Баротравма

      Эштон возвращается от Джефферсона немного мрачный, но больше — собранный и сконцентрированный. О чем говорило начальство, их не просвещают, но им и не нужно. Еще со времен войны Марк усвоил простую истину: рядовым только ставят задачу, не объясняя всей подноготной. Так выше шанс на выживание. Не говори лишнего. Не спрашивай лишнего. Спецотряды работают примерно так же. Эш собирает всех у стола, показывает план здания и прилегающей территории, рассказывает тактику работы.       В принципе, к этому рейду они готовы давно. Операция готовилась задолго до прихода Саммерса, и все парни в курсе, чего ожидать. Конечно, есть новые детали и новые вводные, но в целом все кажется достаточно рутинным. В их работе всегда есть риски, что что-то пойдет не так, и судя по едва заметной задумчивости в синих глазах Эштона — они вполне реальные, но Маркус уже давно не рядовой, ступивший ботинком на политые кровью улицы Кабула в первый раз. Риск — это неплохо. Плохо, когда он бездумный. Это не то, что допустит Эш, и Марк спокоен.       — Готовьтесь, — говорит Эштон и кивает в сторону, остается у схем еще на какое-то время.       Они разделяются на две группы, чтобы сойтись в середине и зажать в кольцо, распределившись не только по северу и югу, но и на разных уровнях — нужно избежать скопления. Эш ставит Марка старшим во второй группе, а на себя и часть своих ребят берет более сложную задачу, требующую не только скорости, но и абсолютно безупречного исполнения. И тишины. Тишина должна быть и в подгруппе Марка, что логично.       Маркус может найти с десяток разумных причин, объясняющих, почему Эш ставит старшим его. У него, как минимум, опыта в схожих ситуациях — много лет жесткой службы, куда жестче, чем в Бюро. Но Марку малодушно хочется верить, что Эштон смешал рабочее и личное, пусть головой понимает, что нет. Саммерс профессионал. Это та легкая степень безумия, которой он позволяет проникнуть в голову, и сказка про доверие, появившаяся просто потому, что она может это сделать, так и остается где-то на границе сознания. Маркус спокойными, уверенными, доведенными до автоматизма движениями собирается, закидывает на себя разгрузку, бронежилет и затягивает ремни, крепит подсумки, на всякий случай проверяя их содержимое.       Он получает оружие, проверяет, берет боеприпасы, с щелчками закидывает патроны, только после этого проверяет еще раз предохранители, надевает перчатки и подцепляет со стола шлем. На улице их уже ждет машина, они загружаются внутрь и рассаживаются на лавках. Парни шутят и перекидываются фразочками, а у Марка в голове пусто, как в пустыне. И это такое благословение, что даже сидящий напротив и смотрящий в сторону Эштон сейчас не кажется миной, на которую ты уже наступил и вариантов, на самом деле, ноль, потому что карманного сапера у тебя нет.       Они не разговаривают, если не считать каких-то обязательных рабочих фраз, уже неделю, и Марку одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что он хотя бы может держать себя в руках, пока Эштон делает вид, что его нет. Плохо по той же причине. Без него откровенно хреново, но Марк уже давно не школьник, чтобы играть в футбол в одни ворота. И он, конечно, хотел бы услышать причину, но Саммерс молчит, только светит мрачной и задумчивой рожей на весь офис, а раз молчит, кто он такой, чтобы вытягивать клещами? Дело, как ни посмотри, добровольное. Любые потери, в конечном итоге, сначала оглушительные и очень болезненные, но со временем боль притупляется. Не факт, что рана закроется, но с ней хотя бы можно жить.       Так и здесь.       Выгружаются они чуть поодаль, чтобы не прибыть на бал под торжественное объявление новых гостей. Через переулок — большое здание в четыре этажа, которое значится заброшенным. Эштон кивает, и они разделяются на группы, Марк с парнями обходит здание сзади. Дверь Марк открывает плечом и бедром, сначала заглядывает внутрь, опустив ствол, только после этого заходит и ведет за собой вереницу спецназовцев.       Поднимаются по лестнице почти бесшумно, не включают фонарики на оружии — им нужно зайти незаметно, максимально долго не выдать своего присутствия. Коридоры практически пусты: первых двух скучающих из свиты оружейных баронов, за которыми они и пришли, убирают прикладом по затылку. Марк жестом показывает Алексу и Стиву разобраться с ними и занять высоту, уходит с остальными тогда, когда они разряжают чужие пушки и переворачивают лицом вниз, чтобы стянуть руки за спиной. Сбором урожая будут заниматься позже.       