-Are you OK?
— Not sure yet
— Trust me?
— Not so dead
Again we follow far away
With loss, forgetting coming day
Once we will try to just survive
Without thoughts of future time
— Pressure me?
— Not sure yet
— Trust me?
— Blowing my head?
© ElCorte
Психолог смотрит умными спокойными глазами. Молчит и ждет ответа на свой вопрос. Маркус сидит напротив на широком диване. Достаточно жестком, чтобы не проваливаться в него, как в вату, и достаточно мягком, чтобы задница не затекала. Хороший диван. Такой, какой должен быть в кабинете у психолога. Ему нужно сюда ходить — или он потеряет работу. Ему нужно сюда ходить, потому что иначе этот милый добрый человек в своих выводах напишет «не пригоден» и положит эту бумажку на стол начальству. С милым, конечно, Марк загибает. Он каждый раз повторяет себе, что это его работа. Ничего личного. Работа у человека такая — забираться чистенькими пальцами прямехонько к четвертому-пятому позвонку и тыкать, тыкать в сердечко. Или в душу. Где находится человеческая душа? Там же, в средостении? Может быть. Маркус думает об этом иногда, но быстро забивает болт. Красивый такой, ровный, здоровенный болтище. Чистенький, как сидящий перед ним психоаналитик. Все эти психологи и психотерапевты для Маркуса одинаковые, безликие, и вряд ли это связано с потерей концентрации или ухудшением памяти, которые у него каждый раз пытаются обнаружить вот эти замечательные люди. Может, потому что они просто не сходятся характерами. Может, потому что те, что ему встречались, просто делают статистическую работу: годен или нет. Марк не знает. Знает только, что нихрена от взгляда этих коршунов, на самом деле, не укрывается, даже если они молчат и кивают, как китайские болванчики. Но нет. И с памятью, и с концентрацией у него все нормально. По крайней мере, на работе. А остальное разве важно? Умные дяди говорят, что да. Поэтому Маркус просто научился обходить все эти вопросы. Не то, чтобы он действительно верит, что может обмануть этих дядек и теток, но научился давать такие ответы, которые позволяют ему остаться при работе. — Нет. Солнце глаза больше не режет, — отвечает все-таки Марк, поднимая глаза. Это правда. Хотя бы здесь смысла врать и выкручиваться нет. Психолог что-то тыкает в своем планшете. — Как вы спите? — Как все. — А как спят все? Снова эти вопросы с подвохом. Маркус делает вид, что не хочет огрызнуться и его не бесят эти идиотские вопросы, остается внешне спокойным, потому что иначе все будет плохо. Он это уже проходил, он знает, как такие люди решают человеческие судьбы. Просто потому что у них есть регламент и дебильные нормы. И тесты, боже. Тесты он уже тоже выучил. И то, как их считать и к каким выводам приходить. Раньше он еще пытался быть искренним. — Иногда после секса, иногда просто ложусь и сплю, док, — ровным тоном отвечает Марк. И это тоже правда. — Перефразирую: снятся ли вам кошмары? — Нет. «Да». И этот человечек, кажется, знает, что Маркус врет. Кошмары ему, конечно же, снятся. Поэтому Марк почти никого не оставляет в своей постели до утра. Или не остается сам. Случайные партнеры уж точно не виноваты, что он… такой. — Я хочу вам помочь, Маркус. — Вас там не было, док. — Не было. — Значит, вы не в состоянии это понять и мне помочь, — улыбается Марк и поднимается, хлопнув себя по коленям руками. Звук получается глухой. — Не делайте вид, что можете. — У нас еще двадцать минут. — Выпейте кофе. Маркус хочет отсалютовать двумя пальцами от виска, но вместо этого делает обратный жест, будто стреляет себе в голову. Психоаналитик, наверное, запишет это в своем планшете. Марк подумает об этом позже, сейчас он покидает аккуратный кабинет и чувствует себя лучше только от этого факта. Может, эта херня так и работает? Так хочешь сбежать, что чувствуешь себя лучше, как только закрываешь дверь? По коридорам их офиса носятся люди. Это и белые воротнички, и детективы, и куча разных специалистов самых разных областей. Пара коллег тоже есть, они лениво переговариваются и ждут распоряжений. Маркус выходит из здания, чтобы пойти к скамейкам, над которыми висит аккуратная табличка «место для курения». Крохотное местечко, на самом-то деле, по сравнению с общими размерами. Курильщиков пытаются отучить от этого мягкой силой, загоняя под заветные таблички, но Марк не сдается. Скамейки не пустуют. Там обнаруживается какой-то мужик, Маркусу