звездочет о насущном

невпопад спрашивается: – а вы в бога верите, прекрасная мэдамс? на дворе почти тридцатая минута полуночи, но звёзд на синем-пресинем, глубочайшем полотне не видно от слова «совсем». илья скучает по звёздам. в деревне, которой он безвылазно проживал последние три года, сверкающих пятнышек-миллиметровок было не сосчитать: бывает, приляжешь на колючую зелень в росе, охмуренный эссой, и с новой силой дышать, жить захочется. девушка у пятерочки меняет одну экспрессию за второй, неуверенная, на которой уместнее остановиться. правда прекрасная: яркая и цепляющая, как светило с космических островов, чего не укроет даже холодный свет проскользающих мимо семёрок, хотя отнюдь не «мэдамс». где-то над левым ухом слышится проглоченная смешинка. илья, стараясь не пялиться, израсходует весь свой арсенал, чтобы не вовремя не сорваться с гримасы пресловутого иванушки-недоумка. – в бога? – однобоко переспрашивает девушка. за ресницами видно: она в равной пропорции готова заплакать, ударить под дых или в голос завизжать, но хорошо держится. поправляет классического кроя пиджак. – в бога, – повторяет. – думаю, он бы где-то там, ровно наверху, мог засчитать заслуги перед собой. густые, «сильной» воли брови ползут выше по складкам лба. коряков может только представить, как плотные, бледно-мраморные щеки за спиной разрезает зубастая усмешка-недооскал, и всё продолжает прогонять свою линию. непривычная местность и чужой, неописуемого колорита кислород целительно влияют на менталку. поздний час позволяет поступать так, чтобы стало удушливо и стыдно только ближе к полудню; обледеневшие костяшки подгоняют действовать и лишь после рассуждать. не помогает заземлиться даже вес присутствия у левого бока. мелочной ремаркой илье думается: как будто бы он с этой задачей когда-либо помогал. молчание незнакомки и его продолжительность грузят, наслаиваются сами на себя, из-за чего илья торопится уточнить: – верите – не верите, а карму в любом случае очищать придется. смрадит невозможно: ментол девушкам не к лицу, безвозратно портит их душевную обстановку. кожа под косметикой словно разгорается, брови-дугой оборонительно гнутся ближе к узости перекладины носа. обаятельный и надутый, розовый-розовый, рот превращается в тугую полосу, в вопросах мечтает прошипеть «что за доебка?». илье не нужно оборачиваться и убеждаться, он разнеженными мышцами чувствует, как картина отзеркаливается на юношеском и несдержанном за своей фигурой. только не предугадывает твердой руки, касающейся поясницы по выцветшей футболке, едва не упускает момент, в который девушка аккуратно пятится в сторону. – ээээ, вы его не слушайте, он угашенный и с приколом, – к счастью, коломиец в этот день весь – внимание и грамотный подход к незнакомкам, хотя «вы» от младшего режет слух. – лучше сигареты, пожалуйста, купите, мы вам прям сразу с процентами всё переведём. состраивает глазки богоугодной паиньки и сутулится через край. илья видит, распознает инструменты, к которым в попытах сократиться в размерах коломиец прибегал, а потом отвлекается на то, что сам за собой неожиданно замечает, как обернулся к товарищу почти во весь стан. «ничего страшного, к такому грех – не обернуться», – в мыслях крутит и от внутреннего, неловкого, незащищенно-младенческого откашливается в кулак. перед коряковым – самобытной, неизведанной энергии, красоты девчонка; разглядывание и без того знакомого до тошнот дениса можно оставить на завтрак. прощупывая почву, девушка хмуро метится с голубой подпитой пары глаз на серую и скорбно выдыхает. в личном разговоре, на более уравновешенную и трезвую голову, денис предположит, что это от глубинного женского горя: с её перспективы первые встречные (да к тому же подростки) оскорбили, напугали и повыёбывались строго на «вы» лишь для того, чтобы выклянчить жалкую коробку с подписью «убивает». она с шумом начинает рыться у себя там, в ручной дамской сумке с рюшами-гармонью, и выуживает нечто, соизмеримое по ценности только с кладом пиратских, допотопных веков. протягивает самую мятую и обдроченную пачку, которую когда-либо илья встречал, ближе к крупным ладоням дениса в кольцах-побрякушках. главное: делает это с выражением немигаемо каменным и бездыханным, и илья на миг уверяется, что пропал, как пропадают в беатриче, встречающейся людям с проклятой «печатью» в парках. «на миг ли?» – илья не готов отвечать, но на периферии сознания откладывает, как, сжимая в розовых от мороза руках, денис растягивает рот от благодарности его «беатриче» прямо в голову. конечно, делает это так, исключительно на память. *** город расстилается под подошвой переношенных ванс: если moscow never sleeps, то города помоложе, поскромнее этим редко хвастаются. свежесть бьёт по легким, вбивается в темноту волос, илье даже кажется, что он в отвратительнейшей степени трезвый и ответственный за свою чудную головушку. голова кристально пустая или свободная (зависит от того, какова полость небезызвестного стакана на этот раз): илья не знает, рад ли он или видится себе абсолютно нагим, крепче впирается хваткой в бетон балкона. железная дверь звучно захлопывается, и илья с запасом набирает кислород. денис наконец-то вернулся с квартиры знакомых, красный и, видимо, еще чуть более навеселе, а на нем мирно покоится чья-то темная кофта на молнии и в житейской мятости. в руках похожая, но пестрая, которую коломиец всучивает другу без права на отказ. продвигаясь с кулаками в