—
Деревянные панели тянулись по всей длине офиса, частично скрытые стеллажами с книгами и папками. Все вещи хранились в соответствии с хаотическим порядком — беспорядочным, но целенаправленным в своей энтропийной классификации. Стол не был исключением, он и так был завален разрозненными файлами и записями чириканья. Захаров потянулся за одним и послушал, как его давно вымершие человеческие голосовые связки излагают результаты эксперимента. — Я старался, чтобы все было так, как тебе нравилось, — сказал Сеченов, снимая блокнот со стены. — Я уверен, что кое-что всплывало то тут, то там, но я ограничил доступ только для себя. П-3 сел на зеленый диван в центре комнаты, широко расставив ноги и закинув одну руку на спинку, в попытке почувствовать себя как дома. Звук постукивания исходил из его скрытой руки. Он наблюдал за своим хозяином, как ястреб, четкий профиль выделялся в свете ламп накаливания под высоким потолком. Фиолетовый глаз каждые несколько секунд поглядывал на робота, затем возвращался к Сеченову. — Теперь ты можешь делать с ним все, что пожелаешь, старый друг, — сказал Сеченов. Он вернул блокнот на прежнее место и поправил рукав на сгибе локтя. — Совсем как в старые добрые времена. Захаров включил другой звук. Атмосфера записи резко изменилась по сравнению с предыдущими, приняв разговорный тон вместо утилитарной динамики. Поздние ночные размышления между ним и Сеченовым о его кошке-мутанте Мусе. Двое мужчин находятся в непосредственной близости друг от друга, пытаясь установить эмоциональную связь с другим человеческим существом. Сенсоры отметили присутствие руки, расположенной посередине его спины. Свет. Неприкрытая ласка. Едва уловимые движения, потраченные впустую на нервную систему, которая регистрировала все сигналы одинаково тупым числовым способом. Учитывая тщательность методологий Сеченова, это было похоже на грубую оплошность или, что еще хуже, на преднамеренность. — Эта, — сказал Сеченов. Он сунул руку под оливково-зеленую папку, в то время как его противоположная рука скользнула по боку Захарова, по линиям, векторам и намерениям. Она остановилась на сгибе талии робота. Чириканье ожило. Зернистый звук нарисовал картину двух ученых, сидящих бок о бок в тускло освещенной гостиной и посмеивающихся над непристойной шуткой, которую подвыпивший Захаров рассказал несколькими минутами ранее. Он вспомнил это воспоминание в ярких деталях в своем сознании; почувствовал жар тела Сеченова, когда тот прижался к нему в переполненном пространстве. Вспомнил, как рука его коллеги покоилась на его колене, прежде чем переместиться все выше и выше, ближе и ближе… — Это была хорошая ночь, — ровный голос Сеченова стал тише, и его проницательный взгляд встретился с безликой стальной пластиной. — Для нас обоих, да? Одна ночь. Одна ночь потворства своим желаниям, которая переросла в годы случайных встреч в странных местах в еще более странное время, когда двое мужчин искали простое решение для своей добровольной эмоциональной изоляции. Однажды ночью Захаров прижал самое близкое существо, которое он мог назвать другом, к прохладной стали невзрачной двери в тайниках Павлова и наполнял его, пока они оба не рухнули на пол в куче переплетенных конечностей и эмоций. — У тебя есть твоя игрушка и весь мир, Дмитрий, — сказал Захаров. Он выхватил Щебетарь у Сеченова и раздавил его в руке. Осколки рассыпались по его ладони, как песок в песочных часах. — Оставь меня в покое. Шаги. П-3 пересек комнату, в его глазах жажда убийства. Морщины на лбу Сеченова углубились, и он вытянул руку, чтобы остановить атакующего пса на месте. — Скажи слово, босс, — прорычал П-3, его глаза были кристально чистыми. Было хуже