***
Чёрный «Роллс-Ройс» ждал ее около лестницы, сквозь окна проглядывал грузинский профиль, а на соседнем, «штурманском», как любила говорить Медведева кресле из-за окошка выглядывали верхушки маленьких бутончиков. — Не опоздала? — открывая дверь, спросила Женя и по инерции ахнула, увидев букет бутонов. — А хотела? — женщина улыбнулась, увидев, как цветы поразили девушку. — Будешь ждать, пока они завянут или все же возьмёшь? Младшая вышла из транса, подхватив букет на руки и села, не думая о том, чтобы пристегиваться. Цветов не было слишком много, и они спокойно умещались у неё на коленях, однако бутоны были огромные — каждые почти с женин кулачок. Девушки чмокнули друг друга в щеки, и Этери, надев очки от солнечных осколков, которые еще украшали город в зеркальных отражениях арбатских зданий, выехала со двора, успев с кем-то поругаться насчёт стиля ее вождения. Солнце стремительно пряталось за зубцами многоэтажек, и Москва покрылась закатной оранжево-желтой пеленой, которая темнела по наступлению к ночи. Август был жарким, но не душным. Скоро ухоженные дворы с вымощенными бежевой плиткой сквериками сменились широким шоссе. Главная столица всегда была одним из самых красивых городов. Дома то вырастали советскими панельками, то спускались к асфальтированным дорогам остатками Российской Империи, то вовсе сверкали стекляшками современности. Медведева жила здесь почти всю свою сознательную жизнь, не раз переезжая с одного края на другой, с Химок в Щербинку, но никогда Москва не была с ней такой ласково-загадочной, по-теплому ночной и по-волшебному вечерней. Она наконец спускалась по лестнице на каблуках и в черном мини, чтобы встретиться с возлюбленной и выкурить клубничный кальян, а не в домашнем и в шлепках за дешевыми сигами из ларька. Этери задержала газовую педаль дольше обычного, искоса глядя на иступленную Женю. Она любила её, не отдавая себе в этом никакого отчета и в целом перестав задавать себе немые вопросы. — Музыку-то будем включать? — шутливо произнесла Тутберидзе, когда они остановились на светофоре. — А, Евгения Армановна? — На ваш вкус, — лукавая улыбка и подмигивание. «Ты волшебная» — не хватило сил произнести. Женщина подключила блютуз и быстро что-то напечатала в «Яндекс музыке», пока движение не возобновилось. И это бестолковое кокетство, которое Женька скорее старалась имитировать ей совсем было не нужно. Такая живая, удивляющаяся, наслаждающаяся. Да просто настоящая, а главное - вся ее. Из динамика брызнули мельком услышанные в каком-то баре на окраине ноты. Женя довольно улыбнулась, открывая окно и вылезла оттуда почти по пояс. Тутберидзе смотрела на неё как мама на подростка — разрешаю тебе все, но рука, чтобы поймать, уже наготове. «Ты пахнешь, как любовь, Ты сумасшествие с первого взгляда, Ты пахнешь шоколадом.» Женя вернулась на место и расплылась в невинной улыбке ребёнка. — Моя любимая песня. — Я знаю, — ответила Тутберидзе, вскользь глядя на девушку. Несколько строк проиграло на низкой громкости, и Женя тихо подмурлыкивала им, купаясь в блеклых остатках заката. После, опустив все стекла, Этери выкрутила колонку на максимум. «Ты выглядишь как казино! Я сильно задолжал, но я до сих пор бухой встреваю на zero.» А Женя совсем, совсем кукольная ведь. Кажется, прикоснешься к её локтям и тут же наткнешься на железку шарниров. И локоны её - шёлковые, и платье, наверное, тоже… «Ты выглядишь, как в кино. Ты как рояль, но я не хочу играть в минор. Ты самый охраняемый банк, и жизнь кричит: «Ограбь его, на миллион!»» Этери знает, помнит, чует, что девичьи прикосновения больны, дики, неправильны, как и у неё самой, но она же посмела своими руками-веточками вишни тронуть, безбожно оставить невесомый поцелуй на светловолосой макушке? «Нет, на все миллионы мира! Ты выглядишь как кайф, ты как папира, Выглядишь как цацки лучших ювелиров и разносишь меня в щепки как мортира.» Медведева