Пожалей меня

Фима стояла у высокого дерева, они здесь все-таки все такие, но это отличалось от них всех своей великой толщиной. Всегда всем было интересно сколько же лет этому громадному нечто? За ним обычно постоянно собирались ребята второго поколения. Покурить. А иногда и выпить, если кому-нибудь, под страхом смерти, удавалось стащить бутылку спиртного. Они разговаривали. Казалось бы не о чем, но все равно. Теории о том, что их ждет, что будет завтра, через год или два. Словом они фантазировали, как и все дети. Ну, да — они подростки, но все равно, им хотелось мечтать. Хоть иногда, в тайне от первого поколения. И подальше от него. Конечно к этому дереву ходили не все, в основном мальчишки и пара-тройка девчонок, но те совсем бесстрашные девахи были. Фима и то иногда пропускала вечера подобного веселья, чтобы хоть на какое-то время убедить своего…друга…или брата? , в общем она сама не совсем понимала кем он ей приходился, в том что с ней все в порядке и про существование странного дерева она вовсе не в курсе. Марк не должен был знать, чем она занимается и почему. Она бросит курить сразу, как только он вновь начнет ее замечать. А то сейчас у него совсем нет на нее времени, а в последнее время ей слишком не везет, так что грусть-тоску она предпочитает глушить самодельными сигаретами и краденным алкоголем. Да, она знает — это вредно. Но что поделать, если не помогает ничего больше? В последнюю неделю они с Марком еще и поссорились. Он не разговаривает с ней. Она с ним тоже. Хотя ей жутко хочется его внимания. Именно его. Но из-за гордости и треклятой вредности, девочка не может помириться с ним. Это должен сделать он. А он, так, если между прочим, может не разговаривать с ней еще не определенное время. И с ним ничего не случится. А вот Фима будет истерить каждый вечер, по поводу их ссоры и его бойкота. И если кому что не нравится, то это вопрос не к ней, а к гормонам. Ей ведь всего четырнадцать лет, ей можно вести себя неадекватно. *** В последнее время он совершенно перестал понимать алгоритмы ее действий. Серафима вела себя чудовищно. Выросла слишком быстро, а он не заметил, что те страхи, что сопровождали ее ранее, испарились. Теперь она не боялась его молчания, не приходила извиняться через полчаса или час. Не ревела, крепко обнимая юношу, не хотя отпускать. Этого всего больше не было. С возрастом, ее детская кукольность, коей она активно пользовалась — растворилась, сменившись на грацию и изящность. Теперь она манипулировала всеми своей фигурой, а не наивностью. И Марку это не нравилось. Ведь теперь она становилась его личной копией. Они и так были схожи во внешности, а сейчас у нее вылеплялся характер. Да, он гнулся, подстраиваясь под нее саму, но тем не менее, он был такими же как и у него. Таким же ужасным. Просто теперь еще и женский с женской логикой. Так что ее характер сразу был хуже его, причем в два раза! Нос как мог пытался понять ход ее мыслей. У него совершенно не было времени, но он пытался. Последняя их с ней ссора случилась две недели назад, когда Фима решила принести ему очередную порцию своих проблем, которых в этом месяце было хоть отбавляй! Она решила подраться с девочкой из второго поколения. Зачем? Да, хрен ее знает. Он спрашивал, но она проигнорировала его. И очень зря, кстати. Он первый раз в жизни разрешил Лидии наказать ее. При чем так как она этого хочет. Нет, ему не было все равно, он просто хотел узнать, что будет делать, в таком случае, Фима. Она злилась на Марка, даже накричала на него, что совершенно его не удивило. Ну, да. Бывает. Как жаль, что, как раз на это, ему плевать. *** — Марк? — В дверь постучали. Это был практически единственный человек, не считая Серафимы, который называл его по имени. И стучал, прежде чем