Маркус начинает движение вниз, оставляет на этаже по стрелку, чтобы те закрепились в огороженных переходах, смотрящих на складское помещение на первом этаже. В самом центре склада стоят люди и негромко переговариваются над ящиками. Краем глаза Марк видит Эштона и парней, перебежками расходящихся по залу, и спускается с четырьмя своими на первый этаж, чтобы появиться у задней двери с практически театральным хлопком.       — Не советую, — рекомендует вышедший с другой стороны Саммерс, когда двое крупных поставщиков оружия и их охрана разворачиваются к Маркусу, хватаясь за оружие. Дуло автомата Эштона смотрит в голову одной из шишек криминального мира. — Оружие на пол.       Автомат Марка — в голову второго. Он молчит, внимательно наблюдает за происходящим. Эштон двигается осторожно, переставляя ноги по диагонали, к нему присоединяется Кевин, только заходит по параллели. Остальные пока не показываются, хотя Марк уверен, их друзья подозревают, что гостей тут больше.       А дальше все происходит за секунды. Сбоку что-то мелькает, и Марк как в замедленной съемке краем глаза видит, как один из преступников достает из-за пазухи небольшой круглый предмет. Делает характерное резкое движение.       — Граната! — рявкает Маркус.       И все приходит в движение. Саммерс отскакивает назад, падает на спину и откатывается, Кевин кидается вбок и падает ничком, первый выстрел звучит сверху, и Марк не сомневается, что кто-то из парней снял умника, но граната уже летит, и чеки на ней нет. Те, за кем они пришли, рассыпаются по залу, как тараканы, парни за спиной — тоже.       Марк отскакивает в сторону и приседает за одним из ящиков, прислоняясь к нему плечом. Граната падает ровно на то место, где они только что стояли, и разрывается с оглушительным грохотом. В правом ухе звенит, но Маркус уже двигается дальше, на остальное просто нет времени. Скользит за соседний ящик, ложится на пол, пропуская над правым плечом пулю и находит взглядом Саммерса, который уже словил одного из нужных им ублюдков и держит его на прицеле, упираясь коленом в грудь, а дулом — в лоб. Эштон пригибается, но долго он так не простоит.       Тревор рядом укладывает на пол еще одного.       Марк движется к Эштону, действуя без логики, на одних ощущениях. Очень вовремя: как только он подскакивает к Саммерсу, слева появляется еще один мудак, и в руках у него, кажется, 67-ка — Марк сейчас не ручался бы за собственное зрение. Он с силой толкает Эштона в плечо — тот улетает, кувыркнувшись, за очередной из ящиков. Успевает прострелить ублюдку руку, схватить того, которого держал на мушке Саммерс, и дернуть за собой вправо, под защиту деревянных ящиков.       Грохот раздается секундой позже, свистят разлетевшиеся осколки, и Марк понимает, что нихрена не убрал ногу — в голень впился осколок. Ругаясь сквозь зубы, он бьет массивным налокотником в челюсть барахтающемуся торговцу оружием, выключает его и утягивает раненую ногу за собой.       Встав на здоровое колено, он выглядывает из-за своего укрытия и видит, как парни разбираются с оставшимися, звучит еще пара выстрелов и только потом ругань коллег. Поморщившись, Марк поднимается, садится на ящик, слышит «чисто» и стягивает с себя шлем.       — Ебаное дежа вю, — фыркает Эштон, появляясь рядом, как джинн. Осматривает бегло. — Тебе почку броник спас.       — Как ей повезло, — отвечает Марк и старается не двигать ногой.       — Мне нужны медики, — говорит Саммерс в рацию, — мы готовы, забирайте.       Сам Эштон выглядит немного ошалело — видимо, оглушило второй гранатой, уж очень он был близко. У него из носа течет тонкая струйка крови, но это не мешает ему затягивать на Маркусе турникет. Не считая этой оплошности, все нормально. Несколько трупов особо ретивых, но те, кто был нужен — живы, хоть и без сознания. Ровные ряды повязанных преступников лежат у входа, как мясо в супермаркете, парни обходят здание парами, смотря, что тут есть, кроме ящиков с оружием, и не упустили ли они еще что-то.       Когда появляются медики и детективы, Марк смотрит на Эштона, перчаткой вытирающего кровь над губой.       — Почему дежа вю, собственно?       — Это я тебе потом расскажу, — хмыкает Саммерс, приподнимая верхнюю губу и показывая свои длинные вампирские клыки, — ты же хотел знать все.       Марк отвечает смешком и пересаживается на носилки, стараясь не трогать ногу.       