знать, что его воля принадлежала ему самому. Что он так неразрывно связал Сеченова со своей личностью. Сознательный выбор, хотя, возможно, единственным верным путем, который ему когда-либо указывали, была прямая линия в этом конкретном направлении. — Это то, что ты действительно чувствуешь, мой мальчик? — Сеченов обхватил ладонью затылок П-3 в знак упрека. — Я доверяю ему настолько, насколько могу забросить его. — Хорошие манеры, майор Нечаев, — сказал Сеченов твердым и неумолимым тоном. Он вонзил пальцы в шею П-3, и агент сдулся, понизившись с уровня нападающего до уровня комнатной собачки. Довольный, Сеченов медленными, вялыми движениями массировал шейный отдел позвоночника П-3. — Я бы хотел, чтобы ты отбросил эту обиду, Харитон, — посетовал Сеченов, направляя П-3 обратно к дивану. — Это ребячество, на самом деле. Пустая трата времени для всех. Миру — и мне — нужен твой гений. — У тебя действительно аллергия на смирение, не так ли, Дмитрий? — сказал Захаров с синтезированным вздохом. Ничего не изменилось. Он оставался неизменным, в той или иной форме, все время — та же стена, другой слой краски. — Я мог бы сказать то же самое о тебе, старый друг. — Друзья не стоят сложа руки, пока их друга поглощает полимер. — Насколько я помню, Харитон, эксперимент, от которого я воздерживался, — сказал Сеченов с понимающим видом. Он положил руки на плечи П-3, удерживая его на месте, даже когда агент попытался еще раз встать. — Твои воспоминания вызывают ряд вопросов. П-3 извивался под своим проводником — хищник в клетке, его шерсть настороже. Жажда крови записана в его биометрии, цифры рассказывали сложную историю человека, готового наброситься, даже если он не был уверен, почему. Сеченов начал разминать плечи своего питомца, посылая четкое сообщение: я не волнуюсь, и тебе тоже не стоит. Лицо П-3 превратилась в пестрое месиво из замешательства, гнева и возбуждения. Взгляд отстраненный. Хмурый суровый взгляд. Розовые щеки. Снаружи такой же хаос, как и внутри. — Кажется, мир стал еще хуже, Харитон? — пальцы Сеченова скользнули по ключицам П-3, прежде чем коснуться его челюсти. — Или ты все еще ослеплен этой субъективной интерпретацией меня, которую ты создал в своем уме? — Доброжелательный диктатор — это все то же самое, Дмитрий. Сеченов откинул голову П-3 назад, заставляя их взгляды встретиться и обнажая толстую шейку агента в знак вынужденной капитуляции — не только перед своим хозяином, но и перед Захаровым. Наконец, глаза П-3 закрылись, и облако напряжения, окружавшее его тело, растаяло, сменившись грубым мурлыканьем. В комнате воцарилась плотная тишина, прерываемая только звуком ногтей, царапающих короткую бороду П-3. Медленный, ритмичный и обдуманный. Сеченов краем глаза взглянул на робота. — Это грубое искажение ситуации. Я просто редактор — я слежу за тем, чтобы все происходило в необходимом порядке, и извлекаю или изменяю то, что не идет на пользу общему видению, — тон Сеченова стал острым, как лезвие ножа. Захаров рассмеялся. Звук был холодным, электронным. Отчетливо нечеловеческим. — Знаю, что мы годами шутили насчет того, чтобы играть в бога, — справлялся робот в перерывах между схватками, — но это уже перебор, даже по твоим стандартам. П-3 мгновенно сбросил с себя все свои земные удобства и попытался повернуть голову в сторону Захарова. Но руки Сеченова оставались твердыми — стальные балки, удерживающие его агента на месте. Он провел большим пальцем по слегка приоткрытым губам П-3, задержавшись на нижней, пока черный цвет не скрыл сине-фиолетовые радужки П-3. Сеченов кивнул, и П-3 обхватил ртом большой палец своего хозяина, послушно посасывая его. Когда Сеченов отстранился, за ним последовала