зайти. — Открыто. — Разворачиваясь к гостю, отвечает юноша. — Какие новости? — Тебе будет интересно узнать, о том что Симочка курит. Я не хотел говорить, но… Это не нормально. — Знаю. — Кивает он. — И о том что это не нормально, и о том что она курит, и том сколько времени она это делает, я тоже знаю. — Он смотрел прямо в глаза своего собеседника. Очень внимательно, практически не моргая. — …и ты ничего не сделаешь? Позволишь ей вот так себя убивать? Она ведь… — Сделаю, конечно. Она ведь хочет моего внимания? Она его получит. Но понимаешь, сейчас с ней всего два человека. — По лисьи улыбнулся Марк. — Нужно хотя бы шестеро, Лука. *** Марк медленно шел к дереву. К тому самому, где сейчас собралась добрая половина вторых, а с ними Серафима. Девочка сидела на земле, спиной к нему. Над ее головой поднимался новый клуб дыма, быстро растворяясь в воздухе, но ничего страшного, вскоре был еще один и еще. Казалось, над ней собралась туча или плотный туман. Когда же юноша стоял прямо за ее спиной, об этом знали все…кроме нее самой. Он будто гипнотизировал детей, чтобы те ничего ей не сказали. Она ведь как раз про него что-то вещала «благодарным слушателям», вот и путь дальше болтает, ему тоже хотелось это услышать. И так с саркастичной улыбкой, за ее спиной, он стоял минут двадцать, а когда девочка наконец замолчала, то поняла интересную вещь — все молчали. И никто не перебивал ее рассказ, а это могло значить только одно. — …он прямо за мной? — Спросила она, медленно поднимая голову вверх, видя его довольную ухмылку. — Да, Сима. Я прямо за тобой. — Резко вздергивая ее вверх и разворачивая к себе, отвечает Нос. Видя ее скептицизм, его это раздражает. Он кривит губы, отбирая у девочки сигарету, и буквально втирая ботинком в сырую землю. Ему никогда не нравился ни запах, ни процесс. А наблюдать за выражением лица «сестренки» ему доставляло удовольствие. Особенно, когда она злилась. Это выглядело более чем забавно. — Уйди. Я не хочу тебя видеть. — Выплевывает девочка, пытаясь освободить свое запястье из его стальной хватки. — Это взаимно. Но позволь спросить: долго еще собираешься трепать мне нервы? — Ухо обожгло горячее шипение, от чего она с трудом удержала себя на месте, подавляя страх, вместе с желанием отшатнуться. — Сколько захочу… Ты ведь не разговариваешь со мной? Вот и иди мимо. Тебе, ведь, на меня плевать. Уйди. Нет. Это уже слишком. Марка серьезно взбесила эта фраза, но с эмоциями он не дружил, так что это не обижало. Это злило. И больше всего ему, в этой ситуации, не нравилось ее неподчинение. Так не должно было быть, за одиннадцать лет, которые они живут вместе, между ними закрепились правила общения и поведения. А теперь все поменялось в одно мгновение, за щелчок пальцев. Теперь она начала диктовать свои условия, а не наоборот, как было еще год назад. Но к ее сожалению, он был старше, и как бы ей этого не хотелось, все равно был умнее. А значит и сейчас не проиграет ей, в ее подростковых истериках. Он отвесил ей хлесткую пощечину. Ему было любопытно, что же она сделает сейчас? Слова на нее не работают, значит сработает подобное. Он ничего не чувствовал. Ни обиды, ни жалости. Он просто сделал это. Посчитав нужным. Именно посчитав. Склонив голову на бок, он терпеливо ждал ее реакции. Наблюдал как глаза ее наполняются слезами, ресницы намокают, губы дрожат и поджимаются, ногти правой руки намертво впиваются в тыльную сторону левой ладони. По щекам вскоре начинают течь прозрачные капли. Проходит меньше тридцати секунд после удара, как ее руки сами тянутся к нему, хотя обнять, но юноша отступает на шаг, тем самым останавливая девочку. — Кажется, ты хотела, чтобы я ушел. — Улыбается Нос. — Пока! Теперь он уверен, больше чем на девяносто процентов, она побежит за ним. Ну, что