незнакомый, а это ведь редкость на их территории. Так уж получилось, что к ним кого угодно не пускают. Значит, кто-то новенький. Марк быстро сканирует пришельца взглядом: похоже, что моложе его самого, хотя выглядит так, как будто его пожевал и выплюнул кит — тоже уставший, сонный, с растрепанными светлыми коротко стриженными волосами, виски и затылок так и вовсе сбриты. Высокий, плечистый, наверное, настолько же, как и сам Марк. И лицо такое запоминающееся, очень породистое, с прямым носом и упрямой линией губ. Скуластый, весь из себя такой мужик, что охуеть можно. Марк проще, он точно не имеет шанса оказаться на обложке журнала для одиноких домохозяек, в отличие от этого типа. Маркус садится на лавку напротив, достает из кармана помятую пачку сигарет, выбивает из нее одну, сует в зубы и ищет зажигалку, которая, похоже, лежит где угодно, но только не в его карманах. Спереди мелькает какое-то движение, и в следующую секунду Маркус ловит брошенную ему зажигалку. Ее владелец хмыкает. — Хорош, — выдыхая струйку дыма, резюмирует он. — Реакция отличная. — А то, — лениво отвечает Марк и кидает зажигалку обратно после того, как зажигает сигарету. Где-то на краю сознания отмечает это очень характерное, длинное «о». Британец. Глаза у пришельца синие-синие, как какое-нибудь гребаное море, и Марк видит это, потому что мужик совершенно спокойно разглядывает его, не скрываясь и точно не заботясь о каких-то там правилах приличия. Не голубые, а синие. Такие Марк видит впервые и даже думает о том, что, может быть, это линзы, но быстро отметает этот вариант — такой заебанный жизнью человек вряд ли заморачивался бы цветными линзами. Делает затяжку. — Служил? — он кивает на правую руку Маркуса. Голос глубокий, грудной, хриплый. Там часы, перевернутые циферблатом во внутреннюю сторону руки и прикрытые рукавом. Старая привычка. Марк угукает и затягивается, потом решает, что если у них игры в гляделки, то почему бы и нет, и тоже рассматривает незнакомца без тени стеснения. Курит тот медленно, с такой же ощутимой усталостью, которая сквозит во всем — в позе, во взгляде, даже во вроде бы спокойном лице. Но Марк видит, что его оценивают. И оценивает сам. Выставленными баллами они обменяются позже, процесс курения чуть ли не священен, и пришелец то ли про это просто знает, то ли привычки у него те же, что и у Марка. И, несмотря на очевидную усталость, этот мужик буквально излучает ауру монументальной уверенности — вот уж кто действительно крепко стоит на ногах. Или, по крайней мере, делает вид, что это так. В любом случае, ему даже хочется поверить. Пришелец докуривает быстрее, встает, кивает коротко, после чего уходит в сторону офиса, и только сейчас Маркус замечает на сумке шеврон. Не успевает разглядеть подразделение, но, судя по всему, это кто-то из бывших коллег, если можно так выразиться. Откидывается на спинку скамейки и тяжело вздыхает, а потом проводит ладонью по лицу. Когда Марк идет с перекура, его ловит один из коллег и говорит, что его вызывает начальство. Ну, видимо, все-таки чистый человечек что-то интересное передал, раз его хотят видеть. Проглатывая ледяной ком, вставший в горле и ухнувший в желудок холодным осколком, Маркус идет к кабинету, стучится и заходит. Джефферсон не выглядит хоть сколько-то озабоченным, только пыхтит в седые усы, вчитываясь в какие-то бумажки. Жестом показывает садиться, и Марк не брыкается, послушно усаживаясь в кресло перед столом начальства. Джефферсон отвлекается от бумажек и сцепляет пальцы в замок. — Так, — начинает он, и Марк приподнимает брови. «Так» — это всегда ничего хорошего. — Я отстраняю тебя от оперативной работы. Объяснять нужно? — Я думал, увольняете. — Будешь продолжать юлить у психоаналитика — уволю к чертям, Марк, — серьезно говорит мужчина. — Хватит играться, Грэм. Все видели твою медицинскую карту и знают, что к службе ты пригоден условно. Держат тебя здесь только потому, что опер из тебя отличный, но если ты продолжишь выделываться — это все закончится. Конечно, из него отличный опер. Далеко не каждый оперативный сотрудник прошел через то, через что прошел он. И Маркус точно знает, что делать с террористами и как себя с ними вести. Он приподнимает брови снова, но не отвечает. Сейчас оправдываться абсолютно бессмысленно. — Я лично за тебя поручился, — Джефферсон становится еще серьезней, — поэтому ты отстранен на месяц. Это время проведешь на повышении квалификации, и я очень надеюсь, что ты больше не будешь выеживаться у штатного психолога. Марк кивает. Ладно, это еще, воистину, малая кровь. Экзамены на квалификацию он точно сдаст, а за это время, наверное, стоит наведаться к психиатру и, может, скорректировать прием таблеток. Нужно что-то с этим делать, и срочно — подставлять Джефферсона не хочется, потому что мужик хоть и строгий, но честный. Правильный. — Вали, — отмахивается начальник, — начинаешь с завтрашнего дня.***
