Муза

— Сука! Ты трахаешься с ним, да? — вырывается злостное, пышущее ненавистью предложение, заставляя Чонгука сжаться в комочек. — Ч-что? М-мы учимся вместе просто и… Договорить парню не дают. Его бойфренд швыряет в него граненный стакан, в котором отмокали кисточки. Стекло прилетает четко рядом с головой Чона, разбиваясь вдребезги. Кисточки вместе с осколками стекла разлетаются по сторонам. Один кусочек царапает белую щеку Чонгука в месте, где он не прикрыл лицо рукой. Вместе с капелькой крови со щеки из его глаз стекают слезы. Слезы обиды и непонимания. — Я не спрашивал, учитесь ли вы, ты глухой? — разносится уже над головой Чонгука, заставляя его еще сильнее вжаться в стену позади. На его белой рубашке, в которой он ходит в университет, расплывается мутное пятно воды, смешанной с акварелью. А сердце тонет в черном мазуте страха. Он не отвечает. Боится. — Значит тупой, — буквально выплевывают ему в лицо, после поднимаясь. Парень в гневе отходит от Чонгука, от чего не замечает большого осколка, который впивается в пятку. — Сука! Блять! Когда Чон открывает глаза, то его бойфренда уже нет в комнате. Только смазанные кровавые пятна на ковре и паркете говорят о том, что он ушел. Даже вид красных разводов не пугает его. В голове другие заботы. Звук воды из ванны убеждает Чонгука – у него есть время. Он быстро встает, впопыхах, но стараясь вести себя тише, достает огромную дорожную сумку. В нее летят вещи, которыми он успел обжиться за полгода совместной жизни с парнем. Чонгук правда любил его. Они сошлись еще при поступлении в старшую школу. Жизнь, наполненная влюбленностью двух подростков. Записки в пеналах, поцелуи за школой, быстрый отсос в туалете. Тогда это ему кружило голову. Умножайте на холодных родителей и поймете, почему Чонгук хватался за эту влюбленность, веря своему парню до последнего. И спустя кучу подобных этому скандалу событий… Сегодня случилось это «последнее». Чон уже терпел побои. На почве ревности, из-за несхожих характеров – все равно. Чонгуку доставалось за все. Терпел ссоры за любой неправильный вдох и выдох. И теперь пришел конец. Пока уже бывший парень пытался спасти свою пятку от осколка, Чон хлопнул дверью. Он бежал в страхе, едва собрав вещи, на которые в итоге плюнул, собрав только важное. Просто в один миг в его голове красным неоном загорелось «хватит». И теперь его неделя проходит в разрыве телефона от звонков бывшего и бумажной волоките по срочному заезду в общагу. Хорошо, что отличная успеваемость и теплые отношения с преподавателями помогли ему сразу заехать в комнату, так еще и к довольно тихому соседу с параллельного курса. Чонгук всегда отличался своей доброй улыбкой, которую не смогли затоптать безразличные родители и одноразовые друзья, коим нужно было лишь списать домашку. Чон верит, что не весь мир такой – жестокий, алчный, двуликий. Он правда верит в любовь, обожает детей и отдается делу, что нравится ему. Рисование и попытки в будущем стать преподавателем изобразительных искусств у младших классов. В двадцать его смыслом жизни является учеба. До этого, конечно, еще и его парень был причиной для улыбки, но теперь… Теперь Чонгук топит свои переживания среди конспектов и в академическом рисунке. Его руки вечно покрыты грифельной крошкой, за ухом карандаш, а в портфеле болтаются скетчбуки, учебники и тетради. Может, он хочет убежать от своих травм в мир творчества? А может, у него ничего кроме этого и нет. — Ты с педагогического курса? — впервые за три месяца совместной жизни его сосед решил заговорить. Когда Чон только въехал он пытался познакомиться, но светловолосый юноша только показал ему средний палец и закутался поглубже в одеяло. Тогда парень не придал этому значения, потому что привык, что с ним не особо идут на контакт. — Эм, да, — тихо отвечает Гук, продолжая делать штрихи на натюрморте, который добивает до идеала уже два часа, сидя перед мольбертом. — Детей типа любишь? — вновь задает вопрос сосед, проходя к своему мини-холодильнику из которого достает бутылку пива. Серебрянные буквы на синей этикетке дешевого «Cass» блеснули от дневного света, пробивающегося сквозь двухслойное окно. — Ну, да? Они… Искренние, — хмурясь, но все еще смотря только на свое творчество, отвечает парень. — Не хватает искренности? — сосед хмыкает в один момент с откупориванием бутылки. И Чонгук бы правда сказал, что его смешок похож на шипящий звук, с которым алюминиевая крышка соскальзывает со стекла, — Меня Юнги зовут. Чонгук, наконец, оборачивается. И улыбается. Искренне. — Чон Чонгук, но я знаю, — парень протягивает руку, в которой до этого была черная клячка. — Да, таблички у комнат не зря висят, — Юнги улыбается десневой улыбкой, обвивая чужую ладонь своей – влажной от конденсата на бутылке, — чо заехал не во время заселения? Чонгук думал, что его сосед – интроверт, которому ничего в жизни не интересно, кроме своих философских книжек, коими полон его комод у кровати. Но, оказалось, он не против знакомств, когда выходит из запоя. И Чонгуку внезапно хочется знать, что же такое в своей жизни запивает этот забитый татуировками студент. — М-м, я могу тебе доверять? — спрашивает Гук, немного прищурившись. У него мало друзей. С ним дружат либо ради конспектов, либо чтобы переспать. Юнги на это кровожадно смеется, запрокинув голову. Чонгук на секунду чувствует страх. — Мне нельзя доверять, но поверь, бублик, если бы я хотел – придушил бы тебя подушкой во сне еще две недели назад. И вот теперь у Гука по спине ползут мурашки. Все, что он знает о Юнги – его имя с фамилией и то, что он учится на филфаке. Если судить по литературе на комоде, опять же. И вот снова раздается смех. — Ты такой запуганный зайчик, — со смехом говорит Юнги, трепя Чонгуку волосы. Окей, его сосед странный и тактильный. Лишь бы не маньяк, — расслабься, про подушку я шучу. Чон не расслабляется, но улыбается ему кривоватой улыбкой. Хочется и подружиться с ним, и просто забить и продолжить рисовать. Но и тут Юнги все решает за него. — Так почему ты в общагу заехал? Денег на хату не хватало? Чонгук мотает головой из стороны в сторону. — Я жил со своей второй половинкой. Поссорились и все. Юнги прикладывает к бутылке, анализируя Чонгука взглядом. Тот сидит на стульчике перед мольбертом, на руках и щеках разводы карандаша, с плеч свисает огромная футболка с логотипом их университета, а на ногах пижамные штаны в красную клетку. За мешковатой пижамой скрывается внушительное тренированное тело, а правая рука парня забита набросками какой-то абстракции. Юнги узнает в акварельных разводах