ж — он как всегда оказался прав. Сима сорвалась с места, догоняя его, хватая за руку. — Ну, прости меня! На это он снова ничего не отвечает ей, лишь вырывает руку и идет дальше. Медленно. Почти смеясь над ней. Конечно, он простит ее. Они помирятся снова, но в этот раз простым молчанием она не отделается. Должно быть что-то масштабнее обычного бойкота. — Ну, пожалуйста, Марк! Прости, прости, прости меня! Я готова на все, только прости! — Кричит девочка, снова догоняя его, в этот раз заключая в крепкие объятия, со спины. — Это уже интереснее. Готова на все…? Не боишься, что может быть больно? — Голос холоден и безразличен на столько, что ей хочется кричать и плакать еще громче. — Прости меня, ты единственный родной для меня человек!.. не считая Луки… — Вздыхает она в ответ. — Ну, вот и иди к нему. — Делая вид, что пытается расцепить ее руки, говорит Марк. — Нет! Я не отстану, пока не простишь меня! — Снова кричит Фима, сцепляя руки сильнее. — Пожалуйста… Ты ведь единственный… — Выдыхает она, поливая слезами его плащ. — Идем. Путь до его комнаты проходит в молчании. Оно давит на нее, от чего становится ужасно неуютно и страшно. Просто до дрожи в пальцах и тошноты. Она плачет, всю дорогу всхлипывая и шмыгая носом. Фима никогда не хотела расстраивать Марка, и обижать тоже. Все эти одиннадцать лет, она беспрекословно выполняла все, что он говорил ей. Даже если она была не согласна с ним или если ей совершенно не хотелось этого. Все равно. Ей казалось, если она будет послушной и полезной, он будет любить ее сильнее, не понимала, что он любит ее просто так. Он вынес ее на руках из горящего бункера, когда ей было всего четыре года, а ему семнадцать. Конечно она ничего не помнила. Может быть только обрывочно и очень размыто. Так что, ей было невдомек, что юноша проявивший эмоции лишь однажды, вот именно тогда, полюбил ее просто так. Ни за что. Он заботился о ней. Кроме него, конечно, как она сказала, был Лука. Который души в ней не чаял, всегда защищал от всех, в том числе от Марка… Ну, периодически, о чем девочка до сих пор не знала, в этот раз ее защитить некому. Защитник в лесу, в городе остался только Марк, который не отличался особой добротой, поэтому не повезло ей в общем… — Заходи. — Открывая дверь перед девочкой, он сделал приглашающий жест. Фима прошла внутрь, громко вздыхая. — Садись. — Она послушалась, забираясь на кровать. — А теперь поговорим. Согласна? — Он садиться прямо напротив нее, на стул, складывая руки на спинку. Девочка быстро кивает, вытирая слезы, внимательно слушая юношу. — Помнишь почему мы с тобой поссорились? — Да. Я все время приносила тебе много проблем, ты часто делал мне выговоры, потом я подралась с той девочкой и ты… Перестал со мной разговаривать. — Прекрасно. А теперь вопрос, на который ранее, ты отвечать не захотела: зачем ты подралась с ней? — Конфликт интересов. — Серафима… — Предупреждающе сверкнул юноша глазами. — Она оскорбляла тебя, говорила, что ненавидит из-за того что ты постоянно за всеми следишь. И я ударила ее. Потому что мне было обидно, что она так говорит о тебе… — Допустим… — «Забавно. Такая мелочная. Но приятно.» — Спасибо, милая. Но зачем ты курила? — Хотела привлечь внимание. Я хотела, чтобы ты снова заметил меня. Ты не разговаривал со мной слишком долго. А я… Я так хотела, чтобы ты… Хотя бы просто посмотрел на меня… По-доброму. И еще мне было грустно… Я скучала. — Глаза вновь заполнились слезами. — Я люблю тебя… — Это чудесно, милая, но не думай, что в это раз все обойдется простым выговором… — Медленно поднимаясь со стула, произносит Марк, специально, немного растягивая слова, тем самым, заставляя девочку чувствовать себя неловко. До нее не сразу доходит смысл сказанного юношей, но когда в его руках появляется широкий