карманах, денис заглядывает за балкон, хоронит по-пьяному наивную, обескураженную улыбку за охапкой крупных пальцев – у ильи чешется язык намекнуть, как давно уже этой привычке пора бы кануть в лету. на душе сразу становится воздушнее: перед ильей тоже открылся удивительный вид. отлично; илья без конкретной оценки отмечает, что больше не пугается подобного рода мыслям. со стороны дениса шумит. – бля, они бабские! – денис возмущается почти с комично расстроенным голосом, лицо соответствует: полное обиды, надутое, с тучно опустившейся линией брови. он смотрит вниз, на уже знакомо белую, изжёванную коробку, которая, очевидно, совсем не от винстона, чапмана или мальборо; его трогательно розовые щеки располосовали тени от ресниц. забавно: коломиец протаскался с этими сигаретами в штанинах не меньше, чем полчаса, а возмущаться спохватился только у крыши. «ребёнок, не иначе», – илья умозаключает без лишнего зла. подходит вплотную и всматривается. правда «бабские»: даже по картону, который уже ничего не спасет, можно понять, что упаковка планировалась выдержанная, лаконичная, с красной каемочкой по левую грань. вторая подстава скоро дает о себе знать: разворошив головоломку, коломиец осознает, что содержимое, вопреки всем кондициям, сохранилось относительно невредимым, но представлялось тоненькой, вяленькой сигареткой в единственном экземпляре. денис вконец раскис. на такого смотреть совсем страшно: он становился втрое компактнее и смирней, даже не прибегая ни к одному из своих навороченных прибамбахов. умом илья понимал коломиецский список причин, а сердцем, неподвластным ни одному из рациональных начинаний, ожидал чего-то по-первобытному «очень». может, к дождю? – зажигалка с собой? хули пялишь, или уже расхотелось стрельнуть? чиркнула зажигалка со стразами-сердцем, спизженная у кого-то из девчат. илья, решив не распыляться, без лишних объяснений выхватил горемыстную сигаретку из бледных-шелковистых пальцев. эти же бледные-шелковистые с пламенем, прихватив за голое запястье, подвел к концу сигареты и довольно прикурил. под коряковские подушечки вбивается рваный ритм: иногда полезно вспомнить, что коломиец целый и даже иногда дышит как простой смертный, но лучше, пока он живой. дым обволакивает внутренности корякова, почти не оседая горечью, выученной вдоль и поперёк за долгие годы. даже странно; илья с напором остолопа – чудак – ищет зрительного контакта, зачем-то проходит по резким-мягким-правильным линиям, очевидно зацикливаясь на непокоримой льдине заместо зрачка. глупо находиться один на один без единого признака пива, сразу тянет ввязаться в сомнительного рода авантюру. и если илья задерживает дым за легкими в следующих двух затяжках на чуть подольше, чем следовало бы, вините лишь дениса и его блядскую манеру эту сомнительную, непростительно «ильинскую» хуйню поддерживать. – нормальные. слабые пиздец, прямо под тебя сделаны, – протягивает истлевшую точно на четверть, непроизвольно лижет по трещинам и сухости губы, – попробуй, не пропадать же. правда не пропадать: коломиец подхватывает её указательным и большим и обхватывает ртом по середину фильтра. отворачивается, будто совсем никуда не глядит, замурован в свой своеобразный коломиецкий мир, несмотря на то, как глазницы встречаются с глыбами-домами напротив. старший отворачивается за ним и почти выполняет свое обещание «не пялиться». клубы сизового соскальзывают с приоткрытого рта, ночные улицы с высоты двенадцатого лестничного пролета – неаккуратная, жалостливая карикатура на небесный простор. они по-своему симпатичны, по-своему чаруют в обывательстве, но никогда дешевый блеск вывесок, призрачная пустота не сравнятся с привкусом далеких галактик и созвездий, россыпью огня по неукротимой темени ночи. в гортани першит – сигареты дурны, наверное, следовало заметить раньше – и камнем вниз загружается злость под самую печень. злость не за себя и не на фальшивый город, злость – по денису, от него. о нем, о красивом и недоступном, о безжалостно холодном, и ему, наверное, очень одиноко. без звёзд. отдалившись от них, он будто сам стал отчужденнее, независимее, совсем не тот маленький, щуплый, солнечный мальчик с соседнего посёлка. илья не скучал по нему, хотя нередко вспоминал: ему хватало и даже казалось более сытным разглядывать повзрослевшей, окрепшей разум за толстым стеклом, заново влюбляться (по-дружески?) в коломиецские привычки. где-то в глубине души илья рассуждал, что ему необходимо избавить младшего от скудности городского небосвода. вернуть его к истокам. осчастливить. – ты зря не зашел. тебя бы точно, приняли, санек обожает лохов, – облокотившись на «перила», сказал денис. его лицо казалось слишком сосредоточенным для пьяного и слишком смешливым для трезвняка. – мужик, я по тебе очень скучал. выдыхает сизый илье в глаза. и смеётся пиздливо, доехали. коломиец крепко вешается на покатые плечи, приобнимая, шаловливость не покидает выражения его зрачка. сигарету в полуокурковом состоянии подносит вплотную к старшему; курить с чужой руки забавно, как впускать сизый-слабый табак в легкие, но забавнее в этот момент распознавать очертания нежного-невинного поцелуя от человека, что дороже звёзд за бескрайним облаком. так хорошо. илья чуть не задыхается, а денис отстраняется со вселенской простотой и пониманием за глазами. красивый; за душой – очень-очень свободно и правильно. через пять минут они спускаются в квартиру знакомых как ни в чем не бывало.