На лекциях скучно. Маркус отлично знает и все статьи законодательства, регламентирующие их работу, и их правовую сферу. Он откровенно скучает, но делает вид, что даже что-то записывает. Сейчас точно, как никогда, надо быть хорошим мальчиком. Всего месяц этой ерунды — и он будет свободен, вернется к своей нормальной работе, в давно сработавшуюся команду, перестанет смотреть на новых и старых сотрудников, которые какими-то судьбами оказались тут же, со скучающим выражением лица. На практике становится веселее, когда Маркус видит нового тренера, ответственного за практическую часть: того самого англичанина, который вчера давал ему зажигалку. Сегодня тот выглядит, как минимум, выспавшимся, и сейчас Марк видит, что тренер однозначно моложе его, и когда из синих глаз исчезает адская усталость, взгляд становится пронзительным и цепким. Грэм хорошо знает такие взгляды, потому что у него у самого такой же. Это взгляд командира, который выискивает малейшие изменения в собственной группе. Взгляд синих глаз на секунду запинается о Марка — британец точно не ожидает его здесь встретить, — и становится на мгновение заинтересованным, а после перескакивает на следующего сотрудника. Эштон Саммерс. Как по-британски. Уже позже, после пробежки и стрельб, где Маркус был безупречен, тусуясь в курилке с остальными, он узнает о том, что Эштон действительно младше: на три года, потому что ему тридцать два, и в своем юном возрасте он был награжден медалью «За оперативную службу». Что примечательно — в Афганистане. Марк, например, как-то вышел оттуда без наград. Впрочем, если говорить про Афганистан, уже то, что он сейчас стоит здесь — достижение. Многие не справились. Могли ли они пересекаться? Да, наверное, могли. Марку кажется, что он точно запомнил бы эти синие глаза, только вот собирая клочки воспоминаний о том времени, он не помнит ничего такого. Ничего, что не пропахло кровью и смертью. Он чувствует внутри подступающую волну и давит ее усилием воли. Нет уж. Он умеет с этим справляться, не зря ведь были все эти годы. Нет. Он твердо намерен жить дальше, поэтому все это следует убивать на корню. Поэтому Маркус только ведет плечами, после чего возвращается в зал для тренировок, где уже стоит Эштон и продолжает наблюдать за ним, слегка щурясь. А потом, когда видит, что из текущей группы Маркусу никто не соперник в спарринге, качает головой и становится сам, отдав планшет помощнику. И все сразу приобретает другой оттенок. Эштон бьет редко, но точно, зато двигается легко и быстро. Выпады у него такие же — быстрые, Марк едва успевает уворачиваться и блокировать, а иногда пропускает удар то в солнечное сплетение, то в печень. Маркус не злится, но адреналин разгоняет кровь по венам быстрее, заставляя мир сузиться до одного Саммерса, и следит он в основном за ногами — от того, как двигаются они, зависит все остальное. Он сам успевает сделать несколько ударов по Эштону, прежде чем тот ловит его за запястье, выворачивает руку и укладывает лицом в спортивный мат. Британец дышит, как загнанная лошадь. И это каким-то дурным, иррациональным удовольствием растекается по всему телу. Марк доволен собой, несмотря на то, что упирается мокрым лбом в пол, а колено Саммерса давит между лопаток. Эштон отпускает его, хлопает по плечу, потом протягивает ладонь, помогая подняться, и улыбается — широко, довольно, и на щеках от этой улыбки появляются ямочки. Довольство читается и в синих глазах, они блестят, потому что он сам еще не отошел от их бодрой тренировки и его штырит так же, как и самого Марка. — Хорош, — хрипло резюмирует Эш. — Ты чертовски хорош, Грэм. — Я еще отыграюсь, — хрипло посмеиваясь, отвечает Марк. — Это мы еще посмотрим, — хищно осклабившись, отвечает англичанин. Марк возвращает ему такую же ухмылку. Эштон снова хлопает его по плечу и отходит