ремень, она готова провалиться сквозь землю. Всю свою жизнь она старалась быть хорошей, а когда капризничала, то все это было далеко не беспричинно. Тем более даже если она вела себя невыносимо ужасно, все равно Марк обходился словами. Он даже голос не повышал на нее никогда. Да и ни на кого. Он считал, что это неправильно и в каком-то смысле унизительно. Лука тоже никогда ни на кого не кричал. Ему самому было не приятно слышать крик. И чужой, и свой. И это была одна из редких вещей, в которых мнения юношей сходились. Бить они ее тоже не били никогда. Пальцем не тронули, а тот кто пытался, как Лидия например… Тех, они готовы были убить на месте. Может Марк и ругал ее чаще Луки, больше проводил времени с ней, больше о ней знал, в том числе о ее вредности, это совершенно не означало, что он хоть раз ударил ее. Он сам не хотел этого. Никогда. И верил, что этого никогда не придется делать, но сейчас, смотря на то как его девочка, самостоятельно, медленно убивает себя сигаретами и до фига много выпендривается, пытаясь показать собственную взрослость, он просто не видит другого выхода. Пощечины слишком мало для решения такой проблемы. Может ее бы хватило, если бы у него было время после этого наблюдать за ней, но у него времени нет, а эта несносная девчонка обязательно снова залезет куда-нибудь, если за ней не следить. Так что… — Марк… — Чудесно, что ты любишь меня, ведь это тебе позволит простить меня. И будь умничкой, ляг на живот и не дергайся… По возможности. — Марк… — Сима вскакивает с кровати, заключая юношу в крепкие объятия. — Не надо, милый. Пожалуйста. Прости меня! Мне очень, очень, очень жаль! — Шепчет девочка, сильнее сжимая его ребра, от чего он слегка морщится, фыркая: — Тебе это не поможет, ложись. И не ты ли только пять минут назад, говорила, что готова на все, чтобы только я простил тебя? Фима поднимает на него взгляд, такой печальный, что хочется прекратить мучить и себя и ее, обнять в ответ, сказать что все в порядке. Что он простил ее, и тоже любит. Но вместо этого, руки, будто с некой неприязнью, отцепляют ее от плаща, толкая на кровать. — Ложись. Иначе, попрошу еще и раздеться. Девочка вспыхнула, щечки приобрели алый цвет, а губы задрожали, но она послушалась, что не могло не радовать. Но все-таки как же это было ужасно. Он собирается выпороть ее. Просто отвратительно. Он никогда не трогал ее, а сейчас решил сделать это! Ему в принципе никогда не приносили особого удовольствия: крики, издевательства, насилие… Бункера ему хватило с головой. За любую провинность это жуткое наказание. Ведь самое страшное, в том что он знает, что она будет чувствовать. И физически, и психологически. И можно сказать, ничего из этого не было чем-то приятным. А когда они вышли из бункера, случилась Лидия со своими алкоголизмом и шизофренией, которой он помогает править. Всех пытают и казнят, хотя кого казнить — совершенно не понятно. Город, всего полторы калеки. И екарны бабай, как же хочется свалить от сюда! Марк смерил ее взглядом, примерно пытаясь понять с какой силой бить, чтобы она совсем не охрипла. Он знал, что боль девочка терпеть не умеет, поэтому кричать обязательно будет, поэтому… В общем не хотел, чтобы ее истерика затянулась на долго. Подождав еще несколько секунд вдруг спросил: — Готова? — Зачем спросил? Совершенно дурацкий вопрос, к этому ведь нельзя быть готовым! Хотя она тихо шмыгнув, кивнула. Ладно. Юноша ударил первый раз. Ей было больно. Но вскрикнула она скорее не от боли, а от обиды. Ей было обидно. Ей хотелось жалости и тепла, а не такого строгого наказания, тем более от Марка. Да, лучше бы он сдал ее Лидии снова. Она бы загрузила ее работой или даже если бы решила наказать вот таким образом, все равно, это было бы не так жутко, как то, что ее