толстая струйка слюны, соединяющая одно с другим. Он вытер им П-3. Где другой бета-коннектор? Захаров увеличил руку Сеченова, наблюдая, как ногти скользят по шее П-3 и под толстую водолазку, оставляя на бледной коже тонкие красные отметины. — Хороший мальчик, — прошептал он П-3. Агент выгнулся дугой, когда руки Сеченова скользнули дальше, вниз по телу П-3, расстегивая молнию на его комбинезоне до паха. Он сделал паузу, положив пальцы на живот П-3, затем посмотрел на Захарова, прежде чем задрать низ рубашки под мышками. — С уважением, — сказал Сеченов, хватая одну из округлых грудных желез П-3. — Я не думаю, что это источник твоего гнева или сожаления, Харитон. Захаров молча наблюдал, как его бывший коллега лапает свою игрушку, униженный, но очарованный тем, как П-3 уступил всему этому. Захваты, щипки и тискания. То, как П-3 обнажил свои острые зубы, пока Сеченов крутил розовый сосок. Но что его ужаснуло, так это желание присоединиться — любопытство того, как бы отразились ощущения, если бы он все еще был внутри перчатки. — На самом деле, — продолжил Сеченов, — я думаю, твое разочарование проистекает из того факта, что мне удалось то, что не удалось тебе. — Он убрал руки с П-3. Несмотря на то, что Захаров знал, что это, должно быть, какая-то тщательно продуманная ловушка, он бросился вперед. Кому-то нужно вернуть Дмитрия Сеченова на землю, если не устранить его полностью. Внутреннее сообщение предупредило его, что системы оружия подключены, и когти, заточенные до толщины листа бумаги, выскользнули из ногтевого ложа. Крепкая, как железо, хватка перехватила его мускулистое запястье, и он посмотрел в ухмыляющееся лицо Пи-3. Почему бы не использовать Коллектив? Зачем прибегать к Нечаеву? Какова точка зрения Сеченова? — Ты облажался, ХРАЗ! Захаров не почувствовал боли как таковой, но он также не оценил ощущения от удара ноги о шасси или предупреждения о гироскопическом балансе, которые прозвучали у него в ухе. Он споткнулся, и П-3 схватил его, прижав к книжной полке. — Честно? Я думал, ты будешь больше сопротивляться, — сказал П-3. — После всего того, что ты заставил делать мое тело. В отличие от П-3, тело робота не было предварительно запрограммировано с многолетним боевым опытом. С другой стороны, его выходная мощность намного превосходила полимеризованные мышцы киборга и скелет. Захаров отбросил П-3 взмахом руки, но мужчина только споткнулся, а не упал. — Товарищ майор, — сказал Захаров, глядя на диван, где в ожидании стоял Сеченов, засунув руки в карманы брюк. На его лице застыло непроницаемое выражение, но его золотистые глаза следили за роботом. — Я повторю, что человек, о котором вам следует беспокоиться, стоит у вас за спиной. — Я больше не поведусь на эту дерьмовую песню. П-3 обошел Захарова, голая кожа блестела там, где его обнаженный торс потел. Он облизнул губы и нанес левый хук в лицо робота, который Захаров с трудом блокировал. Он схватил левую руку П-3, оказав достаточное давление, чтобы заставить киборга вздрогнуть. Вот. Еще раз. Скучное присутствие соединительного порта внутри перчатки. Не тот, к которому он привык, а что-то другое. Что-то новое. Сигнал неактивный и не имел отношения к атакующим возможностям перчатки, но Захаров чувствовал связь с ним глубоко внутри своего полимерного нутра. Он повернулся, чтобы встретиться взглядом с Сеченовым, но мужчина ничего не сказал, довольный тем, что его эксперименты продолжаются в их бессмысленной потасовке. — Что бы ты сделал, если бы я убил твоего питомца? — спросил Захаров. Сеченов потер подбородок. — Ты бы этого не сделал, — ответил он. — Даже если бы майор Нечаев обнажил перед тобой горло и молил о смерти, ты бы оставил его