на коже Кандинского. — Парень? Не бойся, я не гомофоб. Мой бойфренд скоро выпускается из старшей школы. Этого стоило ожидать. Юнги покрыт татуировками от запястий до шеи. И на ключицах Чонгук видел кривым хангылем «Тэхен». Может, ему стоит доверять? Чонгуку ужасно не хватает друзей. — Да, парень. Мы вместе были как раз со старшей школы. Он… Очень ревнивый. Ну, типа, прям переходя все границы. Юнги кивает своей же бутылке с пивом, устраиваясь на кровати в кучу из пледа и одеяла. — Бил, значит. Проницательность его нового знакомого переходит все границы. Или сказывается жизненный опыт Мина? Чон может на это только угукнуть, вновь отворачиваясь к мольберту. Натюрморт уже не кажется таким реалистичным, хочется добавить еще теней. И усилить зоны рефлексов. — Забей. Это сделало тебя сильнее. Просто не кидайся каждому на шею. Вывод, словно от старого друга. Чонгук ежится. Он не станет говорить, что послушается этого совета. Он слаб на внимание к себе, потому что был обделен им в детстве. А еще ему безумно нравится секс и удовлетворение партнера, ведь в такие моменты он получает похвалу, чувствует себя нужным. И, честно, бывшего он терпел, потому что в его порывах ревности романтизировал все настолько, что думал, мол тот ревнует, потому что нуждается в нем. А это такое приятное чувство. — У тебя проблемы с доверием? Или я его у тебя не вызываю? — вновь подает голос Мин, сверля взглядом осунувшуюся у картины спину. — Нет, я просто… Слушай. Я не готов вот так всю душу тебе вылить, окей? — Чонгук пыхтит, воюя со своими остатками клячки, что сейчас совсем не помогают сделать ему блики на покатом боку вазы. — Понял. Потом приглашу тебя на бутылочку пива, когда будешь не занят домашкой, ты милый, — Юнги говорит так медленно, его слова перекатываются на языке, словно он говорит правду, — а еще тебе нужны друзья. Чонгук не спорит. Только благодарно кивает, продолжая мучать картину. В итоге у него получается. Грифель и без того короткого карандаша ломается, угольки уже крошатся, а клячка похожа на комки мокрой черной бумаги. Зато картина готова. После Юнги, будто преподаватель, комментирует готовый результат. Делает нужные Чонгуку заметки, помогает написать рецензию на его натюрморт и… Все же открывает и ему бутылку пива. В этот вечер Чонгук напивается в сопли, пока Юнги, кажется, вообще не берет уже с четырех бутылок. Он внимательно слушает своего соседа, даже разрешает поплакать в его плечо. — Понимаешь… Я просто хочу любить. И чтобы меня любили. Чтобы это было страстно, горячо и навсегда. Как… Как авторы любят свою музу. Слова Чонгука не путаются за весь вечер, кажется, впервые. Его глаза красные, опухшие от слез, нос постоянно дергается от шмыгов. А Юнги слушает, утешает. Находится рядом. Не дает больше советов. Только внимание. — Ты достоин этого, Гука, — тихо выдыхает Мин, словно уже вымотался слушать нытье младшего, но на деле просто сильно переживает, выслушав его историю жизни. — Ты… — Чон придвигается ближе. Их лбы сталкиваются, а дыхание обоих напоминает запах на пивоваренном заводе, — Правда так считаешь? И, не дожидаясь ответа, Гук придвигается еще ближе, впиваясь в тонкие губы соседа. Тот мягко его отталкивает. — Да, Гуки, считаю, но у меня уже есть муза. Я тебе могу быть только другом. У Чонгука ничего внутри не обрывается. Не образовывается пустота. Он просто перебрал и в очередной раз захотел тепла. Но он уважает Юнги и его выбор. Как и Мин уважает его секундную слабость, лишний раз подтверждающую, что в детстве того правда обделили любовью. И он искал ее даже в абьюзивном бывшем, за которого так тупорыло цеплялся. Но это не вызывает жалости. Только понимание ситуации. — Хорошо, спасибо, Юнги, — и вновь улыбка Чона не вымученная, а искренняя. Юнги кладет его спать, сам упаковывает холст с натюрмортом. И наклеивает над кроватью стикер с надписью «Заедь в художественный и купи уже нормальную клячку». На стикере так же красуется быстро нарисованная мордочка кота-эмодзи. По утру Чонгук в комнате один. Голова не болит, но во рту сухо. Он улыбается упакованной картине и бутыльку с экстрактом женьшеня от похмелья. Возможно, он нашел друга. Точно нашел, потому что в телефоне новый контакт, от которого светится сообщения «Не ходи на пары, я отмазал тебя перед преподами.» Парень аж выдыхает и ложится спать дальше. И высыпается! Чудо, учитывая как Гук нагружает себя учебой, чтобы не было лишних мыслей в голове. Но вставать все равно необходимо. Юнги прав. У него с канцелярией проблемы от того, как пришлось налегать на практику. Чонгука даже радует перспектива выйти на улицу. Пока он принимает душ, сладкая жижа из женьшеня начинает действовать. Чувствуя себя свежее, Чон одевается, берет тубус, чтобы закупиться листами. А после выходит в свой любимый художественный магазин. Раньше до него приходилось долго добираться на метро и автобусе, сейчас же можно и пешком прогуляться, так как это место близко к общежитию. Солнце еще не жарит, как бывает летом, но уже достаточно тепло, чтоб выбраться из пуховика. Студент идет не спеша, слушает музыку в наушниках, но смотрит только себе под ноги. Не хочется лицезреть счастливые парочки, гуляющие тут и там в такую хорошую погоду. Они, как и всегда, выделяются парными толстовками, кроссовками и сцепленными ладонями. Натянув капюшон пониже, Чонгук продолжает путь до места назначения уже более быстрым шагов. Но со звоном музыки ветра, что висит при входе, его отпускают все незначительные тревоги. Глаза разбегаются от изобилия принадлежностей для творчества. Хоть это и его любимый магазин, в котором он наизусть знает весь ассортимент, а блеск детский в зрачках все равно появляется. Ему комфортно здесь. — Здравствуйте! — здоровается со знакомым аджосси-продавцом юноша, склоняя туловище вниз в поклоне. Тот улыбается ему в ответ, даже не спрашивая, нужна ли консультация. Пожилой мужчина давно знает, что Чонгук сам разберется. Проходя среди деревянных стеллажей с масляными красками, Чонгук останавливается. Он, в основном, рисует акварелью, но тут задерживается, чтобы принюхаться. Токсичный аромат приятен ему, специфический запах красок ласкает его рецепторы, заставляя прикрыть глаза, чтобы фокусироваться только на обонятельных ощущениях. — Ва-а..