Паломники

Толпа людей складывалась, как костяшки домино, падая ниц перед императором и его свитой. Клин императорской гвардии медленно входил в людские скопления, словно нож в масло, заставляя те рассыпаться. Над головами стражников виднелись плечи высоченных эбеновых рабов, на которые был водружен паланкин со священным телом самого императора. Эта яркая, вооруженная знамёнами и облачённая в залитые золотом солнца доспехи процессия двигалась по широкой улице и упивалась своим величием и блеском. Куда и зачем она двигалась, не дано было знать ни одному смертному. Смертным дозволялось лишь восхищаться и раболепно припадать к земле. Вдруг раздался повелительный крик, полный гнева и ярости. Один из стражников, шедших впереди, вытащил меч и, сотрясая его над головой, орал на двух иноземцев, что невозмутимо сидели в тени какой-то жалкой лавчонки и что-то распивали из соломенных стаканов, даже не оборачиваясь в сторону грандиозного шествия. На них были странные наряды, неизвестные в этих краях и напоминающие кимоно с короткими рукавами. На одном одеяние было тёмное, а на другом белое. Тот, что был в тёмном, медленно обернулся, заслышав гневные крики стражника, который уже был готов броситься на этих двоих. — Ты что, идиот, не понял?! — Вопил, брызжа слюной, стражник, когда иноземец в тёмном обратил на него свой равнодушный взор. — На колени! И подружку свою глухую носом в землю воткни! Император идёт! Парень в тёмном поставил свой стакан на стойку и посмотрел за спину стражнику. Его взгляд остановился на паланкине. — Где же он идёт? — Невозмутимо ответил он. — Это вы идёте, а он сидит. Или даже лежит, отсюда не видно. Хорошо он устроился, конечно… Тут стражник совсем вскипел и бросился на наглеца, намереваясь зарубить того на месте. — Да как ты смеешь, ничто… Крик стражника смолк на полуфразе, и последние свои слова он договаривал беззвучно, лишь шевеля губами и вытаращив изумленные глаза в никуда. Раньше, чем он успел обрушить свой гнев вместе с мечом на голову иноземца, тот молниеносно сделал пару лёгких движений — и оказался перед стражником вплотную. Никто вокруг даже не успел разглядеть, как и откуда парень в странном наряде достал меч. Очевидцы увидели оружие лишь уже окровавленным и торчащим из спины пронзённого насквозь стражника. Едва тело убитого рухнуло на землю, как пышная процессия окончательно остановилась. Ряд гвардейцев в авангарде ощетинился оружием и откуда-то прибежали ещё несколько стражников, что расталкивали перед процессией зевак. Иноземец повернул голову и взглянул назад, на своего спутника, едва заметно кивнув ему. Тот встал со своего места и неторопливо, опустив взгляд в землю, стал уходить. Это была не девушка, как подумал убитый стражник, но мужчина с длинными белыми, под стать его облачению, волосами. — Стоять! — Закричал ему вслед один из новоприбывших стражников и кинулся было за ним, но получил такой удар ногой от иноземца в тёмном, что кубарем укатился в сторону. Он был совсем юнцом, это было слышно по его ломающемуся голосу, которым он выкрикнул своё нерешительное «стоять», поэтому иноземец решил, что удара будет достаточно, эту жизнь можно сохранить. Но остальные стражники были матёрыми головорезами и обращались со своими мечами как с мясницкими тесаками: тоже неумело с точки зрения военного искусства, но нагло и уверенно, как люди, которым приходилось убивать. Но перед ними оказался не беспомощный кусок мёртвого мяса и не пьяница, которых стража привыкла резать пачками, а умелый воин, каких они ещё не встречали. Смерть застала их врасплох. Но она была нежна, как любовница, и скора, как молния, разрезающая небо, — так и тела их разрезались с хирургической точностью. Оружие иноземца аккуратно вынимало из них жизнь, не успевающую понять, что она исчезает навсегда. Когда подбежали гвардейцы, все стражники были уже мертвы. Но гвардейцев это не особо смутило. Они были элитой, личными воинами императора, закованными в лучшую броню профессиональными