Ловушка

Они лежали в постели вместе: только-только начали постигать это искусство, чтобы ничего не затекало, чтобы ничьи локти, колени, волосы не мешали, чтобы чувствовать друг друга, а не вонзающуюся в бок чужую кость. И наконец что-то сложилось. Экубо лежал на спине, Рейген пристроил голову на его плече, одну руку — на его груди. Куда он ухитрился спрятать другую, Экубо не понимал, но раз Рейген перестал ворочаться и жаловаться — значит, они нашли точку равновесия. Идиллия. Экубо расслабился, не шевелился: чувствовал, что Рейген вот-вот заснëт и поймает его в ловушку. Самую тëплую, нежную и родную ловушку, в которой даже ночь без сна и движения превращается в наслаждение. Но вместо того, чтобы заснуть, Рейген чуть повернул голову, прижимаясь горячей щекой к его груди, и прошептал: — Так хорошо, что ты здесь... Экубо распахнул полусонные глаза и заморгал. И что сказать? Он правда здесь и это правда хорошо... Хорошо, когда Рейген сквозь рубашку медленно гладит его кожу, будто пытаясь нащупать место, которого он ещё не касался, и оставить отпечаток ласки и на нëм тоже; хорошо, когда он льнëт всем телом, но не может объять целиком Экубо и бьющееся у него внутри обожание; хорошо чувствовать грудью, как его губы плавно изгибаются... Рейген улыбнулся и проговорил: — Я счастлив... И он тянулся ближе, жался, задевая носом и улыбкой щёки, шею, плечо, щекотался мягкими, влажными после душа волосами… И Экубо совсем онемел: смог только поймать и обхватить его ладонь. Молчаливое «Да, да, я здесь...» И он всегда будет здесь. Пусть Рейген лучше думает об этом... В его золотой голове, должно быть, ещё остались воспоминания о том, как Экубо исчезал и появлялся по своей прихоти, оставляя его стоять посреди пустой одинокой улицы и сжимать в ладонях их зарождающуюся дружбу, словно гаснущий уголëк холодной зимой. Бесплотный зелёный уголëк. Если бы Экубо тогда понимал хоть что-нибудь... Если бы не был наглухо заперт в собственных предрассудках и иллюзиях... Если бы хоть на секунду прислушался к своим чувствам... Может, и сейчас у него не щипало бы в горле и он придумал бы, что сказать. — Это тебе нужно было для счастья? — с тихой улыбкой спросил Экубо. — Приятное тело, чтобы обнимать? Рейген слабо, почти беззвучно засмеялся, опустил голову, снова укладывая еë на удобное плечо, и с последней искоркой смеха с его губ соскользнуло имя: — Экубо... — И он заснул. Рейген так бережно, с особым вниманием выговаривал каждый звук этого имени... Экубо только и оставалось думать, что оно и было ответом на его вопрос. Рейгену был нужен Экубо. И его объятия, конечно, тоже, поэтому он аккуратно, чтобы не разрушить их драгоценное равновесие, согнул руку и бережно положил её на расслабившуюся спину. В конце концов, Экубо уже почти не сомневался, что даже если бы остался маленьким бестелесным духом, то всё равно был бы здесь, охранял бы и сон, и уют, и хрупкое тело Рейгена. И каждая ночь продолжала бы быть самой сладостной, самой желанной, самой освобождающей ловушкой.