~ — тихо выдыхает Чон, распахивая оленьи глазки. За прилавком с кассой слышен такой знакомый смешок от кассира. Чонгук и сам над собой посмеивается. У него ненормальная одержимость творчеством. А у кого-то искусством. Меж стеллажей, словно статуя, стоит мужчина. Его лицо скрыто книгой. И, как бы иронично это не было, но его имя прямо на этой книге и написано. «Ким Намджун» – автор даже нескольких книг. Он, конечно, художник, но писательство тоже входит в его список талантов. Сталкерство точно в него внести нельзя. Все, что он знает о Чонгуке – имя и деятельность, подслушанные как раз из разговоров с продавцом. Но он все равно может назвать парня своей «одержимостью». Увидев его в этом магазине еще год назад, сердце Намджуна сделало кульбит. Дыхание участилось. Кончики пальцев зачесались в желании нарисовать это очаровательное лицо, которое он сканировал своим взглядом на протяжении каждой встречи здесь. Но так и не рискнул познакомиться. Намджун как-то видел в этом магазинчике Чонгука с парнем, с которым он не стеснялся переплетать пальцы. В тот момент Ким щелкал костяшками, прикрыв глаза и представляя, что примерно с таким звуком будет ломать пальцы тому, кто так нежно держит татуированную ладонь. Ведь это не он. Боясь собственных демонов, которые далеко не только в ревности проявляются, Намджун держался на расстоянии. Ему хватало смотреть на юношу. Лица его натурщиков все чаще приобретали более круглые черты, один раз даже появилась родинка под губой, которой не было у модели. А в последний раз и пирсинг брови добавил, и колечко в нижней губе с правой стороны, после с рыком уродуя вообще все лицо на холсте краской. Потому что всё не то. И все не те. Но подойти нельзя. Кажется, Намджун впервые не может заговорить с потенциальным натурщиком. И впервые вдохновлен так сильно. Но сегодня у него появился шанс. — Гугу! — доносится с прохода вместе со звоном музыки ветра. Чонгук дергается от этого голоса и прозвища, словно испуганный кролик. Даже чуть не сносит витрину с механическими карандашами своим тубусом. Но ему некуда деться. Ведь волк залез мордой прямо в норку. Чону явно это место всегда казалось безопасным и уютным. Это не скрывается от взгляда Намджуна. Как и то, кто этот парень. Тот самый, которому он мечтает переломать пальцы. Прекрасно. — Гу, пожалуйста, давай поговорим, — уже тише говорит бывший парень, стоило аджосси за кассой нахмурить на него свои седые брови за столь шумный вход. Чонгук же… Игнорирует. Он молча продолжает пялить в аккуратно расставленные по цветам радуги тюбики. Его нервное напряжение выдает только участившиеся дыхание. Пульс подскочил моментально. Словно чувствуя чужой страх, а от того доминантность над Чоном, парень подходит еще ближе, беря юношу под локоть. — Извини, я столько наворотил… — начинает свою манипуляцию бывший, лаская уши Чонгука. Мольбы о прощении – самый действенный способ притупления внимания. От того Чон послушно идет, хотя не совсем понимает, на что соглашается, когда от безопасного магазинчика его отрезает входная дверь. За ней жалобно звякнула музыка ветра, отражая стон души Чонгука. Стон усталости. Сколько раз над ним издевались? Сколько раз обвиняли в том, в чем он совсем не виноват? А сколько раз поднимали руку, как на провинившегося щенка? — Я не желаю слышать никаких оправданий! Ты относился ко мне ужасно… А я любил тебя и каждый раз извинялся, хотя по факту не сделал ничего плохо! Задержался из-за препода, поехал помочь матери… Чонгука несет. Он припоминает все разы, когда его обвиняли в измене или в том, что он «не любит». Из его глаз брызгают слезы, хотя голос злой и уверенный. И юноша даже не сожалеет, что ушел. Лишь крепче сжимает лямку от тубуса. А вот его бывшего парня это злит. Если бы он искренне любил, то извинялся бы до последнего. Но он перебивает его грубым «Нет, это ты послушай!» и уже замахивает ладонь то ли для удара, то ли для пощечины. Только его запястье грубо перехватывают. Выкручивают и заламывают за спину. Гневная триада прекращается болезненным всхлипом. — Он же сказал, что ему не нужны оправдания. Этот глубокий и уверенный голос возвращает Чонгука в сознание быстрее, чем стон бывшего от заломленной руки. Он даже не заметил, что кто-то покинул лавку после них. Парень смахивает слезы, чтобы четче видеть, кто сумел дать отпор за него. И колени начинают подрагивать. Мужчина с драконьим разрезом глаз. На голову выше Чонгука, да и в плечах шире, хотя юношу нельзя назвать хлюпиком. Он только по характеру мягкий и стеснительный, а время в спортзале проводить любит. Хотя его спаситель там явно живет, судя по его размерам. — Айщ, ты… Эй, ты! — жмурясь от боли, бывший пугается, обращаясь к незнакомому мужчине на панмале, явно злясь. От своей беспомощности. Спасатель Чонгука же совершенно спокоен. Ему плевать на камеры, что горят красными огоньками на увешанных проводами столбах. Он разворачивается в сторону от Чона. И с силой пихает обидчика вперед, даже не дав пинка, а тот путается в собственных тапочках, проезжаясь коленями и после лицом по грязному асфальту. Пытаясь встать, опирается на вывернутую ранее руку. Но та, кажется, вывихнута, потому что парень стонет от боли и заваливается к зеленым бакам с пищевыми отходами. И без того стойкий запах гнили усиливается в переулке, ведь теперь серый спортивный костюм бывшего весь в свиной крови, ошметках от кожурок овощей и какой-то каше. Чонгук, до этого наблюдавший за этим завороженный, издает смешок. Он не выдерживает и начинает смеяться. И становиться так легко. Тот, кто измывал его годами, стонет от боли и матерится, лежа в отходах, стекающих в черную сетку стока. А Намджун, наблюдающий не за пострадавшим, а за своей музой, улыбается этому искреннему смеху. Пухлые губы растягиваются, а на щеках проявляются ямочки. — Пойдем, тут воняет, — с легким смешком произносит мужчина, снимая с плеча паренька тубус и беря его под локоть. Лямка сливается с черным твидом его длинного пальто, когда он освобождает от ноши Гука. И они выглядят рядом очень красиво, несмотря на то, что сам Чонгук одет довольно просто, как и все прохожие в это время дня. — А? — Чон возвращается в реальность, послушно следуя за незнакомцем. Ему тепло от их близости, от того, что за него заступились. А в ноздри забивается не затхлый запах узких улиц, а тяжелые дорогие ноты Тома Форда. — Ты голоден? — пропуская мимо ушей растерянность паренька, спрашивает Джун, поворачивая к дороге, где стоит его шевроле. Чонгук краснеет. Банальная вежливость, но обычно его о таком спрашивали только преподаватели. В знак вежливости, опять же. Желая ему плотно покушать перед домашним заданием. И парень сейчас привычно кивает. — Отлично. Любишь самгепсаль? Хотя, кто его не любит, — усмехается Ким, оставляя парня, чтобы открыть сначала заднюю дверь автомобиля, куда закидывает тубус. А потом открывает дверь пассажирского