в живых. В этом я уверен. — Дмитрий, так же уверен, как и в том, что поступил правильно с Коллектив 2.0? — Да, — Сеченов изучал своего коллегу. — Так же уверен, как и я, что к концу вечера ты согласишься с моей точкой зрения. Мягкая, почти отеческая улыбка. Она не коснулась его глаз. Захаров упал на пол, когда его ноги выскользнули из-под него. — Полагаю, ты забыл, кто был твоим настоящим противником, придурок, — упрекнул П-3. Они упали на землю, П-3 прижал руки Захарова над головой и обхватил талию робота коленями с обеих сторон. Полимеризованные руки киборга напряглись под действием силы, необходимой для удержания танцора на расстоянии, а его обнаженный торс задрожал от напряжения. Он ухмыльнулся, сверкнув рядом зубов. Сенсоры Захарова уловили движение. Сеченов освободил свое место возле дивана, чтобы опуститься на колени позади П-3. — Волшебник, — предупредил П-3, — тебе нужно держаться подальше. По крайней мере, до тех пор, пока я не смогу поставить этого дерьмового слизевика на место. — Ммм, — промычал Сеченов. — Нет. Меня это не беспокоит, и тебя тоже не должно беспокоить, Сергей. П-3 начал протестовать, но Сеченов заставил его замолчать, перекинувшись через его спину и положив подбородок на плечо П-3. — Б-босс, сейчас — э-э— неподходящее время, — хватка П-3 ослабла, когда Сеченов прижался к нему, вдавливая бедра в зад агента. — Ты мне противоречишь, мой мальчик? — зубы сомкнулись на мочке уха П-3 с такой силой, что пошла кровь. — Нет, — простонал П-3. Он усилил хватку вокруг запястий Захаровой, не столько для утверждения доминирования, сколько для того, чтобы успокоиться. Он прикусил губу. — Я-я —извини. — Я так не думал, — Сеченов запечатлел легкий поцелуй на виске П-3. Он тер палатку между ног П-3, пока агент не заскулил и не начал двигаться в встречном ритме против ладони своего хозяина. — Ты собираешься трахнуть его прямо на мне? — с отвращением спросил Захаров. К его огорчению, в его кишках затеплилась какая-то извращенная надежда. — Ты был бы против этого? — с улыбкой возразил Сеченов. Чернота его зрачков почти поглотила золотистую радужку, и он вздохнул, просунув руку под комбинезон П-3 и взявшись за член мужчины. — Я бы позволил тебе трахнуть его самому, но у меня не было времени оснастить твою модель необходимыми дополнениями. — Настоящая пародия, Дмитрий, — прошипел Захаров с легкой ноткой разочарования. Когда он наблюдал, как П-3 дрожит и стонет, вернулся укол ревности. Ему захотелось разбить маленькую игрушку Сеченова, заставить его выкрикивать его имя. Делать с ним вещи, которые заставляли бы его тосковать по Захарову, всякий раз, когда он катался на своем драгоценном Волшебнике. Это была иррациональная, граничащая с животной потребностью заявить права на то, что принадлежало его сопернику. И Захаров ненавидел себя за это. Он мог бы покончить с П-3 и его куратором прямо здесь и сейчас — положить конец всему этому фиаско — взять альфа-коннектор и восстановить мир в гораздо лучшем состоянии, чем его недалекий коллега. Дерзость всего этого. Сеченов не принял никаких мер предосторожности — или таких, которые Захаров мог обнаружить, — практически отдавшись на милость полимерного отголоска человека, которого он эксплуатировал в жизни и смерти. И все же… — Мой Сергей такой симпатичный, тебе не кажется? — промурлыкал Сеченов на ухо П-3. Голова и плечи П-3 поникли, его лоб уперся в корпус робота. Горячее дыхание и слюна капали на ключицу Закархова, а более густая жидкость собиралась возле его пупка. П-3 выгнул спину, как кошка во время течки, руки скользнули вверх по рукам робота, пока их пальцы не переплелись. Скользкий звук соприкосновения плоти с плотью наполнил воздух, нижняя