В больнице убирают осколок, потом зашивают рану и отпускают с Богом, потому что, на самом деле, ничего серьезного. Голень — место неприятное, но уж точно не смертельное, да и задело только мясо, даже кость не перебило. Бывало куда хуже. Конечно, какое-то время рекомендуют ногу не напрягать и вручают букет обезболивающих и антибиотиков — так, на всякий случай.       Из больницы его встречает Саммерс.       Марк не спрашивает, садится в машину и минут через десять понимает, что едут они не к нему домой. У Эштона полопались сосуды в правом глазу, из носа все еще иногда идет кровь, но он спокойно, деловито прижимает салфетку и ведет молча. Высотка встречает яркими огнями, квартира Эша — восьмым этажом и спартанским минимализмом. И котом. Жирнющим белым котом, который, завидев хозяина, помогающего Марку идти, открывает розовую пасть и орет пожарной сиреной.       Эш опускает Маркуса на диван в гостиной, уходит вместе с пушистым жиром и возвращается уже без него, но с бутылкой виски и двумя стаканами. Марк к тому времени уже устраивается полулежа, вытянув больную ногу, и Эш разливает янтарный напиток, вручает Марку стакан, потом заваливается на него со стороны здоровой ноги, кладет затылок на грудь и вздыхает.       Марк устраивает ладонь у Эша на плече, делает глоток из стакана.       — Помнишь тот пиздец в Кундузе 29 сентября? — спрашивает Эштон. Приподнимает голову, делает большой глоток и снова укладывается, поставив стакан себе на грудь. Закрывает глаза.       — В 2015?       — Угу.       — Сложно забыть. Больше суток там эта стрелкотня была.       Эштон молчит какое-то время, потом снова вздыхает.       — Нас тогда подняли по тревоге, кинули в Кундуз, мы даже нихрена понять не успели. Сказали, мол, мы должны помочь братьям из Содружества. А я не был в каких-то прямо замесах еще, бои были, конечно, но не такие, чтобы серьезные. И тут меня кидают вот в это. Помню, заходим мы, залетаем в какое-то здание, там американцы держат позицию, один из моих кидается к окну, его снимают, я за ним, меня сшибает один из американских солдат с ног, а через секунду пуля вгрызается в стену в том месте, где я стоял. Орет мне: «ебанулся, гребаный британец?» — видел же мой шеврон, а я лежу и думаю, что да, мозгов у меня нет во весь рост перемещаться, — он усмехается. — Короче говоря, сидим мы, отстреливаемся, потом спускается приказ переместиться в здание перед нами — там поработали морпехи и надо давить. Ну и мы за этим американским капитаном. У него-то парни уже такие, серьезные, знаешь, которые дерьма сожрали пару грузовиков, а мы все еще перепуганные.       Марк слушает, задумчиво поглаживая Эштона большим пальцем за ухом. Это он хреново делает, что пьет сейчас, но учить его жизни как-то не хочется. Если что, просто вызовет скорую и сделает вид, что он дебил. Внезапно наваливается усталость.       — И мы перебегаем по улице, а она простреливаемая — пиздец просто, — ровная, как стол, даже никакого брошенного говна нет. Американцы парни наученные, бегут частями и врассыпную, как горные козлики, хер по ним попадешь, а я возьми и ломанись напролом. Еще и без команды. Угадай, что случилось?       — Тебе прилетела пуля?       — Веселее. Со мной прилетает граната и разрывается. Расстояние — хуйня. У меня несколько осколков в бедре, — Эштон хлопает себя по ноге, которая у него забита татуировками. Становится понятно, — я в ахуе, не понимаю, что происходит, где я, меня глушануло, как рыбу об лед. И я лежу и понимаю, что мне пиздец, и тут чувствую рывок, еще один и еще. Собираю яйца в кулак, концентрируюсь и вижу над собой этого американского кэпа. Он матерится, как сволочь, затягивает на мне турникет, злой, как черт. Орет своему медику, чтобы подошел быстро, ко мне подлетает тот медик, я вижу, как забегают наши, но не все, кое-как прихожу в себя. Кэп меня по щеке хлопает, говорит: «выживешь, ебучий щенок, лежи смирно».       — Правильно говорит.       — Конечно правильно. Знаешь, какой позывной у этого американца был? Я узнал уже потом, когда бои поутихли и пошла эвакуация, а я в госпитале с одним из его парней был.       Марк делает глоток виски и тянет «м-м?», прикрывая глаза.       — Грим. Капитан Грим. Первый взвод.       