бьет настолько дорогой ей человек. Слезы хлынули с новой силой. Она выла, скуля извинения, стараясь не уворачиваться от сильных ударов, которые все быстрее и быстрее прилетали, обжигая кожу, даже через плотную ткань. Марк полностью себя контролировал, он делал это, просто потому что считал нужным. Удовольствия от ее криков не было никакого. Это было отвратительно, ему чуть ли не больше, чем Фиме, хотелось прекратить это наказание, ведь оно возвращало его в бункер и те ужасные моменты, этого… Этого! Не было ни одного человека в первом поколении, который не разу не пережил подобное. Самого Марка подвергли такому всего три раза, но они настолько впечатались в память, что уже только при упоминании хотелось вздрогнуть. Может разов было и немного, но происходящее, для юноши ощутилось столь ужасно, что забыть такое не представлялось возможным. Думая обо всем, что он делает сейчас и что было тогда, он будто выключился из реальности. Ему уже было плевать на ее крик, он начал бить немного сильнее, ускорив темп. — Марк! — В который раз закричала Фима. Она рыдала. Ей никогда не было так больно. Слезы текли по лицу на подушку, в которую, намертво, вцепилась девочка. Ни разу ей не приходило в голову, что такое может случиться, что он поднимит на нее руку. Боже, когда он остановиться? Она больше не может, она задыхается, ее душат слезы. Сейчас она не думает ни о чем, только о том, что можно было избежать подобного. Ведь Марк никогда не просил многого, только послушания, и еще каких-то незначительных вещей, которые просто исполнить. Разве он не прав сейчас? Прав… Это и ужаснее всего. Вина просто съедает ее изнутри. Царапает когтями где-то у сердца, заставляя кричать громче. Громче умолять о прощении… И остановке. — …не могу… Не могу больше… Пожалуйста… Не надо. — Шепчет девочка. Но Марк не слушает. Он продолжает наказание, так же как до этого. Юноша в курсе как ей больно, но то что она срывает голос, плачет, извиняется и бьет ногами по кровати, абсолютно не обозначает, что ее синяки не пройдут долгое время. Нет. Просто она не умеет терпеть боль. Ну, и в общем-то это их общая черта. Но все-таки, она слабее. Ничего страшного с ней не случится, если она не сможет ходить завтра. Зато, будет слушаться и перестанет дерзить, и делать разную фигню. Темп ускоряется еще немного, а удары медленно переходят на бедра, что заставляет девочку визжать. — Пожалуйста прости! Хватит уже! — Орет она, срывая голос. — Хватит? — Марк скептично приподнимает бровь, останавливаясь. Даря ей минуту. — Я ведь… Говорил тебе, как-то, что нас наказывали именно так. Знаешь… Я кричал все тоже самое. — Голос стал тихим, превращаясь в змеиное шипение. — Угадай, сколько раз меня послушали? — Мне очень… Очень жаль. Но я клянусь, я буду послушной, я буду делать все, что ты скажешь. Я никогда не буду обманывать тебя. Я клянусь. Только пожалуйста… Пожалуйста… Не… — Не надо? — Девочка кивнула, борясь со слезами. Ей больше не хотелось слышать этого жуткого свиста, разрезающего воздух. Не хотелось чувствовать боли. Хотелось жалости и сострадания. — Пожалей меня… — Тихо, почти не слышно, прошептала Сима, надеясь на чудо. — Нет. — Жаль, он в чудеса не верил. Марк снова начал бить, войдя в ритм. Это было больно и жутко обидно. Фима уже не пыталась лежать ровно. Она крутилась, дергалась и кричала. Один раз даже, совсем по-детски прикрываясь рукой. Удары казались нестерпимой пыткой. Слезы лились ручьем и завывания слышал уже весь город. *** Наконец юноша закончил. Девочка окончательно была доведена до неостановимой истерики. Он не хотел никого сейчас видеть, кроме одного человека, который точно скажет, что Марк не прав, и поступать так было нельзя, но… Он сам знал. Видя как плохо сейчас девочке, он хотел помочь, но казалось, он