Тойя не влюблялся

Тойя не влюблялся. Тойя совершенно точно не влюблялся, когда видел сверкающие глаза напротив и широкую улыбку до ушей, которая освещала улицу ярче летнего солнца. Не влюблялся, когда жестикулирующая фигура напротив ведала новости сегодняшнего дня настолько громко, что их слышала вся детская площадка. Не влюблялся, когда теплая ладонь случайно касалась его оголенного плеча. (Не) влюблялся, когда его уши ловили громкий, но мелодичный смех, который хотелось слушать каждую секунду, как пираты слушают пение сирен. — После этого, сценарий точно надо будет обновлять, ха-ха. Тойя, ты слушаешь? Он не слушал. — Прости, сенпай, я задумался. — Не извиняйся! Так вот, я спрашивал, сможешь ли ты пойти на наше дебютное шоу сегодня, ты подумал над этим? Он не думал. — Конечно, я обязательно приду, сенпай, я бы никогда не пропустил ваше первое выступление на большой сцене. Он был рад, что не пропустил его.

***

Зал, в котором выступали ребята, был внушительным. Что уж скрывать — невероятно огромным. Чувство гордости за своего дорогого друга всегда жило в Тойе, но когда он увидел эту сцену своими глазами, вживую — оно лишь обрело новую жизнь. Он бы так и стоял с открытым ртом, пока не осознал, что имеет привилегии лучшего друга, и может не ждать полчаса до начала представления, а пожелать ребятам удачи лично, за кулисами. Они обожали Тойю, по крайней мере, ему так казалось. Цукаса бы все равно не дал им иных вариантов. Холл, который вел к гримеркам, был похож на сцену из американского фильма (наверное — Тойя их не смотрел), в ряд висели портреты знаменитых актеров, которые были причастны к этому месту так или иначе, а стены были расписаны черно-белыми узорами. Не дешевыми обоями с цветочками, а именно узорами, которыми украшают музейные выставки. Это смотрелось так гармонично, как будто Цукаса всегда должен был находиться в подобном антураже. Он шел ему и не шел одновременно. Конечно, яркой звездочке всегда было предначертано выступать в главном театре Токио, но что-то не вязалось с образом жизнерадостного и настоящего Цукасы, который Тойя помнил. Все вокруг было лишь подделкой и декорацией вокруг живой и яркой души, которой являлся Цукаса. — Тойя! Ты пришел! — Вернул его на землю громкий родной голос. — Я обещал, что не пропущу ваше шоу, — сказал Тойя, наконец подняв глаза на источник шума. Лучше бы он этого не делал. Невозможно остаться в рассудке при виде Цукасы. Невозможно остаться в живых при виде Цукасы в костюме. Белые шелка облегали его плечи так, будто эта ткань была создана для него одного. Черный шнурованный корсет подчеркивал его худую изящную талию, переходящую в фигуристые бедра, которые совершенно точно не должны быть у мужчины, но так ему подходили. А эта необъяснимая любовь Цукасы к облегающим брюкам? Тойя ненавидел ее и обожал одновременно. — Тебе нравится? — Со все теми же сверкающими глазами спросил Цукаса. — Нравится, — на одном дыхании проговорил Тойя и снова опустил глаза. Он ожидал смех. Все тот же громкий звонкий смех. Радости, криков, чего-то громкого? Это же Цукаса. Цукаса, который при любом комплименте расплывается в улыбке и говорит: «Я знаю». Цукаса, который хвалит себя чаще, чем хвалит других. Это же Цукаса. — Интересно, — тихо, опровергая мысли Тойи, произносит он. Его дыхание уже можно было ощутить на коже, почувствовать запах геля, которым он уложил волосы, сосчитать ресницы на глазу (их было 188), и вообще, в этом коридоре всегда было так тесно? Почему пол под ногами ощущается таким неровным? У Тойи всегда было такое мутное зрение? — Тойя, — Цукаса взял его руку в свою, — посмотри на меня. Тойя не хотел смотреть на него. Он уже совершил подобную ошибку минутой ранее и не оступится снова. Ноги Цукасы тоже были невыносимо красивыми и изящными. Черт. — Тойя, — Цукаса взял его подбородок свободной рукой, поглаживая, с желанием поднять лицо вверх, но в итоге не делая этого. Выжидал. А чего? Длинные изящные пальцы на коже ощущались как самый настоящий пожар. Из него невозможно было выбраться и Тойя чувствовал, как тает от этих нежных прикосновений. Собственные ноги начали предательски подкашиваться. — Сенпай, я пойду в зал, представление скоро начнется, вам нужно готовиться, — Тойя проговорил последние слова разворачиваясь, чтобы побежать обратно, но Цукаса не дал ему возможности уйти, потому что все еще держал за руку. Тойю поглотил пожар без возможности на спасение. — Тойя, — в третий раз просит Цукаса, — расскажи