Маркус открывает глаза. Эштон смотрит на него и молчит. Он не помнит. Бой за Кундуз помнит, но вот этот эпизод — нет. Там была такая бойня, что все смазывается в один бесконечно длинный день, перетекающий в ночь и знаменующийся рассветом. А потом снова ночь, пока первого числа они не выбили из талибов дух. Второго еще собьют Геркулес, на котором будет и погибший тогда Стелс, и в памяти нет ни единого воспоминания о том, что он вытаскивал какого-то британца в уличных боях. Надо будет спросить Штурмана, у Дэна с памятью получше.       Эштон приподнимается, отставляет стакан на стоящий рядом низкий журнальный столик и тянется к губам. Не целует, но прижимается.       — Ты мне жизнь спас тогда, Марк. И придумал позывной, который за мной до вывода войск закрепился.       — А в каком звании ты списался?       — Капитан.       — Капитан Щенок?       Эштон негромко смеется в губы и переводит касание в поцелуй. Он целует медленно, тягуче, обнимает рукой за затылок, и Марк тоже посмеивается. Это забавно. Мог себе только представить, сколько шуток было среди подчиненных Эша. Впрочем, когда у тебя такой позывной — ты набираешь все больший вес своими действиями. Учитывая, что его даже наградили, можно было представить, насколько щенок был волкодавом на поле боя.       Эш прижимается грудью, льнет аккуратно, чтобы не задеть поврежденную ногу, целует все еще медленно, но неизбежно добавляет напора, и Марк его даже не хочет тормозить. Сейчас происходит что-то уровнем выше. Это уже не та бездумная близость, которой они довольствовались раньше. Эштон запускает ладонь под одежду, проводит пальцами по прессу, а потом отстраняется, снова смеется, утыкаясь лбом в лоб.       — Блядь, как же не вовремя ты отхватил осколком, Марк.       — У меня все еще есть идеи.       Эштон качает головой и улыбается уголками губ. У него на щеках ямочки, лицо расслабленно, и когда он такой, Саммерс кажется уютным. Домашним.       — Сегодня ты тоже спас мою шкуру.       — Может, это мое призвание? — Маркус усмехается.       Эштон снова качает головой и успокаивается, укладывается в изначальную позу и делает глоток виски из стакана, снова опуская стакан себе на грудь.       — Я на тебе помешался тогда. Загвоздка была в том, что уже на тот момент я был замужним. Но ничего с собой сделать не мог. Когда мы были у вас на базе — носился по ней, как невменяемый, чтобы увидеть тебя.       — Успешно?       — Иногда. Мы даже один раз пересеклись в коридоре, но ты меня не узнал. Я все хотел тебе что-то сказать, но так и не смог. А ты с твоим Текилой пошел дальше, только кинул взгляд на шеврон на куртке.       Текила погиб в 2017, при теракте в Кабуле. Марк тогда схлопотал очередную акубаротравму, а потом присутствовал на опознании. И потом лично ездил к его жене, чтобы принести жетон на флаге. Он хорошо помнил Текилу, улыбчивого латиноамериканца, большого ценителя напитка, за которое и получил свой позывной. Вечно рассказывал всем, что золотая текила — это химия, настоящая — только серебряная.       — Я и сейчас не помню, чтобы тебя вытаскивал. Я бы… запомнил.       — Почему ты так думаешь?       Марк молчит какое-то время, отпивает из стакана, потом вздыхает.       — У тебя такие глаза, Эш, что они не забываются. Я таких никогда не видел.       Эштон фыркает смешком, чуть поворачивает голову и касается губами плеча. Наверное, хочет ответить что-то еще, но в конечном итоге молчит. Каждый погружается в свои мысли, но тишина и отсутствие диалога снова не давит, они вполне уместны. В какой-то момент приходит и жирный кот Эштона; он сначала моргает глазами по очереди, смотрит на хозяина и пришельца, потом издает страдальческое «мяу» и запрыгивает на диван, прямой наводкой направляется к груди Маркуса, укладывается там, обрамляя пушистой жирной короной голову Эша.       Марк опускает руку, чешет животное за ухом и по шее, получает в ответ одобрительное мурчание.       — Я, вообще-то, тут тоже не зря лежу, — тянет Саммерс.       — Ты не мурлыкаешь.       Эш фыркает театрально-возмущенно, а потом поворачивается на бок, обнимает поперек туловища и кладет голову на плечо, утыкаясь носом в шею. Тихо вздыхает, закрывает глаза, и Марк поддается моменту, тоже смыкает веки. Это кажется чем-то сюрреалистичным: спокойно лежащий у него на плече Эштон, мерно дышащий в шею, его кот, устроившийся на груди и ноющая боль в ноге. Марку кажется, что он спит, но он даже не шевелится, боясь разрушить момент.       Даже если ему снится все это, пусть.       Сегодня пусть все будет просто нормально, а завтра, проснувшись, он уже будет разбираться с реальностью, какой бы она ни оказалась.