чувствовал себя так же. Поэтому отбросив подальше ремень, вышел из комнаты. *** Лука медленно шел по коридору, к своей комнате, но подойдя к двери, услышал, как где-то в конце коридора кто-то плачет. Он точно не хотел оказаться правым, потому что четко понимал, что плачь этот принадлежит именно девочке, которая находится именно в комнате Марка. И зовут ее Сима. Да, неужели он действительно оставил ее одну… Сейчас. Она вот его в тот раз не оставила. Юноша постучал и, неуслышав ответа, вошел. И к несчастью оказался прав. Девочка лежала на кровати, свернувшись клубком, и обняв подушку, выла. Ей было плохо. Хотелось, чтобы кто-нибудь пожалел ее, обнял, поцеловал, успокоил… Сказал бы, что все хорошо. Но Марк ушел. Уже пятнадцать минут назад! И она была одна. Ей было себя так жалко. Она кричала, даже не пытаясь приглушить свой голос. Кашель с каждой минутой становился все хуже, более лающий и неприятный. Глаза ей открывать не хотелось, поэтому она сильнее утыкалась лбом в подушку, ей даже слышно ничего не было. Да, и не хотелось ничего слышать! Сейчас девочка, в который раз, закричала, от чего рев только усилился. Тело не переставало дрожать, сильнее сворачиваясь клубком. Лука не мог видеть такое. Понятно, что он уже не такой, как был тогда, в бункере. Но это совершенно не значит, что ему не может быть больно, глядя на подобное. Серце сейчас стучало так быстро, что казалось выпрыгнет из груди. — Симочка… — Он подлетел к ней, быстро захлопнув дверь. — Милая моя… — Гладя по голове, шепчет он. — Лука? — Спустя только минуты две, она решается наконец увидеть мир. Перед застланным, слезами, взглядом, она видит добрые большие глаза юноши. Он мягко водит по ее плечу, сжимая пальцы на другой руке. Он точно беспокоится .От этого ей хочется разреветься еще сильнее. — Я думала… Ко мне совсем никто не придет. — Девочка выкидывает подушку, обвивая руками его шею. И плачет, утыкаясь носом в темные кудри. — Не бросай меня как Марк… Пожалуйста, не бросай. Юноша обнимает ее в ответ. Очень нежно и аккуратно. Боясь сделать больно. Она ведь девочка. Ребенок. Совсем еще ничего не понимает. С ней нельзя обращаться так грубо. — Не плачь… Я не брошу тебя, милая. Никогда не брошу. И тебя никто никогда больше не тронет, слышишь? Солнышко?.. — Водя рукой по спине, тихо говорит Лука. — Марк тоже не бросал тебя. Он ведь… Очень любит тебя, иначе он бы не защищал тебя и не ухаживал за тобой. Просто его любовь… Не нежная, но все равно искренняя. — Юноша говорил шепотом, медленно. Пытаясь вспомнить, что ему когда-то рассказывал Бернадский. Паралельно с этим, думая о том, что он сделает с Марком. Слушая голос и размеренный стук сердца, она понемногу успокаивалась. Веки тяжелели, дыхание стало выравниваться, и его объятия, усыпили. И вскоре она тихо сопела, руки ее безвольно лежали на его плечах, а, все еще прерывистое, дыхание обжигало шею. — Ребенок… *** Так как Марк Луку не нашел, то решил отправиться к Лидии, с ней все равно нужно было обсудить некоторые вопросы по поводу вторых и расширения города. И сейчас, когда он наконец освободился, было около четырех утра. Он жутко устал, понимая, что если не поспит хотя бы час, то отключится на утреннем собрании, которое в девять, а до этого времени нужно еще «документы» разобрать. Но так лень… Юноша еле доплелся до комнаты, дверь открылась, и захлопнулась, заставив вздрогнуть спящую Симу… Но не проснуться. И Луку, который сидел за столом… Разбирая бумаги. — Что ты тут делаешь? И откуда ты знал, где лежат эти документы? — Ну, доброе утро, для начала, Марк. — Наконец развернувшись лицом к Носу, ответил юноша. — …не доброе… — Зло прошипели в ответ. — Ты знаешь как я устал? А ведь это только начало дня. — Да, поэтому я разбираю вот этот ворох. Хотя сначала