мне. Ноги Тойи предают его во второй раз, и если бы не оставшиеся частички самообладания, то он бы упал прямиком в руки напротив. Все было горячим и непонятным. Тойя осмелился посмотреть на Цукасу, но не увидел ничего, кроме выражения лица, которое он никогда не видел. Цукаса был… расстроен? — Я не понимаю, что делаю не так, — начал Цукаса, — все эти намеки, твоя нежная улыбка, зачем ты это делаешь? Неужели ты не знаешь, как я отношусь к тебе? Тойя должен знать? — В последнее время ты вообще отказываешься меня слушать! Я понимаю, что могу надоедать, но быть настолько безучастным в наших разговорах, когда ты сам их инициируешь — это просто издевательство! Ты даже не заметил, какой костюм я сшил специально для тебя! Для него? — Я думал, что тебе нравятся мои ноги в узких брюках, — продолжил Цукаса, — был уверен, что ты что-то чувствуешь по отношению ко мне! Какой же я дурак. И Тойя понял. Тойя все понял. Дураком был не Цукаса, дураком был Тойя. Самым настоящим. Все те разы, когда Цукаса случайно касался его воротника, смахивая несуществующие пылинки с пиджака. Все те разы, когда Цукаса улыбался ему своей яркой улыбкой, просто потому что был рад встрече. Дурак. — Нельзя было надеяться, что такой человек как ты, захочет быть со — Цукаса не закончил свой монолог — Тойе нужно было немедленно это прекращать. Он опустил свои губы на мягкое лицо Цукасы и нежно поцеловал, как умел. Зажал верхнюю губу между двумя своими, пробуя такое новое действие на вкус. Его губы оказались такими же сладкими, какими выглядели, а желание более сильным, чем Тойя когда либо мечтал. Он застал Цукасу врасплох, но это действие не было чужеродным — ему казалось, что они находятся в том положении, в котором всегда должны были быть. Цукаса робеет, он не ожидал подобного действия в эту секунду, но когда осознание доходит до мозга, он отвечает на поцелуй с еще большей страстью и нежностью. Тойя размыкает губы в (не)громком стоне, и Цукаса медленно гладит его нижнюю губу языком. Не было пути назад — перед ними был обрыв, с которого они летели кубарем, надеясь, что крылья любви выдержат эту ношу. Тойя положил свои руки на талию Цукасы, ища поддержки в нем — предательские ноги точно не выдержат такого испытания. Теперь они оказались еще ближе — насколько это вообще было возможно — его пах терся о живот Цукасы и это одно действие способно было выбить оставшиеся частички разума из Тойи. Губы под ним зашевелились и улыбнулись в ехидной улыбке. Улыбнулись! А после, нагло укусили, оттянув нижнюю губу вперед. Никто после этого уже не мог сдерживаться, комната была заполнена громкими звуками и периодическими всхлипами, которые Тойя честно пытался держать в себе. Но невозможно было игнорировать то, как Цукаса обводит языком белые зубы и проникает в рот. Очерчивает небо и нежно касается его собственного языка, боясь напугать количеством эмоций, но абсолютно точно не сдерживаясь. Изящные пальцы Цукасы при этом проделывают свой собственный путь и доходят до спины Тойи, царапая его через рубашку. Так аккуратно и нежно, насколько это вообще возможно, словно он боялся спугнуть, боялся, что Тойя разобьется в его руках как хрусталь. В этот момент у Тойи промелькнуло осознание того, что он был одет достаточно прилично, поэтому воспоминания об их первом поцелуе не будут сопровождаться его ежедневным худи. Не успел он закончить свою мысль, путешествующие руки Цукасы нашли натянутую брючную ткань, и если раньше Тойя не осознавал, что происходит, то сейчас он готов был провалиться сквозь землю от стыда. Он рвано выдыхает в рот Цукасы, пытаясь сформировать предложение, но Цукаса понимает его без слов и сжимает ладонь. — Внимание! Звучит первый звонок, просьба занять ваши места. У Тойи пошли искры из глаз. — Тебе нужно… Нужно поскорее идти, — выдохнул Тойя, благодаря Бога, что еще не разучился говорить. — Они не начнут без меня. Я главная звезда шоу, — нагло отвечает Цукаса и целует — быстро, мало, проводя напоследок руками по бедрам. Тойя не помнит, как нашел свое место. Он не помнит, как шел обратно в зал, возможно, его несли туда на носилках. Всего очень много, очень много, свет тухнет и мир замирает — на сцену выходит Цукаса, такой же нежный и громкий Цукаса, которым Тойя его видел пару минут назад, только теперь он замечает, что тот смотрит исключительно на него. Цукаса не выступает для тысячи людей в зале, эта яркая улыбка и заразительный смех всегда были для одного Тойи. Тойя не влюблялся, он уже любил.