перед совсем смутившимся Чоном. — Эм… Я… Не сажусь в незнакомые машины к незнакомцам, — лепечет первое, что вертелось в голове юноша. И Намджун на это дарит ему улыбку, очаровывая ямочками. На которые парнишка засматривается! — Ким Намджун, тридцать пять лет, ню-художник, писатель, скульптор. А это, — его ухоженная ладонь ложится на полированную черную крышу авто, что так выделяется среди запыленных иномарок у тротуара, — Шевроле Камаро пятого поколения, четыреста пять лошадиных сил и… Сидения с подогревом, тебе понравится. Чонгук так и стоит с открытым ртом. И Намджун, усмехаясь, позволяет себе вольность. Пальцы касаются гладко-выбритого подбородка, осторожно приподнимая нижнюю челюсть. У парня от этого жеста дрожь по телу. И в мыслях лишь фраза Юнги о том, чтобы он не бросался на шею каждому. Черт, как же хочется на все это наплевать. Это же, мать вашу, Ким, сука, Намджун! Но Чон лишь поджимает губы. Неловко заправляет за ухо прядь отросших черных волос, что вьются кудрями, и отводит взгляд. — Извините, Господин Ким, я благодарю Вас за… Помощь? Но мне правда пора, — слова даются тяжело, половину фразы и вовсе зажевал собой звук мотора проезжающего доставщика на мопеде. Что вообще Ким Намджун делает в этом районе? — Ты очень милый, Ч… — Джун быстро прикусывает язык, понимая, что и так достаточно напугал юношу, — Хотя бы представься мне. — Чон Чонгук, — уже громче отвечает студент, все еще боясь возвращать взгляд. Поэтому мужчина захлопывает пассажирскую дверь и тратит пару секунд на то, чтобы выудить свою визитку с минималистичным дизайном и помаячить ею перед взглядом Чона. — Тогда напиши мне, как будешь готов для ужина, Чон Чонгук, — последнее, что слышит парень, принимая визитку. Он кланяется, опять слишком низко, умиляя мужчину. А потом спешно уходит в сторону метро. Но Чонгук не был бы собой, если бы не выглядел глупо перед понравившимся мужчиной. Он резко разворачивается, бормочет кучу извинений, пока выуживает из машины свой тубус. И, конечно, неловко роняет его, испугавшись того, что слишком громкой хлопнул дверью чужой машины. Еще парочка извинений с поклонами и парнишка, наконец, быстро топает к метро. Весь красный и матерящий сам себя за неловкой. Джун качает головой, пытаясь выкинуть из нее образ застенчивого крольчонка, что так быстро упрыгал от него. Хотя на его прикрытый длинной худи зад он все равно посмотрел, даже не коря себя за это. Чонгук напишет. Он в этом уверен. Хотя Намджун надеялся, что тубус станет его тузом в рукаве. И Чонгук правда пишет. Спустя три дня грызений. Он все уши проболтал Юнги, прошерстил весь навер, ища информацию про Намджуна. Краснел на его работах, что изображали обнаженную натуру человека, не зависимо от пола и возраста. О его биографии известно не много, о творчестве рассуждают критики и искусствоведы, а про личную жизнь даже слухов нет! А по картинам и не скажешь, какая ориентация у мужчины. Количество женских образов равно мужским. — Ладно, я понимаю, что он помог мне, но пригласить поесть! Дать визитку! — вновь психует Чон, терзая остатки клячки. Канцелярией он так и не закупился, за что был отруган соседом. — Это называется флирт, Гука, — вздыхает Юнги, залипая в телефон. Судя по частоте появления его десневой улыбки – переписывается с Тэхеном. — Да прямь! Взрослый, состоявшийся мужчина и… Я. Чон тупит взгляд в растушеванный набросок бутылки и пары фруктов с имитированного натюрморта в их комнате, собранного на скорую руку и стоящего под лампой для углубленного изучения теней. — Я понимаю, у тебя низкая самооценка из-за прошлого, но, — Мин откладывает телефон, уложив, наконец, бойфренда спать сообщениями. И подходит к соседу. Запускает пальцы в его густые волосы, отросшие до плеч в каре, — у тебя вьющиеся пряди, которые только и собирать в кулак во время секса. Хватка тонких бледных пальцев усиливается у корней. Чон охает. — Сильные руки от занятий спортом в школе, — ладонь скользит к затылку, далее на плечо, минуя лямку черной майки, чтобы очертить подушечками абстрактные рисунки чернил под чужой кожей. Вся рука Чонгука забита первой акварельной абстракцией Кандинского, — сексуальные тату… Русский абстрактивизм? Гук кивает, сглатывая. — Вообще отвал всего для художника. И я молчу о твоей эрудиции. И накачанной жопе. — Все! Реально молчи! — пищит Гук, передернув плечами. Мурашки пошли. Но для него извращуга-Мин, ходящий по комнате без трусов после душа, звучит не убедительно. — Напиши ему и сам спроси, стесняшка, — устало закатывает глаза его сосед, возвращаясь в свой кокон из одеял. Чонгук еще что-то бурчит. Мучает картину до момента, пока глаза не замылятся, а со стороны Юнги не послышится храп. А потом сам ныряет под одеяло и открывает давно записанный контакт. «Ким Намджун» Ничего сверхъестественного. Удивительно, что это правда его номер, а не агента. В интернете он нашел только агентский, который совсем не похож.

«Намджун-щи? Это Чон Чонгук. Вы помогли мне у творческой лавки на Мангвон-Дон несколько дней назад.»

Еще немного подумав, Чон отправляет сообщение. А потом до боли прикусывает губу. Уже поздно! Намджун либо спит, либо отдыхает в компании друзей! Он ругает сам себя и не замечает, что сообщение горит прочитанным, а собеседник быстро печатает ответ. «Привет, Чонгук-а~ Ты помнишь все детали нашей встречи..? ;)» Чон пугается уведомления, подскакивая под одеялом. А потом перечитывает раз за разом и чувствует – внутри все скручивает приятным ощущением томительных узлов. Сделав вдох и выдох, Гук отвечает. В лоб. Потому что так сказал Юнги.

«Вы флиртуете со мной?»

И уже тянется удалить отправленное. Только прочитанным оно оказывается быстрее. «Да» Кажется, Чонгуку не хватает кислорода. Он выныривает из-под одеяла, судорожно хватая холодный от кондиционера воздух. Чертова привычка Мина спать в холоде. «Тебе нравится?» Прилетает от мужчины следом. И парень готов поклясться, что не может надышаться даже этим ледяным воздухом их комнатки. И открытое окно тоже не поможет.

«Простите, вы смущаете меня. Я просто хотел узнать, как у Вас дела! Вы хорошо кушаете?»

Чонгук пишет полный формальностей бред. Пальцы еле попадают по кнопкам, а в глазах плывет. Это все сон. «Ты безумно милый. Может, все же, согласишься на ужин и убедишься, что я «хорошо кушаю»?» Мин, сука, Юнги был прав! Он симпатичен Ким Намджуну! И тот этого не скрывает. И теперь Чонгук будет полным придурком, если упустит шанс.

«Да. Я свободен по выходным и в будни после пяти.»

Это выдох для Чона. Это маленькая победа для Намджуна. «Где ты учишься?»