пришел сюда только из-за нее. — Взгляд устримился в сторону тихо сопящей девочки, что-то непонятное боматавшей во сне. — Здорого, что есть такие как ты. Молодец, что ее успокоил. — Это вот так теперь «спасибо» звучит на твоем языке? — Вскинул бровь Лука, дожидаясь правильного ответа. — Спасибо… Марк сам не знал, что такого происходидо с ним, около этого человека. Он становился с ним, более добрым, вежливым. И что самое отвратительное, он начинал чувствовать. Конкретно сейчас, ему было… Неловко? — Скажи, как ты мог оставить ее в таком сосотоянии? Когда я пришел, она рыдала в подушку, выла и орала, считая, что ты ее бросил! — Лука в отличии от Марка чувствовать умел, поэтому сложно было контролировать эмоции, и не сказать все что он думает. — Может, она и не помнит, но помним мы с тобой, что она тебя не бросила тогда. Юноша отшатнулся от собеседника. Он не хотел вспоминать. — …конечно не помнит. Для нее этого теперь не было. — Для нее не было. Зато для тебя было! Тебя тогда выпороли в первый раз. И настолько сильно, что ты был в полуобморочном состоянии. Ты не подпускал к себе абсолютно никого после этого, даже Бернадского… И меня. Ты прорыдал всю ночь. И все пытались с тобой поговорить, но ты никому не отвечал. — Хватит. — Ты полтора дня не мог ходить. И я знаю, что ты никогда не забудешь, что тебе помогла она… Ей тогда было года три, если не два с половиной. Помнишь? Она пришла в спальню, забралась на твою кровать и просто взяла за палец. Ты тогда оттдернул руку, но она не ушла, она обняла тебя… Ты помнишь? Сима тогда была твоей кошкой. Она успокоила тебя, ждала когда тебе станет полегче. Жалела и гладила. Вы даже говорили о чем-то. Она чмокнула тебя в нос, и ты улыбнулся. Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз ты так искренне улыбался. Сима даже уходить от тебя не хотела. Ее искали все ученые, а она просто сидела около тебя. Она даже вроде как осталась с тобой… На одну ночь. — Да. Бернадский разрешил ей. — Она всегда относилась к тебе так, будто ты ее брат. Заботилась о тебе. — Хватит взывать к моей совести. — Я надеялся, ты извинишься. — Я был прав. За что извиняться? — Ты был бы прав, если бы не переборщил. Ну, или остался бы с ней хотя бы. Но ты не остался, да и вот эти синяки долго не сойдут. Так что придется попросить прощения. — Я не собираюсь этого делать. Моя совесть мертва, так что все что ты говорил только что, было зря. — Совесть может и мертва, зато страхи живы… — О чем ты?.. — Ты все равно извинишься перед ней. — И не подумаю. Лука театрально надул губы, как это делал сам Марк. Отвернулся на секунду, что-то ища на полу рукой, а когда вновь развернулся, пальцы сжимали ремень, как раз тот, который Марк зашвырнул куда-то. — И что? Ударишь меня? Лука встал, хватая за руку юношу, ударяя первый раз. Тот только зажмурился, прикусив губу. — Ударю. И очень много раз, поверь. — Не надо. — Пытаясь вырвать руку, шепчет Марк, вновь слыша противный свист, и чувствуя жгучий удар. — Пожалуйста… — Просит юноша, понимая, что глаза наполняются слезами. И снова удар. Очень сильный. — Ну, пожалуйста. — Всхлипывает Марк, наконец освободив руку, крепко обнимает Луку. — Пожалуйста, милый… Пожалуйста, не надо… Не бей, прошу тебя. Не надо. Я сделаю все, что скажешь! Только не бей… Милый… — Неостанавливаясь бормочет он, прижимаясь все сильнее, после каждого сказанного слова, руки гладят чужую спину, иногда впиваясь пальцами в плащ. Из глаз катятся слезы. — Любимый… Прошу тебя, не продолжай… Пожалуйста. — Как быстро меняется твое мнение. — Ты ведь не продолжишь… Да? Ты любишь меня, я знаю. Я точно знаю. — …люблю. — И не продолжишь. — Еще как продолжу, только не здесь. Марк хотел провалиться сквозь землю. Нет. На самом деле, этот человек заставлял его чувствовать