***
– Слышала ли ты от чужаков, что танец способен возвращать утерянную когда-то память?, – оскалистые зубы, растянувшиеся широко, в одну вытянутую белую полосу, контролировали моё сознание путём испуга,
– Так уж поверь, милая, раз это сущая правда, этот вальс, вероятно, тебя отвлечёт.
Мужская вера в его предрешенную безнаказанность топтала оставшиеся крупицы моего разума и заламывала руки последним крохам девичьей гордости.
Сопротивление,
кроме мысленных проклятий, больше не имело пользы, а моя воля на противостояние сломилась на первых неделях, когда я полноценно лишилась почти что всей своей былой физической силы и энергии: Фёдор не позволял мне и корки хлеба, хоть и в первые десятки дней поил стаканом- другим воды, а иначе,
он чудесно то знал, я б очень скоро, да скончалась.
В последние двое суток он не разрешал мне и этого.
– И как же давно мне не виделась твоя улыбка, Солнце моё лучистое, – подготавливая девушку к медленному вальсу, рука парня легла промеж моих содрагающихся лопаток, а вторая, используя лишь подушечку большого пальца, касалась моих нескончаемо прикрывающихся от бессонницы, звериного голода и изнеможения век,
– Есть ведь и люди, что улыбаются, даже находясь на пороге смерти..-, – Демон чуть помедлил над продолжением издевательского предложения, попытавшись уловить моё внимание, заглядываясь на движения поблёкших глаз,
–
Так почему же ты не можешь позволить себе улыбаться чаще?
Но я слышала его лишь отдаляющимся в тоннеле памяти эхом, ни на мгновение не среагировав, что начало собирать триггерный гнев на его дрогнувших персиковых губах.. покрытое блюром, мутное и такое резкое осознание того, что я с концом обезаружена перед ним, с чем мне осталось дожидаться лишь неизбежной гибели, разрезало глотку, забирая у той её единичные вздохи.
И как же только эта сволочь так свято уверовала в Бога, являясь при нём самозвацем, земным Дьяволом?!..
– Пошла третья неделя, а на твоём личике не видно ничего, кроме ненависти и слёз, – его по- бычьи упрямые, но с виду спокойные глаза буквально сверлили во мне дыры.
Третья неделя?..
Мой счёт нахождения здесь, сукой взаперти, уж давно как сбился.. и сбился уже тогда, когда на недельном обхождении без еды мой мозг прекращал всячески соображать.
Ну, Фёдор, прибавь же к этому осложнения от наступающей на меня лавиной простуды, и то, что от обезвоживания я недолго и сдохну, как щенок в грязной подворотне, и сейчас же реши, насколько из тебя выходит заботящийся
похититель.
– Т/И, я
велел тебе улыбаться, а не изливать слёзы из глаз, – истерика страха готова была пуститься к моему горлу, когда с поднятием своих глаз я обнаружила мужчину с полным отсутствием даже подобания привычной ему ухмылке, что был на жуть серьёзен и, вглядываясь в сужающийся зрачок, на дурость обозлён,
– Вальс должен выглядеть красиво, а пара в нём – радостно и положительно..-, – ноготок его пальца, что минутой ранее во всевозможной милости приглаживал кожу моей бледной, как мороз, щёки, прошёлся по ней с новой силой и усилием, нанося царапину клюквенного цвета,
– Я ведь уже желаю расцарапать обе твои превосходные щёки, дорогая, до чего ты пытаешься меня довести?
Моя собственная вера в себя исчезла без малейшего следа за собою.
И разве Достоевский смеет звать любовью моменты, когда его коробит жажда наказания меня?
Когда он желает меня ударить, когда пепелится несвойственной безразличному злобой?
Когда терзает, бросая моё тело на путь выживания, не захотев отдавать мне на пропитание хотя бы горький кусок мелкого яблока?
Когда принуждает меня слышать лишь его, через единый миг приводя скромно- безэмоциональные комплименты?
Секунды, когда он ненавидит меня и желает уничтожить, облегчая себе судьбу и сбрасывая с кровавых рук тягостный балласт.
– Усмири свои мысли.
Бес заговорил отточенно, чеканно, сводя свой взор к дальней стене, этим самым в сей же миг нанося удар в голову его внутреннему несправедливому демону,
– Я поднял тебя не для
пустого выяснения отношений, Т/И..-, – вновь переведённый взгляд прибился к моему носу, смотря с отрепетированной чёткостью; лик его преобразился, затягиваясь ухмылением, – ..а поднял для наиболее чуткого момента.. позабыла ли ты о моём желании станцевать с тобою?, – уродующее мой отупевший слух хмыканье мужчины злило,
– Помнишь счёт? Раз, два, три.. раз, два, три.. раз. два. три.
И забытые уж немолодыми нами движения танца снова всплывали в воображении.