«Хонгик, живу в общежитии»

Чонгук начал писать адрес, но стер. Слишком много лишних глаз. Надо встретиться на нейтральной территории. И когда они вообще встретятся? Но пока у парня шел мыслительный процесс, Намджун сам поставил точку в их диалоге. «Я заеду за тобой в пятницу в шесть. Вот мой Какао, отправь свое расписание @real_me Спокойных снов, Гук-и~» Чонгук мог только пропищать, заглушая храп Юнги, отправить ответную вежливость и, ерзая, попытаться уснуть. Только внутри все горело, мысли прожигало внимание мужчины, его провокационные вопросы и милое прозвище, данное в самом конце. Для студента это все было «слишком». В итоге заснул он только к утру, хотя проснулся бодрым. Энергия переполняла Чона, пока он первым занимал ванную. А как вышел, набрившись и намывшись, Юнги смотрел на него, словно кот на сметану. — Побрей ноги и лобок в пятницу, — получил Чон вместо пожеланий доброго утра от соседа. В руках которого был телефон Гука. О личном пространстве и правда стоило забыть с этим огромным котярой. Он, наверняка, сам добавил Намджуна в Какао и скинул его расписание. Но даже это не смогло испортить его день. Отличник Чон прекрасно и с интересом отсидел на парах, пообедал кимчи чиге с Мином после, а вечером морщил нос от запаха аммиака в осветлителе, которым намазывал корни другу. — Будет жаль, если ему нужен только секс, — задумчиво произносит Юнги, листая свою переписку в Какао с Тэхеном, — обычно, богатым дядям нужно только это. — Он творческий человек, Юнгия! — словно защищая своего парня, отвечал Чонгук. Жесткая черная щетина кисточки вбивает химию в корни на затылке парня, высохшим порошком оседая на его бледных плечах. — Тем более, погоня за быстрым вдохновением, — безэмоционально отвечает Мин, ведя плечами. Чонгук хмурит выщипанные брови, продолжая отделять прядки и прокрашивать корни. Понятно, что друг спускает его с небес на землю, готовит к последствиям суровой реальности и просто… Оберегает. Но Чон слишком влип. Еще в момент, когда услышал глухой звук выхода кости из суставной сумки бывшего от сильных рук Ким Намджуна. На следующее утро пятницы Чон хмурый, а у Мина посвежевший блонд. И оба не идут на первые две пары, потому что как Юнги погрузил Чонгука в раздумья, так и решил вытащить его из не радужных мыслей. Та дружба, которую заслужили оба. Конечно, у Юнги были еще друзья. И один из них со свободным расписанием как раз пришел к ним в комнату. С комплектом бритв и косметичкой. — Чимин, это Чонгук, — сухо представляет парней Юнги, пытаясь проснуться. Он ненавидит ранние пробуждения, но сейчас оно того стоит. Тем более, что Чимин еще и айс-американо притащил. И Юнги присосался к пластиковой трубочке с холодным и горьким напитком, устраиваясь у себя на кровати. — Привет, Чонгук-щи, — улыбается новый знакомый, протягивая миниатюрную ладонь с пухлыми пальчиками. Она очень контрастирует с изящным телом. На нем белая футболка. Кожаные штаны. И огромный бежевый бомбер их универа с эмблемой дизайна. — Приятно познакомиться, Чимин-щи, — Гук, как и всегда, склоняется низко, не смотря на неофициальный стиль их встречи. Посреди комнаты общаги, пока оба парня в пижамах. — Значит, тебя нужно собрать на свидание, да? — осторожно уточняет Чимин, а Юнги начинает ржать. — На еблю с богатым Творческим Человеком! — Мин смеется, передразнивая их вчерашний диалог с другом. В него, конечно, летит подушка. Но атмосфера неловкости знакомства точно разбавляется. Чимин и правда учится на дизайне. Графическом. Он имеет потрясающий вкус, ходит на танцы. И прекрасно разбирается в том, что значит «стиль». Включив музыку, он перебирает скудный, в основном черный, гардероб Чона. Тот же пока начисто набривается в душе. Конечно, режется, ведь обычно он брил только грудь, подмышки и руки, чтобы рукав красиво смотрелся. Но уговорам Юнги с Чимином доверяет. И правда, после душа он чувствует себя легким и гладким. Приятное чувство. Особенно приятное, когда надеваешь боксеры и широкие джинсы с дырками на коленях. Пак решил дополнить его образ растянутой дизайнерской футболкой, отрытой в залежах шкафа уже Мина, а не Чона. Обычные черные кеды прекрасно вписались в общую картину вместе с легкий макияжем. — Супер. Непринужденно, сексуально, как с обложки, — ставит свой вердикт Чим, точно давая показать, что удовлетворен не только результатом, но и проведенным временем с этими парнями. — Ну чисто айдол. Чонгук-оппа, подпишешь карточку? Я буду носить ее под чехлом, — шутит Юнги, фотографируя друга. И Чонгук понимает, что если уж не на личном фронте, то в дружбе у него точно все налаживается. Чимин тоже делает с ним селфи, обменивается какао-айди и берет обещание с них двоих выпить соджу. А еще познакомить Чона с Ким Сокджином, лучшим другом Чимина с детства. У них уже собирается компания. Это греет сердце Чонгука. Жизнь может начаться и в двадцать лет. Хотя жизнь Чона можно сравнить с его любимой абстракцией. Даже без сюжета она не лишена смысла. На удивление, в облаках он не витает. Однокурсники так же смотрят на него, преподы так же милы. Ухоженный образ Чона остается без особого внимания – Пак был прав, говоря, что он выглядит просто ухоженно, без особого выпендрежа. Тем более, когда широкие плечи прячутся под универским бомбером факультета изобразительных искусств темно-синего цвета. А накрашенное лицо скрывается в тетрадях с конспектами. Но вот что правда вызывает внимание – это шевроле, припаркованная у главного здания. Как Намджун узнал, что у Чонгука последняя пара будет в этом корпусе? У этого выхода? Точно Юнги постарался… Эти вопросы крутятся у него в голове, пока все смотрят на то, как мужчина отходит от машины, снимает солнцезащитные очки, вешая их в нагрудный карман своей бежевой шелковой рубашка и подходит к студенту. — Не красней, я все же не супер-звезда, — успокаивает зардевшегося юношу Намджун, жестом предлагая снять портфель. Чонгук готов поклясться, что завтра его точно будут обсуждать. А еще он руку на отсечение даст – улыбка мужчины с ямочками не раз была на обложках журналов. — Вы… Черт, пожалуйста, поехали быстрее, — Чон не привык к такому вниманию. Абсолютно. Намджун же ловит дикий кайф с этого смущения. Его муза – чистый, нетронутый лист. И для него это точно не пошлое сравнение, как думают все, кто не углубляется в искусство, просто видит работы Кима. Эротические картины ведь, по сути, самая откровенная иллюстрация тела. На деле – раскрытие души. Чонгук может быть далеко не девственником, но то, какие эмоции он выдает… Чистое откровение, белый холст впитывает в себя алый пигмент на щеках. Черный в районе глаз углубляется до влажной, только нанесенной гуаши, еще поблескивающей на свету. Чонгук для Намджуна является искусство во всех его проявлениях. — Прошу, — с будто пьяной улыбкой, Джун открывает для юноши пассажирскую дверь. Он опьянен тем, что желанный человек уже в его руках. И образ воспитанного очаровательного мужчины отходит на второй план, медленно обнажая творческую, дикую натуру. Взбудораженную своей музой. Муза же слишком быстро юркает внутрь, пытаясь успокоить сердцебиение. Дорога до Мангвон-дона занимается всего пятнадцать минут. И то, из-за дорожного трафика и того, что на прогулочной улице тяжело припарковать машину. Люди снуют туда и обратно, другие автомобили тоже пытаются вклиниться. Что говорить о мопедах… Пятница подходит к своему завершению, а значит корейцы выползают на заслуженный отдых, поесть мяса и выпить, громко смеясь в приятной компании. Чонгук давно не выходил вот так в люди. Первые свидания с бывшим чаще проходили в кафе или барах рядом с их апартаментами, иногда в кино. Поэтому парню интересно, все еще немного неловко. Он молчит, не отвлекая мужчину от вождения. А когда они все же выходят из машины, то их встречает живая улица, где из каждого заведения играет музыка, а люди просто не замолкают. Джун надевает очки, хотя солнце уже заходит, окрашивая небо в насыщенный градиент оранжевого и малинового. Он не так популярен в непросвещенных кругах, но с Чоном хочет не отвлекаться на окружающий мир. А вот сам юноша впитывает в себя всю жизнь знакомого района в вечернее время. Толстовка универа осталась на пассажирском сидении, но ему совершенно не холодно в оверсайз футболке. Ветер едва ли продувает эту улицу, не забирая у Чонгука радости принюхиваться к запахам жареной курицы и острого соуса для токпокки. Намджун давно заметил, что юноша чувствителен к ароматам. И сейчас спокойно наблюдает, как расширяются ноздри его спутника, пока он ведет его в довольно шумное заведение. — Здесь так много людей, — наконец подает голос студент, когда они встают в небольшую очередь в один