены, мистер Смит? — Я уверен в этом также, как уверен в том, что небо голубое. — коротко ответил Сайрес, поднимаясь из-за стола и чувствуя непреодолимое желание выкурить трубку. Разговор не из простых. Заметив, что его юный собеседник вновь собирается вступить в дискуссию, Сайрес поднял руки вверх. — Герберт, прошу, давай закончим этот разговор, поверь мне, в нём совсем нет смысла. — юноша не спорил. Инженер уже приготовился закурить… Но, как отцовская фигура, он должен был убедиться. — Тебе нравится какой-то парень? Там, на континенте. Поймав взгляд взрослого, Герберт отвёл взгляд, вставая с места и пряча руки за спину. Повисла пауза. — Был один… Кое-кто… Я ведь сказал, что мы учились вместе. Это было в Ричмонде, уже позже… И… Иногда я скучаю. Но я не думаю, что он всё ещё ждёт меня. В конце концов, мы здесь уже целый год. И вряд ли у него были бы такие же чувства, в любом случае. — и Герберт, юноша сильный духом, гордость колонистов, заставил себя улыбнуться, не осознавая, что в этот же момент сердце Смита сжалось от боли за своего преемника. — Остров Линкольна чудесное место, я уверен, жизнь здесь гораздо лучше, чем в некоторых городах материка. Спасибо за разговор, мистер Сайрес. — Не за что, Герберт. Не за что.

***

— Мы посидели, мы поговорили, мы поделились мыслями. — заметил Герберт, сидя на траве и подкармливая куропаток из рук. — Кажется, мистер Смит о чем-то задумался. Неужели я обидел его? Я правда думал, что он и мистер Спилет… — Нет-нет, ты сказал всё верно, сынок. — хмыкнул Пенкроф, занося топор и разрубая бревно прямо по центру. — Но наш дорогой инженер забыл добавить пункт о том, что главный признак любви — это отрицание любви. — Хозяин невероятно умен и догадлив, но не в этом вопросе. — добавил Наб, подбирая дрова и складывая их под навесом. — Но, чёрт бы меня побрал, если уже к следующей зиме он и мистер Спилет не… — Что-что, мистер Спилет? — появляясь из-за угла, неожиданно переспросил сам журналист, неся ружьё наперевес и насвистывая какую-то весёлую мелодию. Наб, Пенкроф и Герберт даже не переглянулись. — Ничего!