убийцами. А что такое стражники? Сброд, прошедший простейшую подготовку и выполняющий грязную работу за краюху хлеба. Гвардейцы стали окружать опасного неприятеля, перешагивая через трупы его предыдущих противников. Иноземец тоже понял, что уровень оппозиции значительно вырос. Но реальной угрозы он всё ещё не ощущал, хотя гвардейцы всё пребывали, сжимая его плотным кольцом. В этом иноземец и видел их главную ошибку: у них не было пространства для манёвра, и он мог косить их как траву. И когда самый нетерпеливый из оппонентов попытался ткнуть иноземца копьём, тот ловко вытянул за это самое копьё врага из строя и пронзил его мечом раньше, чем тот успел как-то среагировать. Движения иноземца были так безошибочны, он так быстро и точно нашёл тонкую щель в доспехах гвардейца, что остальные невольно разинули рты. Избежать бойни было уже невозможно, и иноземец воспользовался моментом, чтобы начать танец смерти. Он выцеливал незащищённые места, прежде всего шеи. Тела обезглавленных врагов он использовал как щит или толкал в толпу врагов, заливая тех кровью товарищей и используя любое замешательство в свою пользу. Когда хвалёные профессионалы наконец поняли, что нахрапом противника не взять, и что плотность их рядов лишь играет на руку иноземцу, было уже поздно. Враг маневрировал между ними, разбивая толпу на мелкие кучки и не давая правильно сгруппироваться. Он был волком в овечьем стаде. Голодным волком. Когда из нескольких десятков гвардейцев остались лишь единицы, иноземец заметил, как рослые рабы спешно уносят паланкин с живым сокровищем внутри, а люди вокруг разбегаются кто куда, совершенно забыв о пиетете перед тем, кто в этом паланкине сидит. Последние гвардейцы дрались храбро и успели показать, что действительно кое-что умеют. Иноземец подарил им быструю и почти бескровную смерть. После, уже посреди пустой и залитой кровью улицы, он сделал то, чего от него требовал самый первый, яростный стражник, — встал на колени. Он закрыл глаза и беззвучно молился. Он молился несколько минут, как вдруг почувствовал странное движение. Не открывая глаз и не обрывая молитву, он выжидал. — Ты…ты отказался встать на колени перед армией…а расправившись с ней, сделал это… Что же ты за странный безбожник? Иноземец узнал этот юный голос. Это был тот юноша, что пытался побежать за его белоснежным спутником, но был остановлен ударом ноги. Видимо, обладатель голоса только теперь пришёл в сознание. Значит, крепко ушибся обо что-то головой, когда падал. Иноземец медленно встал и открыл глаза. — Ты очень смел, раз не притворился мёртвым и не сбежал, сказал он, взглянув на юношу перед собой, который теперь казался совсем ребёнком. Доспех был ему великоват. — Я не хочу жить с позором. Лучше убей меня, как моих братьев! Парень всё больше нравился иноземцу. Он был беспомощен как воин, но внушал уважение. — За что же ты так хочешь умереть? — Спросил иноземец. — Неужели в этом порочном городе есть что-то, за что есть смысл умирать? — За Бога-Императора, которому я поклялся служить верой и правдой! И за которого умерли мои братья… — Ты про того стеснительного господина, который даже не соизволил выглянуть из своей будки, чтобы оплакать тех, кто отдал за него жизнь? Это, что ли, Бог-Император? — Не тебе Его судить! — Крикнул юноша, поднимая с земли первый попавшийся меч, обагрённый кровью своего хозяина. Иноземец не сдержал улыбку. — Твой бог испугался и бросил тебя умирать, — понизив голос, проговорил он. — А мой бог водил моей рукой в неравном бою. Если ты поклоняешься ничтожеству, то кто тогда ты сам? — Не смей! — Звонко завопил юноша и бросился с мечом на иноземца. Тот даже не стал доставать оружие, а лишь проворно отошёл в сторону, избегая удара. Юноша, промахнувшись, по инерции повалился вперёд и упал на четвереньки. Зазвенела сталь ударившегося о камни меча. По содроганиям плеч юноши стало понятно, что он заплакал от своей беспомощности. Иноземец удалился, пообещав себе при случае помолится за этого беднягу.