ресторан. — Чем больше народу, тем вкуснее заведение, — просто поясняет Джун, вглядываясь в окна ресторана. Его любимое место у окна занято, но эта проблема решается коротким диалогом с официантом, когда они заходят внутрь. — Тебя тут знают, — подмечает Чонгук, беря упаковку влажных салфеток со стола, чтобы протереть руки. — Есть такое, — без капли самодовольства. Намджун указывает на стену за стойкой кассы, где висят много листов с автографами, — владелец знает меня и любит мои работы. Глаза Чонгука сразу же бегают по различным завиткам, оставленным фломастером. И быстро находит творческий псевдоним художника. «RM – real me. For…» Очень подходит для Кима и описания его творчества. — Ва~ Круто! — совсем по-детски восторгается Чон, пока мужчина делает заказ. — Ты разбираешься в искусстве, учишься в архитектурном… Неудивительно, что ты знаешь меня, — Джун разглядывает своего спутника, подмечая аккуратный макияж, — расскажи о себе. — Эм, ну, мне двадцать лет, получаю профессию преподавателя изобразительного искусства, в детстве мечтал стать иллюстратором сказок, недавно расстался с парнем, — Чон лепечет все базовое, что приходит на ум, — мы с ним никогда не ходили гулять на Мангвон, он учился в другом универе, намного дальше отсюда. Чонгук неловко замолкает, пытаясь переварить все новые впечатления от начала их вечера. Намджун тоже молчит. Довольно долго. А потом берет Чона за руку, переплетая с ним пальцы. С губ парня срывается «ах». — Хочешь, я заставлю тебя забыть о нем навсегда? Сердце Чонгука пропускает удар. Второй. Третий. Зато ресницы трепещут. Глаза бегают по серьезному, буквально хищному лицу Намджуна. Его драконий разрез глаз не делает взгляд дружелюбным. Даже флирта словно нет. Этот мужчина изменился вмиг. Он вызывает дрожь. Он… Пугает Гука. И этим манит к себе еще сильнее. Но ответа Джун не получает. Официант приносит им панчаны, включает гриль и ставит доску с огромными кусками мраморной говядины. Чон сидит весь красный. Ведь Ким не отпускает его руку ни на миг. Только усиливает хватку. Настолько ощутимо, что рука парня дрожит, а у мужчины белеют костяшки. Намджун сильный. Кажется, он способен переломать пальцы студенту. — Приятного аппетита, — откланивается официант, быстро принеся еще и бутылку соджу с двумя стопками. Это спасение для Чона. Он расцепляет их руки, чтобы налить выпить старшему. И, конечно, немного проливает. Кисть руки с бутылкой подрагивает, тряся холодное зеленое стекло с алкоголем. И вторая рука, поддерживающая первую, никак не помогает. Джун же, словно ничего не произошло, щипцами забрасывает мясо на гриль. Но тишину вскоре забирает соджу. Парень не часто пьет, поэтому расслабляется со второй стопки, забывая про всю неловкость момента и просто болтая. Уже о себе, словно мужчина и правда заставил его позабыть неприятные прошлые отношения. Чон рассказывает про детское увлечение тхэквондо, про то как начинал рисовать манхву, но так и не решился нигде опубликовать, как обожает абстрактное искусство. Джун же не прерывает, впитывает важную для парнишки информацию, жарит и нарезает ножницами мясо. Тоже выпивает, когда Чонгук уже увереннее наполняет его стопку, не давая алкоголю в ней закончиться. — Ты такой воспитанный, — все же делает комплимент Ким, складывая на лист периллы мясо и маринованные закуски. А после сворачивает, поднося к чужим губам, продолжая говорить, — хочу, чтобы ты матерился, выстанывая мое имя. Чон опешивает из-за такой перемены, пока ему в рот погружают мясо в салате. От неожиданности он прикусывает пальцы мужчины, но тот словно и не чувствует боли. После и вовсе подносит пальцы к своему рту, облизывая первые фаланги с аккуратным маникюром. Чон прожевывает, красный и от заботы с кормлением, и от слов Намджуна. Но не подает никаких признаков, что ему было неприятно это высказывание. Наоборот, ему безумно это нравится. Удивительно, что они продолжают непринужденную беседу за ужином. И когда бутылка кончается, оба расслаблены, а младший еще и навеселе. Он задирает рукав футболки, открывая свою татуировку полностью. — Ты знаешь, это Кандинский, — парень подносит руку к сидящему рядом мужчине, позволяя разглядеть татуировку, — я набил ее с денег, которые зарабатывал на доставке. Как символ своей жизни. Здесь выразительные формы, цвета, линии, но, как и вся абстракция, с отсутствием сюжета… Язык у Чона немного заплетается от долгого монолога на пьяную голову. Но Ким заканчивает за него. — Абстракцию нельзя назвать бессодержательной. И звучит это прямо в ушную раковину Чонгука. Тот вздрагивает, тихо простонав. Как хорошо, что остальные посетители слишком увлечены своими громкими беседами и вкусным мясом. Их нация вообще славится тем, что не сует нос не в своем дело, даже если разбушевалась драка. — Все начинается с точки, — продолжает проговаривать в покрасневшее ушко Джун известное высказывание художника, чье творение выбито навечно на теле Гука, обдавая то влажным алкогольным дыханием, — точка в нашем представлении является теснейшей и единственной в своем роде связью молчания и речи. Линия… Джун берет татуированную руку в свою ладонь. Второй ведет от одной точки-кляксы на запястье юноши к чернильной закорючке. Проводит с нажимом, ощущая силу молодого тела в мышцах под кожей. — ..это след перемещающейся точки. Она плод движения, а именно – следствие уничтожения замкнутого покоя точки. Три основные плоскости… Чонгук тяжело дышит, постанывая, пока Намджун обводит аляпистые изображения цветных фигур. — Треугольник, квадрат, круг, — Ким делает короткую паузу, чтобы прикусить мочку парня, — являются результатом планомерно перемещающейся точки. То, что может считаться точкой на совершенно пустом фоне, становится плоскостью, если рядом появляются линии… Обласкав всю руку Чонгука, от запястья до плеча и обратно, он берет чужую ладонь в свою. И опускает под стол. Кладя на вставший член постанывающего студента. — Но достаточно ли одной точки для произведения искусства..? Ким заканчивает свою пылкую речь о вечном вопросе абстракционизма. Поглаживает бугорок под плотной тканью джинс, словно хочет пристыдить парнишку. Тот уже три минуты сидит с закрытыми глазами, издавая хоть и тихие, но безумно бескультурные звуки. — Мне… Мне нужно в туалет. И все мысли о том, что говорил Юнги про секс с богатыми мужчинами, горят красным в сознании. Размазанном алкоголем сознании. Джун ухмыляется ему в висок, в последний раз с нажимом проведя по чужому стояку. И отстраняется. Гук же вскакивает, заставляя палочки и многочисленные мисочки дрогнуть от того, как он ударился коленом о стол. Намджун отсчитывает в мыслях тридцать секунд. До начала своей охоты на испуганного кролика. Адреналин? Нет, вдохновение, которое заставляет его подняться следом, быстро дойти до тесной уборной, закрывая ту на защелку, и восхититься тяжело дышащим подростком у раковины. А после припереть его к ней, вжимаясь собственным стояком в ягодицу. Он давит своим телом, коленом пихает чужую ногу, вклиниваясь промеж жестко. Бесцеремонно. И так же наваливается сверху, заставляя грудью упасть на зеркало, приплюснув мягкую щечку студента на гладкой поверхности с серыми засохшими брызгами. — Хочу трахать тебя, пока ты не заплачешь, — голос такой же страстный, каким Ким до этого рассуждал о точке и линиях, — хочу причинять тебе боль, пока ты не начнешь умолять меня остановиться. Мужчина отшатывается буквально на сантиметр назад, после делает рывок вперед. Чонгук бьется о стекло скуловой костью, чувствуя то, что так желает Намджун – боль. И, словно собака Павлова, возбуждается еще больше. Они знакомы совсем ничего. Общаются и выпивают два часа. А у Чона уже боль вызывает наслаждение, а не страх, как было в предыдущих отношениях. Намджун заставил его забыть о бывшем. Стер из памяти своей одержимостью, новой стороной грубости, контрастом поведения. Они не в отношениях, но вряд ли подобное можно было бы охарактеризовать как «здоровые». Чон сам сказал, что его жизнь, как абстрактное искусство. Даже бессюжетно не теряет смысла. Их связь подобна творчеству. Можно интерпретировать тысячей мотивов, раскрывать суть, осуждать, восхищаться. Но искусство не объясняют. — Да, да, пожалуйста, Джун-н, — лепечет Чонгук, а от его слов на стекле образуется испарина. Ему нравится даже отсыревший воздух туалета с запахом чистящих средств для плитки. Мужчина быстро просовывает руки под парня, расстегивая его свободные джинсы, что с легкостью соскальзывают по бритым ногам к грязному полу уборной, стоит художнику немного отстраниться. А после с новой силой прижать к раковине, вновь раздвигая крепкие бедра своим коленом. — Я сделаю тебя своей собственностью.