Ход ног Фёдора увлёк меня за собой действом, зашатавшим практически камнем обездвиженные конечности – он двинул ногой под невесомый, не поддающийся слышимости чужих ушей музыкальный такт, задающий темп ему – так высоко смотрящему на любовь Дьяволёнку.
Я болталась на крепких ладонях, унаследовав все его действия в вальсе: я в безволии следовала за Достоевским, бездушно поддаваясь ему в танцевальном номере, словно являясь в мерзких когтистых руках мага Вуду его временной тряпичной куколкой..
Я распласталась в ладонях воспитанного садиста, будто пропахший гнилью с ноткой стойких,
любимых мне лавандовых духов труп, пока тот уводил меня по комнате всё стремительнее.. резкие повороты вынудили давно не сытую женскую голову кружиться, создавая размытие и заторможенность всему, что было в поле моего зрения.
Оба мы уже были лишены ума, шерстя на деревянном полу с душевнобольными чувствами и обидами, вот только ему останется мучительно жить с развитым безумством изнутри, когда мне – лишь в одночасье умереть, уведя сумасшествие в свою могилу.
– Как думаешь, родная, те чужаки были правы?
Я готова выйти на спор, что он не прикупит мне и могильного камня, да креста, а лишь самовольно закинет меня в яму в серёдке пшеничного поля, в корни растущих в нём светлых колосков, не отпев и без лишних слов. Закопать он повелит чужому, опасаясь ещё больше испачкать и без этого грязные кровью и лишенными судьбами ручки. Вскоре и я войду в их число.
– А ведь, ты подумай, их правота имеет место быть.
***
Юная леди семнадцати лет воссела на постели с высоким, в золоте и величии оформленным изголовьем; постель её была в удобстве молодого тела расшита шёлком, что даровал деве покой и комфорт в отдыхе меж днём и после отбоя.
Но таки несмотря на богатства её проживания, маленькая дама была каждодневно невесела, бессонна, подолгу думая между ночи о том, о чём вечно сожалела: «коль дало бы Небо мне очутиться в прошлых месяцах, в момент встречи с ним, богатой неволе я предпочла бы нищенскую свободу», от мысли о чём жемчуг слёз былой простолюдинки осыпал подушку из нескромно дорогих тканей, привезенных прямиком из заграницы.
В лучших законах тех дорогих лет, дабы соответствовать высокой красоте, выходя в свет с небезызвестным супругом, девочка правила своё лицо местными методами, только б походить на даму высшего общества, не подпортив репутацию своего мужчины, коей он так судорожно дорожил; она, как и многие красавицы, искушалась соком беладонны, что капала в глаза, покрытые пустотой. Ох, кто бы дал юной урок, что с действиями, когда в её глазки попадал яд, её мир мог померкнуть с пришедшей слепотою? Её любимый не шёл против этого, оставляя малышку в неведении перед лапами последствий..
Может, ему мил был затмевающий других блеск её очей, когда в них попадали соки ядовитого растения, а может,
слепота супруги могла быть на руку этому грешному ревнивцу.
...
Сейчас ночь спускалась на землю, наводя на неё траурный цвет; в домах гас свет, а людей в округе практически переставало быть.
На молодой девушке, выправляющей волосы из путаницы с помощью расчёски, шикарной тканью блистало платье, утыкающееся в самый пол, что вот-вот стоило сменить другим, спальным нарядом.
– Отчего жизнь моя завела меня в ловушку?, – тихое дамское рассуждение кривило тонкую полоску её губ,
– В чём, Бог мой, я провинилась, что заперта здесь оказалась до скончания моих дней?, – длинные локоны продолжали трепетно вычёсываться, – теперь мне не радостны шелка и улыбки высших, – внезапные ей капли слез увлажняли сгубленную кожу, стекая до подбородка,
– Теперь уж мне не радостен и
он.
И только её печальный монолог вслух прервался, в комнатную дверь уважительно, тактично постучали, на что вдруг появившаяся от опасений тряска девичьего тела и её заметавшийся в бока взгляд ударили по ней.. а опасения заключались лишь в том, что это мог быть её ревнивый мужчина; думы в её головушке призвали хозяйку не делая поспешных выводов прислушиваться к дальнейшим действиям ночного визитёра.
И слова его не заставили терпеливую дамочку себя долго ждать.
– Моя миледи..-, – знакомый низкий глас был в силе в эту самую минуту прекратить биение её слабого женского сердца,
–
О, Звезда моя, разреши, я войду.
Выводы, с самовнушением казавшиеся ей поспешными, с грязью оправдались. Муж обезволенной красавицы, зажидая никакого иного, кроме одобрительного ответа и желанного ему супружеского голоса, разделялся с нею одной только стеной. И он, она знала, огрубеет, если она не даст позволение.
– Да.. дверь не заперта.
