giggle at a funeral

Азирафель зовёт его за собой. Он говорит: «Вернемся на небеса». Он добавляет: «Совсем как раньше». В его лице весь свет и радость созидания, будто он знает каждое маленькое чудесное таинство, сотворённое на земле и в раю. Кроули видит только беспокойную улыбку, пальцы, скребущие манжет пиджака, пылинки в узкой полосе солнечного света, лижущей Азирафелю шею. Ему становится душно, он поспешно перекрывает глаза черными стеклами. Кроули думает, для чего, зачем, почему ты так со мной, почему ты так с нами. Он видел ад из гнойной сердцевины, стерильные райские ангелы были гниением и разложением не хуже демонов преисподней. Разница была только в холоде одиночной палаты лечебницы для душевнобольных, вот и всё. Азирафель пылает изнутри, выворачивает его наизнанку всем своим существом, ясным взглядом, свежим румянцем. Кроули никогда не мог ему отказать. — Совсем как раньше, ангел, — весело вторит он голосом страждущего в пустыне. Азирафель никогда не видел так глубоко. Он снова не говорит о любви, как и годы, и сотни, и тысячи лет назад. Они шагают в безликую пустоту, Азирафель прижимается к его губам легко и целомудренно, не глядя в глаза, будто это само собой разумеется. Кроули думает, это начало конца. * Имя его Рафаил, а не Кроули. Азирафель ему ласково улыбается, у его глаз появляются морщинки, на щеках ямочки. Каждый раз, когда Кроули зовут так, он уверяется, это всё не о нём. Азирафель ошибается, высматривая в нём ангела Господнего, влюблённого в созидание, в свои небо и звёзды. Азирафель ошибается шесть тысячелетий кряду. Кроули никогда не был им — его небо и звёзды давно не его. А его созидание подлежит разрушению. Его змеиной ухмылки и острых зубов низшие ангелы боятся, будто он собирается крошить их без рук, как ореховую скорлупу, развоплощая, уничтожая всё земное, что в них есть, высшие посмеиваются. Михаил говорит, будто он стал совсем, как ручной пёс. Кроули держит язык за зубами, чтобы не доставлять проблем. — Как же ты говоришь: «люблю тебя» а сердце твое не со мною? — он смеётся так, будто всей воды мира не хватит, чтобы утолить его жажду. Его огненно-рыжие волосы аккуратно убраны, его одежды траурно белы, он не пил и не ел уже десяток лет, если не больше — здесь перестаёшь считать. Второе пришествие скоро грядёт.