Что-то на музыкальном

      Сгущаются сумерки, жара душит, не спадает, воздух плавится, дрожит, складывается впечатление, что его рукой можно потрогать. Илья утомлённый летним зноем, выползает из дома на улицу. Думает, что снаружи будет легче — ошибается.       Редакторы «битвы сильнейших» будто специально издеваются. Выбирают такие места для очередных съёмок, которые буквально за кудыкиной горой находятся. Такая глушь, что на километры одни поля да пролески. Ни отеля тебе, ни захудалой гостиницы. На этот раз поселили их в большой избе, которую любезно предоставили радушные хозяева, что к экстрасенсам за помощью обратились. Илье тесную комнатушку с Владом делить придётся, но он не жалуется. Илья только рад приятной компании. Будет с кем поболтать, ежели силы останутся языком ворочать. В таком-то пекле целый день вариться, хорошо если до завтра доживёт.       Из удобств: открытые нараспашку окна без москитной сетки и какого-либо намёка на сквозняк, ветра тут днём с огнём не сыщешь, колодец с водой, алюминиевый таз и надтреснутый ковшик, на случай острой необходимости ополоснуться, туалет на улице со сломанной дверцей, да пухлые курочки на заднем дворе, охраняемые подслеповатым псом на ржавой цепи.       Илье ещё повезло, он-то на кровати спать будет, пусть старой, скрипучей и прогибающейся под весом тела, но всяко лучше, чем Владу. Череватому досталось место на твердой скамье, там даже ног не вытянешь, только в позе эмбриона скрючившись в бараний рог, спать можно. И то колени торчать будут, учитывая высокий рост Влада. В общем и целом, ночка предстоит томительная и не то чтобы весёлая.       Но в подобных адских условиях некоторые из команды вполне себя комфортно чувствуют. Марьяна с Олегом из рюкзаков банки отвратительно-тёплого пива достают. Где только взяли? Не мешкают, сразу же распивают. Илья кривится — хмельной кипяток в такую-то жару? Уму не постижимо! Затем Романова с Шепсом решают на озеро сходить, что совсем недалеко от деревни находится. Илье за компанию предлагают с ними пойти. «Там всё камышом поросло и комаров пруд пруди», — Ларионов поспешно отмазывается. Коллеги не настаивают, собирают всех желающих из съёмочной группы, таких же любителей дикой природы, и отправляются к спасительной воде. Но по мнению Ильи — идея сомнительная. Только нацепляют на себя клещей, а там и никакие прививки не помогут. Влад же с самого утра на кладбище кантуется. Остальные коптятся в доме, молятся, чтобы поскорее наступило завтра.       Солнце почти за горизонт закатывается, когда Илья бредёт прочь со двора за ограду. Там как раз скамейка есть с видом на пару покосившихся сараев — живописно. Грузно опускается, спиной опирается на хлипкий забор, тот угрожающе покачивается, но таки выдерживает внезапно обрушившуюся тяжесть. Мошкара нимбом у головы Ларионова кружится, но ему лениво даже отмахиваться, он лишь меланхолично вздыхает. Сухой воздух неприятно царапает горло и легкие. Пространство заполняет гул кваканья жаб, стрекотания сверчков и жужжания один бог знает каких насекомых.       Нечасто Илье удаётся вот так побыть наедине с собой в гордом одиночестве. Он уже успел отвыкнуть от этого. Всегда то весь в делах, то с головой в семью уходит. А тут вдруг столько свободного времени и заняться нечем, кроме как слоняться туда-сюда.       Тянется в карман за телефоном, хочет музыку послушать. За последнее время много всякого накопилось, а руки всё никак не доходили. Особо не выбирает, жмёт на первое попавшееся, закрывает глаза, погружается в мир ритма и мелодии. С первых секунд врываются ударные, следом шумные гитары, затем вступает вокалист. Правда, насладиться прекрасным не удаётся. Ещё даже песня не закончилась, а кто-то беспардонно Илью по плечу хлопает. Он нехотя поворачивает голову, встречается взглядом с Владом. Череватый что-то говорит, на ухо себе показывает. Илья вынимает один наушник. — Ты чего здесь? — Отдыхаю, — Илья пожимает плечами. — Это я вижу, — хмурится Влад, от комаров активно отмахивается. — А чего не в доме? — Там страшная парилка. — Понял, — Влад поджимает губы, на дом оглядывается. — А что слушаешь?       Череватый кивает на мобильный в руках Ларионова, а у самого любопытство в глазах плещется. Илья не отвечает, только наушник протягивает. — Фу, — усмехается. — Негигиенично. — Ну да, — ответная улыбка поддергивает пересохшие губы. — Зато протыкать себя лезвием на погосте и открытой раной в кладбищенской земле елозить — гигиенично. — Справедливо, — сдаётся Череватый.       