«И я поддался слишком сильному искушению.» (с) Василий Васильевич Кандинский, о своем жизненном выборе живописи, стоявший у истоков абстракционизма.

Чон кончить готов от этого тона. От посыла слов. От грубости. От силы, с которой над ним так легко доминирует. От ауры обожания, что исходит от художника. Дичайшего обожания, ведь муза для творческого человека, как доза для наркомана в завязке. Но Гук может только постанывать, мелко кивая, размазывая тени в уголках глаз по зеркалу. — Только не пьяным. Ты должен быть трезвым, когда я буду брать тебя. И как резко Намджун прижал его, так же быстро отстраняется. Сразу на три шага, спокойно поправляя свою рубашку. Чонгук настолько ошарашен и возбужден, что даже не может привести себя в порядок. И снова контрасты Ким Намджуна, который приручает Чонгука методом кнута и пряника. И, кажется, парню нравятся оба метода. — Прости, они немного запачкались, — заботливо и мягко, пока, присев на одно колено, Ким подтягивает вверх джинсы юноши. Сам застегивает ширинку и пуговицу, помогая после принять нормальное вертикальное положение. Пусть и трогает возбужденный орган в процессе. — Все в порядке… — на автомате отвечает Чонгук, отдаваясь в руки художнику. — Прямо… Все? — со смешком, но все же еще и с тревогой уточняет Намджун. Он готов стать насильником, чтобы заполучить этого парня себе. Так даже будет более будоражаще. Но проблемно. — Д-да, все, абсолютно, — немного помедлив отвечает Чонгук. Если бы его правда тут трахнули, он бы так не ответил. Но пунктик на трезвость у Кима дает зеленый свет. И пощечину Юнги за то, что тот пугал его разовой связью. — Может остаться синяк, — с неприкрытым удовольствие отмечает Джун, оглаживая скулу, которой студент приложился о зеркало, — я тебя всего помечу, разукрашу засосами и синяками, как холст маслом. Все еще давящий на ширинку член вновь дает о себе знать, желудок крутит новой волной возбуждения. — Только трезвым, да? — пытается отшутиться Чонгук. — В наш первый раз – да, — будничным тоном отвечает Намджун. Да, Чонгук влюбился. Может, он ходит по тем же граблям, что и в первый раз, вляпываясь в абьюз чистой воды. А может… К черту. Его жизнь пойдет, как штрихи на ярких примерах абстрактивизма. Так, как он чувствует. Будет жалеть? Его бросят? Осудят окружающие? Да плевать. Потому что прямо сейчас он ощущает себя живым. Придя в себя за столиком, Чонгук отблагодарил всех богов за то, что Намджун сам поддерживал разговор. Словно у них не случился петтинг в туалете, а в штанах нет мешающих выпуклостей. Они спокойно доели, а после еще погуляли по улице, беседуя обо всем на свете. И Чон просто терялся в гранях личности Кима. Он не понимал, какой же настоящий Ким Намджун? Тот галантный мужчина, что везде пропустит вперед и отгородит от толпы своим плечом? Или тот, что улыбается отбеленными зубами, версия «известный художник с обложки»? А может тот, что обещал довести его до слез в постели и вжимал щекой в зеркало до побаливающей скулы? Кажется, Чонгук правда стал задумываться над псевдонимом «Real Me» и его значением. Но самое главное все же то, что с любой из этих версий ему интересно. С одной спокойно, с другой страшно до возбуждения, а с третьей и вовсе ощущаешь себя, словно в плаксивой дораме с клише «принц и нищенка». Такой круговорот эмоций за одно свидание! Кажется, Чону наконец повезло в жизни. Они попрощались уже ночью. Намджун довез Чонгука до общежития, пожелал хороших снов и накинул на плечи его же бомбер. Но парень не знал, как еще показать, что ему правда понравился вечер, поэтому перед тем, как уйти, мягко коснулся губами щеки художника. И после буквально убежал, краснея. Делать первый шаг самому всегда страшно, а с Намджуном – особенно. Тот только улыбнулся удовлетворенно, поглаживая гладко выбритую щеку, на которой слишком быстро исчез теплый след чужих губ. Джуну не нравится привычка провожать взглядом удаляющуюся фигуру парня, но он обязательно это исправит. По возвращению в комнату, Чонгука ожидает легкое потрясение. Свидание прошло хорошо, он на радостях, поэтому увидев на кровати своего соседа другого парня не злится. — Ты, наверное, Тэхен? — осторожно спрашивает Чон, по стеночке проходя до окна, чтобы его открыть. В комнате пахнет сексом и сигаретами. Парень, чья медовая кожа усыпана засосами, не собирается прикрывать свою наготу одеялом. Он наслаждается пережитыми оргазмами, лениво потягивая тонкую сигарету. И смотрит на вошедшего из-под кудрявой черной челки. — Да, Ким Тэхен, парень Юнги, — просто отвечает Тэ, стряхивая пепел в кружку на тумбочке у кровати. После встает и потягивается, словно пантера на теплом солнышке. Изящно и без единого хруста. Только Чон даже не успевает ответить. Юнги буквально налетает на него с расспросами, едва выйдя из душа: — Как прошло? Вы трахнулись? У него большой? Где были? Он платил за тебя? Чон переварить ничего не успевает, в шоке смотря на друга. Его высветленные волосы в полном влажном беспорядке, торс впервые за долгое время не скрыт под мешковатой домашней футболке. Чонгук видит засосы на бледной коже и пазл складывается. Но осуждать друга за секс в их общей комнате не будет. Пусть это и немного неприятно. — Успокойся, извращенец, мы просто поели мяса и погуляли, — хихикает парень, явно счастливый после свидания. Но возвращается в реальность, — лучше познакомь нас. — О, точно. Я не ждал тебя сегодня, поэтому пригласил Тэ, — Юнги укладывается рядом со своим парнем. Им явно тесно на одноместной общажной кровати, но когда они сплетаются всеми конечностями, укладываясь так, что парень оказывается на груди у Мина, поглаживая тату своего имени на чужой ключице, они выглядят очень даже… Уютно. — Да, он успел представиться, — неловко хмыкает Чонгук, садясь на свою кровать. Начинать сейчас переодеваться, смывать макияж и собираться в душ как-то странно. Тэхен пусть больше и не смотрит на него своим зачаровывающим взглядом, разглядывая лишь своего бойфренда, но все равно как-то неудобно. — Детка, это Чонгук, я рассказывал тебе о нем, — совсем лениво говорит Мин, зарываясь носом в черные кудри Кима. — Да, моська зайчика и тело качка, я помню, — так же медленно отвечает Тэ. Кажется, они оба больше сфокусированы друг на друге, чем на только пришедшем Чонгуке. И точно устали, будто у них целый марафон был. — О, как мило ты обо мне отзываешься, — закатывает глаза Чонгук, вздыхая. Этого стоило ожидать от Юнги. — Не дуйся, бублик, просто это первое, что думают люди, когда видят тебя, — парень тихо смеется в чужую макушку. Чонгук и не дуется. Кажется, он правда привык к своему соседу. Уже