все. Это было отвратительно. Чувства делают слабее. Никогда ему не было жалко никого… Кроме Фимы и Луки. Никогда он никого не любил… Кроме Фимы и Луки. Никогда не делал ничего «за спасибо»… Кроме как для Фимы и Луки. Что вообще с ними не так? От осознания, что ему снова придется пережить это наказание, хотелось кричать. Умолять юношу на коленях, чтобы только он не делал этого. *** Он лежит на кровати, положив голову на сложенные, на подушке, руки. Слезы катятся сами собой. Просто. Заранее. А может ими управляет какое-то чувство, название которого для него не определено? Всхлипы тихие, но частые. Они единственные нарушают тишину комнаты. Наверное, впервые за много лет, молчание угнетает Марка, а не кого-то кто с ним находится. Страшно. До боли в груди, до тошноты, до слез. Ожидание сводит с ума. Тоже впервые. — Прошу… Начни уже. — А что такое? — Ты знаешь… Я не хочу. Мне страшно… Еще несколько минут Лука тратит на молчание, а потом резко ударяет, слыша судорожный выдох. Боль пронизывает насквозь. Заставляя до крови прикусить губу. Следующий удар прилетает только через долгие пять секунд. Это слишком медленно… И очень-очень больно. На самом деле, Лука бьет не со всей силы, как кажется. Да, Марку очень больно, ну и что? — Перестань прошу! — Всхлипывает юноша, который раз вздрагивая от жгучего удара. — И не подумаю… — Холодно отвечает Лука, ударяя снова. — Пожалуйста, милый… — Нет. — Вот сейчас выдохи превращаются во всхлипы. Да… Страх делает его совершенно другим человеком. — Я извинюсь перед ней. — Скулит юноша, рефлекторно сгибая ноги. — Конечно. — И что, тебе меня не жалко? — Жалко. И поверь, я буду очень сильно жалеть, что сделал это… Но только тогда, когда закончу. Боль слишком сильная. Еще через две минуты, юноша плачет. На каждом ударе громко всхлипывая в подушку. Настолько жалко самого себя, ему не было никогда, да и так больно тоже, кажется, никогда не было. Он думал, что знал, что чувствовала Сима. Но нет. Ему и в голову не могло прийти, насколько это ужасно, когда что-то такое делает человек, который значит для тебя все… Или больше, чем все! Жуть какая… Все в животе скручивается, завязываясь в узел. В голове шумит, а перед глазами все расплывается, от слез. Но плачешь ты не только от боли, а наверное, больше от обиды. Почему тебя так безжалостно бьет человек, который любит? Почему?.. Это, кажется, самое долгое и болезненное наказание, во всей его жизни. Никогда ему не было так плохо как сейчас. Алгоритмы собственных эмоций, действий и чувств, ему абсолютно не понятны. Почему же так хочется ощутить теплые объятия? Этот жест всегда раздражал Марка, он не выносил прикосновений и всяческих нежностей, поэтому разрешал обнимать себя только Фиме и… Очень редко Луке. Другие, конечно, не рвались с этим к нему, считая, что он в принципе любить не умеет, а гипнотизировать, по долгу смотря на тебя не моргая — умеет. Так что особой смелости никто не выказывал. — Лука… Пожалуйста, остановись. — Пальцы побелели от мертвой хватки, он буквально мог прорвать ими подушку. — Аргументы, почему я должен это сделать? — Он хочет остановиться. Семь ударов назад он слышал как Марк воет. Хотя обычно он никогда не показывает даже обычных эмоций, а уж сильных… — Я… Ты ведь любишь меня… — Ему не хочется смотреть на Луку или даже в его сторону. Это сложно, и как-то плохо от этого становится. — Ну, да, и что? — И что? У него трясутся руки, он сам сейчас заплачет. Никогда у него не получалось, причиняя кому-то боль, не считать себя виноватым. Сколько бы не старался, все равно. Всегда одинакого плохо. — …я тоже… Люблю тебя. — Спасибо, милый. — Нет, правда… Я очень сильно тебя люблю. — Большое спасибо. И… Ладно, тебе хватит. Марк быстро засыпает, сжимая руку юноши, который… Не против?