не была куклой в умелых руках, — знала бы она, сколько душ и костей эти руки переломали. Девушка была цветком, маленьким бутоном из тысячи пионов, который пророс к солнцу. За которым нужно было ухаживать и наблюдать, как тот возрастает и расцветает под светом своей любви. «Ты, как чартер возносишь меня вверх. Джекпот! Джекпот! Ты выглядишь, как успех, Как 808 среди радиопомех, Как ствол в рот, headshot, одетый в кожу и мех.» Табу кинематографа из «Сумерек» - вокруг все крутится, сливается, кипит, буквально рушится в прах, а тактильно-зрительно-душевный контакт главных героев остаётся неприкосновенным, нетронутым, неразрывным. Вопрос крутится на языке кислым порошком и лишает вкусовых рецепторов. «Это мы — главные герои?» — псевдофилософия из бурной молодости на балконе чьей-то хаты в четыре утра с сигаретами и случайным слушателем рядом. Иногда действительно роль или даже синдром главного героя ускользает от тебя, перенося свет сапфиров на более яркого соседа. Но амнистии быть, и проектор вновь возвращается к твоему изменившемуся телу. Женька — ее свет, ее отражение в гранях сапфира, ее новая безумная тяга жить. «Как самый дикий замес. Ты как страсть — это больше, чем секс.» Раздумывая о чем-то приятно-пугливом, Женя закусила нижнюю губу — прием, который она подцепила у своей новой пассии, а затем смело спустила женскую руку с руля, крепко сжав её в своей ладони. Смуглая, змеящаяся синими венами рука взаимно сжала её бархатные, ещё даже детские пальцы. Столько невыносимой нежности было в этом совместном жесте, столько страха и облегчения, столько этого странного, никому никогда неподвластного чувства — любви. «Как стихи, как самый хитовый текст. Выглядишь как полюс. Ты выше, чем Эверест, Ты прям как космос — это выше небес.» Навсегда ли? — Да, очевидно точно навсегда. И глубокие тени скул, и пушистые, кудрявые волосы, и изломы белых ключиц, и утонченные ноги в высоких шпильках. И простое человечное «я тебя люблю».***
Этери сжала женины запястья, которые точно помещались в полный обхват ее ладони, и прижала к стене напротив ванной комнаты. В отражении зеркала отражалась ее прямая спина и две пары ног. Медведева почувствовала, как лопатки плотно уперлись в спину, а маленький кусок воздуха между ними моментально накалился до температуры на египетских пляжах, куда уже куплены билеты. Тутберидзе ее дразнила, — лишив возможности к действиям, настойчиво смотрела в глаза. Женщине очень это нравилось, почти до оргазма — чувствовать неприкосновенную и неоспоримую власть. Медведева не вырывалась, лишь покорно выжидала приказа и боролась с стремительно завязывающимся узлом внизу живота. Девушка неловко привстала на мысочки, потянувшись за поцелуем, Но Этери приложила указательный палец к пухлым губам и рассмеялась, увидев большие удивленные глаза. — Твой подарок в ванной. Думаю, стоит начать с него, — Тутберидзе выпустила ее и, не оборачиваясь, ушла к панорамному окну, а Женя в ванну, где на краю раковины лежала запакованная в крафтовую упаковку коробочка. Хорошо было не думать, правильно ли ты все делаешь, в нужное ли время ты это делаешь, точно ли это то место и тот человек — просто было хорошо с ней, с маленькой. Женщина закинула ногу на ногу, откинула голову назад и, услышав звук распахнутой двери и мягкие крадущиеся шаги, развернулась на сто восемьдесят в кресле. Светло-розовый, переливающийся от движений халат обрамлял девичье тело, подчеркивая его таким же розовым тканевым ремешком на талии. Ее бедра словно дрожали в предвкушении, хотя взгляд и походка были, словно у укротительницы тигров. Тигрицы, если быть точнее. Халат сполз с ее плеч, словно вода, шумными порывами ниспадающая с Утёсов, образующая водопад — опасный и маняще-красивый. Голой она не была, и оттого уголки женских губ невольно расплылись в довольную улыбку. Ей нравилось снимать одежду или белье, щупать в руках тонкую ткань, а