Горести сердца и разума

Турхан не знала точно, когда это началось. Когда исчез страх перед силой Кёсем Султан, уступив место неосознанному желанию видеть её как можно чаще. Когда властные нотки в голосе госпожи стали ей приятнее трели птиц дворцового сада. Вслед за перыми подозрениями пришло и осознание полного краха. Это случилось в одну из тех ночей, что султан Ибрагим проводил с другими наложницами. Утончённые черты лица Кёсем преследовали Турхан во сне. Хасеки смотрела на пухлые губы, пылая от невозможности прильнуть к ним. Волна отравляющего душу и разум желания заставила проснуться. До самого рассвета Турхан не могла унять сбившееся дыхание. С той ночи оставаться равнодушной во время частых встреч с Валиде не было сил. Хасеки молилась Аллаху, дабы тот избавил её от греховных мыслей, стёр бы образ Кёсем из её сердца. Турхан решилась даже на предательство. Говорила себе, что оно к лучшему - Валиде отстранит её от себя, не захочет и видеть её. Пройдёт время, и всё забудется. Мечты об избавлении от тягостных дум разбились. Провожая госпожу в ссылку, не видя на лице той ничего, кроме презрения и боли предательства, Турхан поняла - не успокоится её сердце, пока не заслужит прощения. Умолять о том на коленях готова, лишь бы только Кёсем не смотрела холодным взглядом. Во время редких визитов Турхан валиде вела себя так, будто бы ничего и не было. Чувствовали обе - гроза придёт, и очень скоро. Когда, уже после свержения султана Ибрагима, Кёсем Султан предпочла не возвращаться во дворец, стало ясно - расплаты за совершённое предательство не избежать. Младшая валиде была к этому готова. Волнение перед поездкой в Ай-Флорью было необъяснимым. Турхан проснулась раньше, чем будили её обычно служанки; дольше привычного выбирала образ, в котором встретится с Кёсем Султан. Алое платье, на котором Хасеки остановила свой выбор, напоминало её саму в этой день. Такой же странный, непривычный ворох чувств и слабостей в сочетании с решительностью, достойной Падишаха. В карете Турхан стало хуже. От недавней уверенности ничего не осталось. Явственно вспоминалось теперь лицо Великой Валиде. Не лишённое былой красоты, но обретшее с годами стойкость и, в меньшей степени, надменность. Взгляд, приподнятые уголки губ - всё в Кёсем выдавало её силу и власть. - Аллах, помоги, - шептала Турхан, прикрыв глаза. Сидевшая напротив Сение на мгновение подняла голову, но ничего не сказала. Видно было, что госпожу лучше не беспокоить. Кёсем Султан наложницу сына встречала в саду. - Валиде, - не поднимая взгляд, Турхан поцеловала облачённую в чёрную ткань руку. - Как вы? Здоровье не подводит вас, надеюсь? - Не нужно, Турхан. Нет толку от праздных слов, - лёгкая усмешка тронула пухлые губы, когда Хасеки подняла взгляд. - Какие вести ты привезла? Хотя бы постарайся рассказать хоть что-то, чего бы я не знала до твоего визита сюда. Турхан сжала губы. Привычная в общении с Валиде холодность отозвалась неожиданно сильной болью в сердце. До того, как она решилась ответить, к ним спешно подошёл Хаджи-ага. - Валиде-султан, - слова сопровождал низкий поклон, - госпожа, - теперь поклон был едва заметен. - Прибыл Кеманкеш-паша, - доложил он Кёсем Султан, склонившись к её лицу. Сразу несколько вещей не остались незамеченными для пристального взгляда Хасеки. Будто бы случайно пальцы Валиде перебрали ткань платья; будто бы случайно дрогнули губы, выдавая радость. Будто бы взгляд - потеплевший, с искрами предвкушения приятной встречи, - всего лишь привиделся Турхан. Прежде множество раз усмирённая злость теперь сковала душу. Непонятны были причины подобного чувства. Непонятны.... или же отвергаемы той, что держала это чувство в себе. - Приехала молчать? - продолжила тем временем Кёсем. - Если так, то можешь вернуться во дворец. У меня, как у старшей Валиде, - лёгкий акцент на последних словах, - есть дела более важные, чем пустословие. Турхан не смогла произнести и слова. Только смотрела смиренно, как госпожа покидает сад, ступая гордо, непреклонно. Лишь поздним вечером, когда Хасеки закрылась в покоях, всплыла в памяти их недолгая беседа. Признаться самой себе в зависти к Кеманкешу было невозможно. ------------------------- - Валиде-султан, - Кеманкеш кланяется слишком поспешно - смотреть на госпожу ему хочется неотрывно, не теряя драгоценные мгновения. - Я слышал, сегодня вас навещала Турхан-султан. Ничего серьёзного не произошло, упаси Аллах? Вопрос - всего лишь повод начать разговор, и не более. Они давно уже перестали находить для встреч причины и оправдания в неотложных делах государства. Ничего им не хотелось так сильно, как видеть друг друга живыми, здоровыми; вести непринуждённую беседу, взглядами признаваясь в глубоких чувствах. Кеманкеш знал, что их души сплела одна нить, одно пламя заставляет гореть. Кёсем произносила его имя - и в том, как неосознанно задерживается дыхание госпожи, он слышал ответное признание. - Она делает вид, что сожалеет о своём предательстве. То, что её мысли переполнены совсем другим - очевидно. Кеманкеш, - голос госпожи едва дрогнул, но та продолжила говорить, не позволяя себе этой слабости. - Турхан определённо слышала сплетни о том, что связывает нас. Я видела это в её глазах. Их взгляды встретились. Кеманкеш смотрел с плохо скрываемым волнением, понимая, какие меры придётся предпринять. Он согласится даже на смерть, только бы над госпожой не нависла угроза. Кёсем же смотрела с отчаянием, которое не могла выразить ни словом, ни жестом. - Тебе нужно жениться, Кеманкеш. Подобные слухи опасны для нас обоих. Тем более, с женой ты обретёшь и радость отцовства. Пройдёт время, и у тебя не останется ко мне никаких чувств, кроме верности. Валиде-султан понимала, что лжёт сама себе. Они оба знали - Кеманкеш не будет счастлив в браке, какой бы прекрасной женщиной ни была его жена, а Кёсем не останется ничего, кроме как изводить себя одинокими ночами, представляя близость Кеманкеша с другой. - Я понимаю, что это необходимо. Я готов на всё, чтобы защитить вас. Прошу, дайте мне руку, - госпожа колебалась не более мгновения. Кеманкеш вложил её ладонь в свою. Бережно накрыл второй рукой, до безумия медленно проводя по каждому изгибу пальцев Кёсем-султан. Словно решаясь, поднёс благословенную руку к губам. Прижался поцелуем в восхищении и благоговении, да так и застыл. - Кеманкеш, - шептала госпожа поникшим голосом, когда он, смелея, стал касаться губами каждого сантиметра её ладони. Оставаться спокойной, бороться с желанием подарить для столь же крепких поцелуев пухлые губы теперь было выше её сил. - Достаточно. Мустафа тут же отстранился от неё, больше не касаясь утончённой ладони. Прощались скомканно. Больше не касались душ друг друга глазами, не обнажали взглядами взаимность глубокого чувства.