***

— Ильнан! Мы должны уходить как можно скорее! — Прокричал иноземец вглубь тёмной комнаты, укрытой шторами от солнечного света. Иноземец забежал в комнату следом за своим встревоженным голосом и увидел белоснежную фигуру невозмутимо сидящего на полу алината. Алинатами звались главные жрецы культа Тиэль’Адат, богини Пустоты. «Алинат» означает «приносящий жертву». Каждые сто лет алинат выбирал себе кэнто — «меч» — из самых способных послушников храма и отправлялся с ним в паломничество до самой Долины Нитей. Ильнан лишь медленно поднял руку навстречу вбежавшему кэнто, заставляя того замереть. Глаза Ильнана были закрыты, а его белые волосы снежным серебром спадали с плеч. Он стоял на коленях и молча молился. Некуда спешить тому, кто уже на месте. — Арн, — тихо позвал алинат своего кэнто. — Я здесь, — смиренно ответил Арн. — Жизнь — это дар Пустоты… — Я помню, учитель. Сказав это, Арн поклонился, хотя Ильнан до сих пор не открывал глаз. — Пустота щедра, но ещё более — ненасытна… В этот раз Арн не сказал ни слова, но вновь поклонился. Он хорошо помнил, чему его учили. — И если мы принимаем дар, то должны вернуть его сторицей… После этих слов Ильнан наконец открыл глаза и встал. Арн заметил, что тот будто избегает смотреть на него. Это было так непохоже на Ильнана. Конечно, алинату не нужно смотреть на своего кэнто, чтобы видеть того насквозь, но Арн привык к тому, что учитель, будучи совсем немногословным, часто сообщал ему что-то одним только взглядом. В этих глубоких и невозмутимых глазах можно было прочитать так много всего… И самое главное, что за ледяным спокойствием, строгостью, отрешённостью, за блеском непроницаемой стали этих глаз Арн чувствовал и искреннюю любовь. Странную, скромную и будто стыдливую, как девушка, но — любовь. И за это он был безмерно благодарен. За это он чаще всего молился своей богине. И из-за этого он стал лучшим, он стал кэнто. Но сейчас взгляд Ильнана был устремлён на Агкир. Агкир, меч для жертвоприношений, разделитель плоти, «возвращающий дары». Он предназначался только для ритуалов. Его нельзя было использовать в бою, кроме самых крайних случаев. Для боя есть кэнто. Если алитан обнажал Агкир, пока кэнто ещё жив, — это великий позор. Для кэнто это хуже смерти. Ибо страшен гнев богини Пустоты, Матери Вечности, дарующей вечную любовь и проклинающей на вечные муки. Агкир жадно блеснул и скрылся в ножнах на поясе Ильнана. Арн увидел в этом блеске недобрый знак. Да и с чего бы учителю тревожить меч раньше времени? Разве что время уже пришло… Но ведь они ещё так далеко от Долины Нитей… Словно прочитав мысли своего кэнто, Ильнан снова заговорил: — Наша жизнь и являет собой Долину Нитей, где бы мы ни были. Наши нити могут оборваться в любой момент и в любом месте. И никто не может знать, где и когда его ждёт хищный оскал Пустоты, последний поцелуй Тиэль’Адат. Арн покорно опустил голову. Слова алината означали только одно: они уже у жертвенного алтаря. Богиня ждёт. Пока они спускались к выходу из Дома Гостей, арн переживал, что не готов к тому, что случится. Но он не мог себе позволить не быть готовым. Он спускался по лестницам и молился про себя. Он молился, чтобы его рука не дрогнула и чтобы разум его был чист. Он молился, чтобы Ильнан любил его. Когда они вышли на площадь перед Домом Гостей, их уже ждали. Вся военная мощь столицы была обращена против них. Казалось, площадь окружали все мужчины города, способные держать оружие. «Но тем лучше», — подумал Арн. — «Сколько среди них умелых бойцов? Руки скольких из них заняты бесполезными стягами, заполонившими небо над горизонтом?» Он уже не думал как человек, он думал как оружие. Он думал как кэнто. Арн посмотрел на учителя. Их взгляды соприкоснулись. Лёгкий ветер колебал белоснежные волосы Ильнана, но его взгляд был тяжёл. Однако несмотря на это, его глаза были полны ясности и доверия. Они будто говорили: «Да, это тяжёлое испытание. Но мы пройдём его с честью. Кроме чести нам нечего терять. Всё остальное нам не принадлежит. Остальное — Пустота». Но Арн смутно чувствовал, что есть что-то ещё, что он — Арн — не хотел бы терять; что-то в этих глазах… Вдруг раздался призывный рёв трубы. И толпы окружающих их воинов двинулись к ним. Их кольцо вокруг стало сужаться. Ильнан чинно сделал несколько шагов вперёд и, встав сперва на колени, сел на пятки. Его спина была пряма, а взгляд опущен в землю. Время пришло. Арн вынул меч из ножен и устремился вперёд. Ему нужно было встретить врагов как можно