затем откладывать ее, чтобы приняться за сладкое. На Жене было молочное сетчатое белье, которое совсем не нацеливалось на то, чтобы что-то скрыть, с косточками бюста и нежными кружевами по краям. На смуглом мальдивском загаре это выглядело сногсшибательно. А, учитывая, как от возбуждения начали неметь женские ноги — крышесносно. Она была словно богиня на Олимпе, опередившая своё время на целую эру. Она и была богиней. Темная небесная гладь атласной лентой легла на тени тонких ключиц тёмными волосами. Медведева провальсировала к Тутберидзе и более ничего сделать не успела, женщина усадила её на свои колени, цепко придерживая стройную талию, словно говоря — «моя, моя, только моя» Девичье тело было на ощупь невозможное — чистейший китайский шёлк прямиком из екатерининского дворца. Женские пальцы продавливали выямки и тут же заглаживали их плавными движениями. Женька была стройной, и Тутберидзе с легкостью подхватила ее за бедра, не переставая целовать и одними только прикосновениями доводить до бешеной истомы. Кровать разошлась в трещинах смятой простыни. На ключицах кожа была тонкой, Этери слегка прикусила ее, услышав шумный выдох, и девичья грудь приподнялась, сквозь сетчатый бюст касаясь чужой белой рубашки. Легонько щекоча, женщина вдоль длинных ног рукой проскользила к аккуратным стопам, снимая с них каблуки, которые недавно брала с полок в ЦУМе. — Тутберидзе! — вскрикнула Женя, и Этери рассмеялась бархатисто, растянуто, точно королевна из старого диснеевского мультфильма, наконец позволив себя раздеть. Настойчивыми пальцами Медведева одну за одно расстегивала чёрные пуговички чужой рубашки, а после скинула ее куда-то в сторону вазы с цветами и потянулась к ширинке прямых брюк. Этери прервала ее, всем телом прижавшись к такой родной и тёплой плоти и запустив руки за костлявую спину, расстегивая бюст. Недовольная девушка извилась змеей и все же добилась своего, почти полностью оголив женщину. — Наглеешь, Медведева, — оставив пылающий засос, прошептала Этери, стягивая последний кружевной предмет одежды с девушки. Отблески первых лунных лучей пятнами растеклись по рельефу жениного тела. Она была нагой полностью, — оголенное восхитительно-манящие тело и оголенная жгуче-колючая душа. Старшая оборвала прелюдию внезапно, как ей нравится. Неясный полустон-полувздох заставил все звуки улетучиться из комнаты, позволив Тутберидзе сосредоточиться на тяжелом дыхании любовницы. Внутри Жени она была аккуратна, но настойчива, властна. Пальцы начали вырисовывать штормовые волны, и Медведева, переняв их хаотичный темп, извивалась в такт им. — Громче. Тяжёлое неровное дыхание кусками, рывками. — Громче, — на выдохе, глубже. Медведева поддалась, спустив с губ, словно белый пар виноградной «Ашки» такой сладкий стон и откинула голову на подушку. Ее бедра то сжимались на женской талии, то податливо расходились. Такие нелепые, странные штампы и клише, которые до безумства точно описывали ее новые, неизведанные ощущения. То холод, то невыносимый жар, то страх, то ебанутая эйфория накатывали ее до кончиков ушей. Девушка закинула ногу на чужую спину, кончиками пальцев выводя бугристые узоры на позвоночники и подалась вперёд, изогнувшись. — Господи. — Можно просто Этери. Медведева рассмеялась и приподнялась на локтях, чтобы поцеловать избранницу. Ей нравились их, наверное, чересчур долгие поцелуи. Женские ухоженные губы, мимолётные соприкосновения языками и знание, что это все — твоё. И осветлённые мелкие кудри, и рельеф живота, и тени рёбер под аккуратной грудью. И это, может, когда-нибудь будет принадлежать другой, но маленькое, вряд ли до конца растопленное, качающее кровь по женскому организму сердце теперь навсегда будет жениным. Комната из загадочного сумрака погрузилась в темноту, и лишь огни никогда не спящей Москвы светлыми бликами подсвечивали изломы двух тел. Пахло космосом. Пахло Женей. И шоколадом.