даже другу. Да и решает, что пообщаться с Тэхеном лучше в другое время. Уже поздно, а им завтра на пары. Улизнув все же в ванну, прихватив чистые трусы и пижаму, Чон оставляет их вдвоем. И долго принимает душ, чтобы и Юнги с Тэ дать еще немного времени наедине, да и свои мысли привести в порядок. А мыслей много. Очень много. Он понимает, что начал жизнь заново, сразу впадая в зависимость к новому человеку. Это очень опасно, но Намджун вызывает доверие. И вместе с этим дрожь. Чон вспоминает каждый намек, весь флирт, тепло его рук, пошлость фраз и озвученные фантазии. Как мужчина припер его к раковине в туалете, как терзал ухо, нашептывая о Кандинском. Возбуждение пришло мгновенно. Чонгук даже не стыдится того, что сразу положил ладонь на член, мягко его надрачивая. Да, он тоже не святой, у него куча грязных мыслей. И, кажется, они с Намджуном идеально друг другу подходят в этом. Мазохизм Чона и садизм Кима просто прекрасно будут сочетаться в постели. С бывшим насилие выходило за все рамки, заставив парня просто сбежать. С Намджуном все по-другому. Он властный, но уважает его. Он заставит его плакать, определенно, и сделает больно. Но, кончая, Чонгук не только представляет, но и откуда-то знает, что слезы и боль будут лишь вкупе с оргазмами. На следующее утро все прекрасно. День начинается с сообщений Намджуна и кимпабов, которые купил Тэхен на завтрак для всех. Тэ еще школьник, поэтому по разрешению Юнги остался прогуливать уроки у них в комнате. А после пар они собрались небольшой компанией и пошли в бар. Все же Чонгуку обещали знакомство с Джином. А бар – идеальное для этого место. Что может быть лучше соджу, мяса и лапши? Парни вдоволь наелись, наболтались и еще просто пошлялись по улицам. Пьяный Чимин – это заводила всех. По его инициативе они и продолжили вечер прогулкой. Юнги не отлипал от Тэхена, а тот и рад был. Школьник, но разговоры поддерживал все, явно начитанный для своих лет. Да и воспитанный, согласный с ролью макне компании, он подливал всем соджу и воду весь вечер. За что не раз был подколот Джином, который и вовсе оказался душкой. Он на последнем курсе дизайна видеоигр, самый старший из них, но это только на словах. На деле вел себя, как ребенок, больше, чем Тэхен. — Один препод на полном серьезе сказал, что моя дипломная работа – игра для наркоманов, — подвыпивший Джин мало отличается от себя трезвого. Его интонация всегда насыщена эмоциями, руки будто живут своей жизнью во время жестикуляции. И сейчас он звучит так, словно его обидели до глубины души, — нет, серьезно, пацаны, что он имеет против садовых гномов в розовых платьях? Мне кажется, это идеальные помощники для игрока, когда он в душе не ебет, что ему делать в игре. — Садовые гномы... В розовых платьях? — переспрашивает Чимин, еле удерживаясь от ика посреди фразы. Да, соджу они выпили прилично. Тэ не дает их стопкам пустовать, а милая аджума вечно спрашивала, нужно ли им что-нибудь еще, хотя заведение полно посетителей, к которым она так активно не подходила. — Да, — на полном серьезе, без каких либо пояснений, отвечает Джин. — Ты просто оригинальный, его это бесит, — со знанием всех психологических книг в мире заявляет Тэхен. И Джин сразу меняется. От серьезного или обиженного тона больше ничего не осталось. Его глаза округлились, будто Тэхен – единственный во всем мире человек, который его понимает. Выпускник чуть не перевернул мисочку с панчаном, пока показывал большие пальцы вверх и под общий смех заявлял, что да, вот она – истина! Но даже не смотря на то, что Чон всегда позиционировал себя интровертом, ему безумно комфортно с ними. У него впервые такая большая компания, которой ничего от него не нужно. Они все с разных курсов, совершенно разные личности, но все равно вместе. И этот весь этот вечер с его атмосферой навсегда останется в памяти парня. Он впервые выбрался куда-то компанией, где не чувствует себя лишним. Активно участвует в разговорах, с ним тоже общаются, интересуются. А вокруг шумно, слышно чавканье, громогласные разговоры других посетителей, да звон стекла с постукиванием палочек о миски. И Чону даже так комфортно! Он наслаждается запахами традиционной еды, алкоголя и небольшой сырости из-за прошедшего недавно ливня. Хорошо, что они сумели выбраться. Вообще, все студенты на этой неделе выбираются отдохнуть, потому что следующая – начало сессии. Время, когда нет свободной минуты, каждый уходит с головой в учебу. И если сейчас после пар они могут посидеть в кафе или в баре, то во время сессии максимум библиотека или интернет-кафе. Но даже в такой веселый вечер, наполненный новыми знакомствами, Гук переписывался с Джуном. Он не знал, можно ли называть его своим парнем, но все уже так его и называли, подшучивая над часто проверяющим телефон другом. «Мы уже идем обратно в общагу. Я не сильно напился, не волнуйся» — печатает Чон уже на территории кампуса. «Это хорошо. У тебя скоро сессия, а я хочу урвать еще одно свидание, поэтому твое плохое самочувствие после алкоголя нам ни к чему.» — ответ Намджуна, как всегда, не заставляет себя долго ждать. Он может не отвечать только в том случае, если занят творчеством. «Свидание? Когда?» — у Чона уже сердце быстрее забилось, пока друзья прощались и расходились, кто в свой корпус общежития, а кто на такси в снятый ванрум. «Послезавтра сможешь?» — Намджун уточняет, хотя прекрасно знает расписание Чонгука. Кажется, что у него много времени на сталкеринг, но на самом деле просто есть надежный человек, которому можно поручить подобное. Поэтому он сразу пишет еще сообщение: «Я буду на одном мероприятии, поэтому за тобой заедет мой агент.» В такие моменты Чонгук вспоминает, что встречается не просто со взрослым мужчиной, но и с довольно известным художником. Иногда его от этих мыслей охватывает дереализация, будто все это происходит не с ним. Но Намджун всегда напоминает, что все это по-настоящему. Что он – настоящий. «Да, хорошо, я буду свободен. До завтра!» — Чонгук колебался, стоит ли написать, что он его любит и ждет встречи. Стоит ли написать «хен». И все же решил без лишней привязанности, хотя они переписывались весь вечер! Парень правда сейчас живет своей мечтой, но после стольких травм относится с осторожностью. Иногда излишней. Которая может сыграть с ним злую шутку. Нельзя зацикливаться на травмах, их нужно прорабатывать и жить дальше. Даже у художников меняется стиль, жизнь всегда идет вперед, словно скоростной поезд. Но иногда Чонгук боится, что этот поезд его переедет, оставляя от него кровавые ошметки на рельсах и шпалах. И с этим страхом бороться тяжелее всего.