раньше, чтобы в окружении у него было больше пространства, радиус которого со временем неизбежно будет уменьшаться. Приближаясь к толпе, он уже ясно различал лица пришедших отомстить за унижение императора. В них была какая-то тупая злоба приспешников, делавшая их физиономии похожими на кукольные. А что было сейчас в их головах? Но Арн не думал об этом. Он бежал неровно, маневрируя, словно испытывая своё тело. Он был похож на сорвавшийся с ветки жухлый лист, качающийся на ветру из стороны в сторону. И он был так же лёгок. Казалось, нет ничего проще, чем остановить пульс этого рваного движения, встретив его звериным оскалом мечей и копий, но ощетинившаяся пасть войска императора не смогла его укусить, когда он наконец врубился в строй. Арн был быстр и точен. Он экономил силы, не пытаясь рубить наотмашь. Он метил в слабые места и неуловимыми движениями жалил противников. Иным резал горло или сухожилия. Спустя считанные секунды он был уже весь в крови, хотя на нём не было ни царапины. Он чувствовал, как тяжелела его одежда после очередного багрового фонтана из разорванной артерии врага. Но медлить было нельзя. По флангам враги приближались быстрее — нельзя было позволить им подойти к Ильнану, который всё так же спокойно сидел в своей безмятежной позе с опущенной головой. «Он молится за меня, ” — думал Арн, развернувшись и летя по дуге вдоль линии противников, смещаясь к краю. — «Он молится за меня, а я сражаюсь за него. Простит ли меня Тиэль’Адат за то, что я увидел свет в Пустоте?» Арн сражался упорно и безумно. Сложно было сосчитать, скольких он уже убил, но смесь крови и пота на лице уже мешала ему, а трупы врагов мешали живым врагам. Он чувствовал, что замедляется. Это было недопустимо, проитвников оставалось ещё слишком много. Для кэнто Храма Пустоты обычный имперский солдат — что соломенное чучело. Но всё же в кэнто ещё слишком много человеческого, его связь с Пустотой не так сильна, как у алината. Стать достойным просветления можно, лишь выйдя за пределы. Лишь нарушившему законы природы открывается высший закон. Лишь отдавшему себя Пустоте отдаётся вся полнота бытия, ибо растворившись в ничто ты становишься всем. Этот бой был лучшим шансом для Арна стать чем-то большим, заслужить поцелуй богини. Но что-то в мыслях его всё отсвечивало и не давало сознанию преодолеть себя. А кольцо окружения всё сужалось, и Арн всё ближе подходил к Ильнану. Ильнан! Это имя каждый раз молнией проносилось в мозгу, разрывая мысли и освещая спящие чувства. Концепции священнослужителей и торжественные слова писаний были холодны и внушали в Арна меньший трепет, чем лик алината, выбравшего его своим кэнто. Никогда не забыть прикосновения его рук, из которых Арн получил свой меч. Арну казалось, что он чувствует взгляд Ильнана из-под ливня белых волос, что грел его подобно лучу солнца, мелькающему меж лепестков сакуры. Что говорит этот взгляд? Добр ли он в эту минуту? Всё ли правильно делает кэнто? Но тут что-то больно обожгло Арну плечо и дёрнуло немного в сторону. Весь выверенный автоматизм движений на мгновение сломался, боевой танец был прерван, и Арн, будто покинувший смертоносный механизм своего тела, тяжело упал обратно в него, ощутив тяжесть усталых конечностей. Он понял, что в него попала стрела. Кэнто может увернуться от стрелы, но без должной подготовки тела это затруднительно. Ещё сложнее сделать это в пылу битвы, когда за звоном стали и криками людей трудно услышать свист этого жала смерти. И совсем невозможно увернуться, если ты отвлёкся от полного контроля своего тела. Так и произошло. «Что я наделал?» — Мелькнуло в голове Арна, и, с трудом отбившись от серии атак, он бросился к Ильнану, боясь, что стрелки́ станут метить в него. «Так они подойдут слишком близко!» — Сказал себе Арн и резкими выпадами стал отбрасывать подступающие волны врагов. Стрелы засвистели. Они метили в Арна. Он уходил с их траектории с ловкостью пантеры. Он всё больше походил на загнанного зверя. И силы покидали его. «Что я наделал?» — Повторял он про себя в отчаянии. Вдруг, проносясь мимо Ильнана, он заметил на плече у того капли крови. Они брызнули с меча Арна, когда тот подходил заслонить учителя от стрел. И вид этих тёмных красных пятен на ослепительной белизне одеяния Ильнана взбесил Арна. Чувство вины сокрушило его. Он уже безудержно тратил последнии силы, рубясь как берсерк и не чувствуя боли; и врагов держал на расстоянии скорее первобытный ужас при виде этого окровавленного демона, нежели скорость