Забирает наушник у Ларионова, но прежде чем в ухо засунуть, усердно трёт об футболку. Словно мешок с картошкой падет на скамейку рядом с Ильей, чуть ли не вплотную. От такой тесной близости тело обдает сокрушительной волной жара. Первая мысль — отодвинуться, хоть на чуть-чуть, чтобы хотя бы дышать можно было. Но Илья этого не делает. Трек продолжается. Пара секунд и Влад недовольно глаза закатывает. — Так тут не по-нашему балакают. — Поют? — Без разницы, ничего же не понятно, — тянется к подбородку, трёт длинными пальцами — привычный жест. — Ещё и гитары блядские. Не могу я слушать такое рын-дын-дын. Пиздецки шумно, — ещё мгновение и глаза Влада округляются. — Я поцеловал парня и мне это понравилось? Мать Мария, блять! Что это за песни, Илья? — А говоришь, не понимаешь о чём поют, — Ларионов тихо посмеивается. — Что-нибудь нормальное в твоём репертуаре имеется? — Например? — Ну не знаю, — Влад поворачивается вполоборота, теперь они буквально нос к носу сидят, но чернокнижника, кажется, это совершенно не волнует в отличие от его собеседника. — Что-то душевное, сердцу близкое, — задумывается ненадолго. — Во, что-то вроде: «Это — шмон, это — шмон, первый лагерный закон! Развяжи мне пупок, начальник, — у меня там — самогон!» — напевает. — Сердцу близкое? — Илья хохочет, чуть пополам не сгибается. — Влад, с каких пор тебе знакомо, что такое шмон? — А вот душевно так поют, что я как будто на своей шкуре всё испытал. Это тебе не забугорные песенки. — Чем тебе иностранная музыка не угодила? — Да говорю же, — возмущённо жестикулирует, будто ребенку на пальцах объясняет. — Чужое, за душу не берёт. — А что берёт? — Илья искренне интересуется.       Влад, не церемонясь, из горячих вспотевших рук телефон выхватывает, быстро что-то набирает и в наушниках играющий трек другим сменяется. Простой, но качёвый бит, монотонная читка: Любопытно, что ты говоришь после Того, как тебя уделал ебучий колхозник Наши дни дают слишком много злости Наверное, потому таких вы не зовёте в гости       Влад вторит исполнителю, по крайней мере пытается, но несмотря на все усилия беспощадно мажет мимо ритма. Илья только улыбается, мягкие черты лица напротив внимательно разглядывает. В отличие от предыдущей песни, предложенной Череватым, Ларионов понимает, почему именно эта с Владом перекликается. Оглядываясь на его прошлое, где существовали и шли с чернокнижником рука об руку одни лишь боль, упреки, насмешки и постоянные сомнения; теперь он многого добился — раз и навсегда заткнул всех своих обидчиков также, как тот колхозник из песни. — Хип-хоп любишь? — спрашивает Илья, когда трек заканчивается. — Ну да, рэпчик, — согласно кивает. — Чтобы там за жизнь, злободневные темы, все дела.       Илья аккуратно забирает телефон у Влада, тот лишь насмешливо хмыкает. — Тогда мне есть, что тебе предложить. — Снова какой-нибудь зарубежной хуйни? — картинно закатывает глаза, но только для вида, сам же совсем не против послушать что-либо ещё. — Ты, Влад, молодой, а уже такой душный, — говорит Илья, пока набирает название в поисковой строке, и краем глаза косится на Череватого, ждёт немедленного возмущения.       Так и происходит. — Да ты заебёшь! — слишком мягко бросает в ответ.       Играет очередной трек, уже выбранный Ильёй. Но не успевает толком отзвучать вступление, как Влад уже нервно на месте ёрзает — не нравится. — Снова гитары, — почти хнычет. — Это микстейп, — терпеливо поясняет Илья. — Начало тут из песни Pink Floyd взято. — Пинк что? — Британская группа. — Старики вроде тебя? — Постарше будут. — Я так и сказал — ископаемое, — скалится на манер гиены, на Илью лукаво поглядывает.       Когда гитарные рифы сменяются битами и всевозможными встроенными пищалками, Влад внимательней прислушивается. С началом читки так и вовсе в такт головой качает, но на середине трека таки не выдерживает: — Вот ты мне тут за шмон выговаривал, — снова лицом к Илье разворачивается, тот от неожиданности спешно назад отклоняется, но всё равно ловит ртом чужое дыхание, а сердце где-то под кадыком стучит, выскочить наружу стремится. — Объясни мне, каким хером тебя тексты про наркоту и доступных шлюх цепляют? — Так я не зацикливаюсь на одной лишь лирике, — Илья запускает пальцы во влажные от пота волосы, чтобы убрать со лба растрепавшуюся чёлку. — Я в общем слушаю. Трек качает в удовольствие. К тому же здесь речь идёт, как раз о бессмысленности подобного времяпрепровождения.       