к своему помощнику, забирая у того планшет и начиная делать в нем какие-то пометки, а Маркус отходит в сторону, чтобы хлебнуть воды. Нормативов уйма. Теорию в счет Марк даже не берет, потому что это что-то вроде само собой разумеющегося, в чем он не сомневается ни секунды. С практикой веселее, потому что там есть Эштон, который взял за привычку Марка подъебывать. Если бег, то Саммерс затягивает с самого конца бегущих (где он и должен бежать, отслеживая каждого) песню. Песни, мать его, он поет, умудряясь еще и бежать. Маркус даже один раз ему отвечает и выдыхается на конце первого же круга, а хитрожопый Саммерс снисходительно хлопает по плечу и со смехом убегает с остальными вперед. На спаррингах с переменным успехом: иногда Маркусу удается словить Эштона первым и ткнуть мордой в маты, иногда — Саммерсу, но при этом в любом исходе никто из них не чувствует себя побежденным, потому что их спарринги быстрые, быстрее, чем у всех в группе, и счет, как правило, идет на секунды. Это тоже показатель уровня подготовки, который не хромает ни у одного. На стрельбах и отработке маневров все просто, Марк даже не думает, потому что все доведено до автоматизма. — Что ты здесь делаешь? — интересуется Эштон, щелкая зажигалкой и делая затяжку. Остальные валяются на беговой дорожке. Это вошло в привычку — в перерывах между тренировками выходить курить и чесать языками обо всем и ни о чем. В Эштоне есть что-то, что Марк не может объяснить, но чувствует на каком-то зверином уровне. С ним просто разговаривать, так, словно они знакомы уже сотню лет или как минимум выезжали вместе на десяток боевых. Хотя, по большому счету, нихрена они друг про друга не знают, кроме того, что можно прочитать в личном деле (с учетом того, конечно, что соответствующая служба поделится этим делом, а она не поделится). Так что они оба друг для друга — абсолютно незнакомые люди, но легкость все равно присутствует. Такая, какая была до. — Я плохо себя вел, — отвечает Марк, усмехаясь и отзеркаливая его движение. — Это ссылка. — О, — тянет Эш и хмыкает. — А то я все думаю, что чувак, который отщелкивает десять из десяти патронов, делает в этом лягушатнике. Ну да. Было бы странно, если бы Саммерс этого не видел. Сам ведь такой же. Во многих смыслах. И в плане подготовки, и… — Ты сам такой же. — Что? — британец приподнимает светлые брови. У него даже это «что» звучит как-то по-другому. Может быть, из-за британского акцента. Марк выдыхает дым и улыбается куда-то в пространство. С Эштоном, особенно на таких вот совместных перекурах, хочется откровенничать. Это странно, иррационально, но ему хватает всего полторы недели, чтобы проникнуться этим дурным доверием. Это похоже на то, что происходит на совместных выездах. Или пан, или пропал. Это уже даже не вопрос доверия, это что-то несоизмеримо большее. Да, конечно, до этого еще лагеря, отработка команды, еще куча всяких приколов, но в некоторых случаях все происходит слишком быстро. Так и здесь. — У тебя след от кольца на пальце, Саммерс, — хмыкает Марк. — Сбежал из туманного Альбиона от жены? Маркус с ногами влезает в личное пространство. Так нельзя, он знает про это. Но Эштон понимает его бестактность правильно и только усмехается, качает головой, делает еще одну глубокую затяжку. — От мужа. Бывшего. Так что да, уж очень удобно подвернулась работа в Штатах, Грэм. Марк поворачивает голову и смотрит с искренним изумлением. Эта новость, озвученная так просто, почему-то бьет его по голове, как обухом. Эштон абсолютно спокоен, курит, посматривая на развалившихся прямо на беговой дорожке сосланных в лагерь под названием «повышение квалификации». А Марк внезапно чувствует неловкость, отворачивается и делает еще одну затяжку, практически нервно проталкивая в легкие едкий дым. Закашливается, и Эштон по-братски стучит по плечу, потом метким щелчком отправляет окурок в пепельницу и идет в сторону несчастных, а Марк остается наедине с мыслью о том, что их синеглазый, излучающий саму волю, тренер позорно сбежал от прошлого из дождливой Англии в Нью-Йорк. Он ведь был таким же, только бежал точно не от неудавшегося брака. Бежал, закусив удила и так быстро, что не хватало сокращений сердца. Моргнув, Марк только выдыхает, делает последнюю затяжку и тушит сигарету, после чего направляется к дорожке — день в самом разгаре, предстоит еще очень много работы.