и неумолимость смертоносных касаний меча, что впивался в тела уже далеко не с той жадностью, что поначалу. Ещё одна стрела пронзила тело кэнто. Он почувствовал её движение, но не успел точно среагировать. Подставив клинок, он лишь чуть отвел её от груди, и та впилась ему в бок. Он уже понял, что проиграл. Он уже ощущал, как погружается в Пустоту, словно в зыбучие пески, хотя тело его по инерции ещё бьётся, и бьётся сердце, но сокращение мышц — лишь обман, что позволяет марионетке казаться живой. Незримые нити, привязанные к его конечностям, держит в руках Тиэль’Адат, которой наскучила эта игра. Арн упал, когда в его теле была уже дюжина стрел. И первый клинок наконец достиг его. Пустота забрала его и больше не отпустит из своих мёртвых объятий. Она не простила ему предательства. Свой последний вздох он отдал не за Неё. Убедившись, что Арн мёртв, воины императора заметно воодушевились. Но всё равно не каждый ещё осмеливался подойти к его телу. Лишь когда кругом стал раздаваться победный клич, некоторые подходили, чтобы в сердцах обагрить свой клинок кровью некогда непобедимого врага. Но какой-то человек, возникший вдруг из глубины рядов солдат, прекратил надругательства над трупом, запретив прикасаться к нему. Под телом Арна уже растеклась лужа крови, смешавшись с кровью тех, кого он сам убил. А человек, отогнавший особо ретивых воинов от тела кэнто, пошёл в направлении Ильнана, который так и сидел, не шевелясь. Солдаты не знали, чего можно ожидать от этой загадочной белой фигуры, и пока с весьма почтительного расстояния разглядывали его. Они уже бодро друг с другом что-то обсуждали, и вся площадь гудела разговорами, как улей с трудолюбивыми пчёлами. Но когда человек подошёл к Ильнану, всё постепенно стало стихать. — Эй, жрец! — Сказал человек, смотря на Ильнана сверху вниз и перекидывая свой меч из руки в руку. На нём было больше доспехов, чем на других, и открытый шлем украшало изображение дракона. Он явно был не простым рядовым. — Жрец, мы убили твоего телохранителя, как видишь. А ведь эти ваши…кэнто…считались неуязвимыми и бессмертными. Он сказал «кэнто» с явным пренебрежением, как бы бодрясь после пережитого страха. Пока шла бойня, он видел, как некоторые солдаты покидали первые ряды строя и пытались затеряться в толпе, лишь бы не нарваться на клинок кэнто. И когда стрелы одна за другой пронзали Арна, а тот всё сражался и убивал, многие уже заранее прощались с жизнью и не верили, что того можно победить. Но Арн был мёртв. Слова человека об убийстве бессмертного были встречены остатком войска с ликованием. — А раз можно убить воина, — продолжал человек. — То можно убить и жреца… Неправда ли? Так что кончай молиться своим грязным богам и предстань перед императором, своим новым богом! Снова ликование в толпе. — Мы отведём тебя к императору и бросим ему в ноги, как собаку. Вы, жрецы, отныне не будете задаваться! И если ты сам не пойдёшь во дворец, мы пинками поможем тебе! Что скажешь? Толпа неистово ревела, позабыв о своих мертвецах. Но когда рёв затих, и человек подошёл слишком близко к белой фигуре жреца, Ильнан медленно поднял на него взгляд. По телу человека пробежал оцепеняющий холод. Ему показалось, что в глазах жреца он увидел саму Пустоту… Его руки машинально плотнее сжали меч — до боли в пальцах; и время будто остановилось вокруг него, словно кто-то безжалостный и безмерный указал на него своим осуждающим перстом. Затем вдруг перед ним что-то выросло, молниеносное и белое, или скорее бледное, как сама смерть. Глухо звякнуло железо у ног. Человеку казалось, что стало так тихо, что можно было услышать, как смыкаются и размыкаются веки его недоумевающих глаз. Он ещё не осознавал простой и ясный в своей непоправимой очевидности факт: он уже умер. Тело человека распалось надвое и нелепо сложилось у ног Ильнана, который уже стоял в полный рост с вытянутой вверх рукой, держащей ослепительно золотую сталь Агкира, не желающую расставаться с кровью, слезоточившей по ней. — Тиэль’Адат сделала первый глоток, — сказал Ильнан не своим голосом, погружающим во мрак хтонического безумия каждого, кто его слышал. — Сегодня будет полон Её кубок, и Она не увидит дна его. Жатва длилась недолго. Колосья человеческих тел — что тонкие лепестки свечного огня, задуваемые порывом ветра. Говорят, никому не удалось уйти. А ещё говорят, что до сих пор, сотни лет спустя, по руинам города ходит белоснежный призрак алината, несущего на руках своего кэнто. Некоторые нити не разорвать.