Влад молчит, скептически в карие глаза вглядывается, будто подвоха ожидает. — А говоришь я душный, — привычно широко улыбается. — Но ежели тебе нравятся тексты прямиком из сна собаки и кислотные синты, советую Альбину Сексову послушать. Оценишь по достоинству. — Сомневаюсь. — Зря отказываешься, — ехидно добавляет: — У Альбины сплошь бэнгеры, твоей головой клянусь. — Ну, может, когда-нибудь, — нарочито притворно изображает заинтересованность, чем сильно веселит Влада. — Трек какого года? — Череватый вынимает наушник, дослушивать не собирается. — Две тысячи одиннадцатого. — Что ж ты мне заплесневелое музло подсовываешь? — возмущается. — Поновее ничего нет? — Сейчас найду, не паникуй, — кивает и по дисплею быстро пальцами водит. — Опять что-то забугорное? — Красивое, тебе понравится, — Илья подмигивает и вновь принимается в плейлисте копаться.       Влад неохотно возвращает наушник обратно, ждёт, когда Илья соизволит выбрать очередную песню для пытки. Впрочем, уже через несколько секунд раздаются приятные синты и разливается мягкий мужской тембр. Вскоре трек разворачивается танцевальным фанком, настолько клёвым и балдёжным, что усидеть на месте практически невозможно. Илья с трудом сдерживается, искоса наблюдает за Владом. Череватый же кажется вполне расслабленным, но в какой-то момент начинает ногой подёргивать, но не в такт мелодии, скорее от нервозного нетерпения. Колено чернокнижника так часто и усердно трётся о бедро Ларионова, что тот судорожно сглатывает вязкую слюну от нахлынувшего непонятного ощущения. Его не то чтобы это бесит, ему скорее даже приятно. Ларионова разрывает изнутри от спонтанного порыва прикоснуться, успокоить. Он вглядывается в знакомое лицо, но будто впервые видит: Влад такой красивый, словно наваждение. И так непозволительно близко к нему тулится, практически кожа к коже. Илья замирает совершенно околдованный человеком, который нечаянно открылся для него с другой стороны — неизведанной, чертовски соблазнительной, манящей. Как же лихо Ларионову солнце за целый день голову-то напекло, что в нём такое сильное желание пробудилось трогать Влада. «Точно перегрелся», — про себя думает, хотя на задворках бессознательное оглушительно кричит о том, что хочется не только трогать, а гладить, тискать, сжимать в объятиях. — Нет, Илья, — не выдерживает Влад, вынимает наушник и протягивает обомлевшему Ларионову. — Хуйня полная, не могу такое слушать. — Ладно, — Илья сдавленно выдыхает, всё ещё пребывая в лёгком шоке от собственной неожиданной реакции на Влада. — Блять, — вскидывается Череватый. — Поздно уже, завтра съёмка, а я ни хуя в дом заходить не хочу. Ещё, как вспомню, что мне на лавке ютиться, так вообще настроение к хуям портится. — Хочешь, поменяемся? — искренне предлагает Ларионов.       Влад глядит то ли ошалело, то ли озадаченно, будто ему по зубам только что съездили. — Не нужно, — отвечает с совершенно не присущей серьёзностью в голосе. — Тебе завтра целый день на солнцепёке корячиться, а я и отдохнуть смогу. Но спасибо, что предложил, мне приятно.       Влад теснее пододвигается, хотя кажется, что ближе уже некуда, подаётся вперёд, непринуждённо руки оцепеневшего Ильи касается, к себе разворачивает, быстро что-то на дисплее телефона набирает. — Знаю, какая песня и тебе и мне понравится, — тихо смеётся, хитро щурится, с вызовом в глаза заглядывает. — Ты точно её знаешь.       Илья чуть со скамейки не падает, когда музыка в наушниках раздаётся — Влад на максимум громкость выкрутил. — Ты что! — возмущается, пытается балансировать, но неотвратимо на бок заваливается. К счастью, Череватый вовремя его подхватывает, не дает в рыхлую землю лицом зарыться, возвращает в устойчивое положение. — Так хорошая же песня, — тянет наглую улыбку. — Не спорю, — соглашается Илья, унимая учащённое сердцебиение. — Только тут не подруга подкинула проблем, а кое-кто другой. — Кто? — получается почти искренне. — Да есть тут один шарлатан до ужаса нахальный. — Это я-то шарлатан? — Ну, не я же. — А кто промышляет цыганскими фокусами? — Тот, кто порчи и проклятия за деньги снимает. — Ой, довыёбываешься, Илья. — И что? — усмехается Ларионов, поднимаясь со скамейки. — Порчу на понос мне сделаешь? — Кое-что похуже, — встаёт следом. — Заставлю слушать всю дискографию «Казённого унитаза». — Это верная смерть, — смеётся. — А что, если мне понравится? — Тогда подрублю песни Сани Шепса до самого утра. — А вот это уже хуже смерти, слишком жестоко, — Илья медленно к избе направляется, Влад ни на шаг от него не отстаёт. — А как тот трек называется, где вступление спизжено у Pink Floyd? — Понравилось? — Вообще ни разу, но, если скажешь название, позволю тебе спать в моей комнате, а не делить будку с собакой на заднем дворе. — В твоей комнате? — Ну, не в твоей же.       Перебрасываясь взаимными колкими шпильками, Влад с Ильёй растворяются во мраке дома, стоит только переступить порог. Этой ночью они так и не уснут.