часть тела П-3 дернулась, когда он толкался в подставленную руку Сеченова. Он тихо застонал в металлическое горло Захарова, забыв обо всем, кроме необходимости получить удовольствие. — Пожалуйста, — захныкал он в челюсть Захарова, затем сглотнул. — Пожалуйста, Дмитрий, мне нужно… — Что тебе нужно, Сергей? — Сеченов уткнулся носом в затылок П-3 и осторожно снял зубами ленту, скрепляющую его косы. Его рука дернулась, изогнулась таким образом, что его агент едва не упал в обморок, и П-3 зарыдал рядом с Захаровым, боль написана на резкой дрожи его тела. — Я не умею читать мысли, поэтому спрашиваю. Ужасная шутка. Руки Захарова дрогнули, но хватка питомца была твердой, как скала, и непоколебимой — крепкой, как алмаз. Противодействие этому потребовало бы огромных усилий, и, к неудовольствию Захарова, он был очарован происходящим. Было приятно наблюдать, как Сеченов разбирает свою игрушку, кусочек за кусочком. То, как кого-то столь внушительного, как П-3, можно просто отколоть, пока не осталось ничего, кроме необработанной сердцевины мужчины, остро нуждающегося в привязанности. Точная психологическая подготовка во всей красе. — Мне нужно кончить, пожалуйста — ах! — умолял П-3, его горячее дыхание касалось сенсоров Захарова. — Это было бы несправедливо, не так ли? — рука Сеченова перестала двигаться, и П-3 испуганно вскрикнул. — А как же Харитон? — Что — хргх— с ним? — выдавил П-3 сквозь зубы. Сеченов нахмурился, а П-3 взвизгнул от чего-то похожего на боль. Его пульс вышел из-под контроля, тело содрогнулось. — Что это было, мой мальчик? — слова режут остро и глубоко, погружаясь в П-3, как нож для колки льда. Агент захныкал и пробормотал пространные извинения, скрючившись, несмотря на свое скомпрометированное положение. Его дыхание стало прерывистым, затрудненным, биометрические данные не могли выровняться под давлением отрицаемого оргазма. — Как я и говорил, — продолжил Сеченов. Он осторожно запустил пальцы в волосы П-3, распуская тугие косички, пока пряди не упали на красное лицо его игрушки. — Нам нужно осмотреть Харитона. Это, прежде всего, калибровка. — Тебе не нужно так эвфемистично облекать свои извращения, Дмитрий, — вздохнул Захаров. — Дай мне свою руку, мальчик, — приказал Сеченов П-3. Дрожа, агент подчинился. Он отпустил Захарова, изменив свою форму таким образом, чтобы удовлетворить просьбу Сеченова, но сумел только рухнуть на андроида. Сеченов поднял его, прижал П-3 спиной к своей груди, проводя руками по гибким изгибам. Лицо П-3 исказилось в гримасе блаженной муки. Его тяжелый член свисал из v-образного соединения у основания комбинезона, его сердитый красный кончик выглядывал из крайней плоти и обильно сочился. Она висела в точной пропорции с остальной частью его тела, делая вид намного более непристойным, по мнению Захарова. Сеченов запутался одной рукой в перчатке П-3, а другой обхватил свой живот. Он сжал основание, и П-3 скорчил гримасу. — Я потратил много времени на просмотр данных, — сказал Сеченов, прокачивая П-3 с ледяной скоростью. — И стало очевидно, что вы двое установили своего рода связь — что, безусловно, неудивительно. — Большой палец опустился под крайнюю плоть, потирая чувствительную головку. Золотые глаза повернулись к роботу. — Итак, я решил проверить гипотезу. Сеченов нежно поцеловал П-3 в щеку и вставил большой палец в красную звезду в центре перчатки. — Что ты… Ранее не обнаруженный модуль, расположенный у основания позвоночника Захарова, ожил и подключился к локализованному потоку данных. Оно проникло в его нервный рецептор, установив контакт со сложной, но знакомой матрицей. И внезапно волна сенсорных данных обрушилась на него. От нуля до тысячи за одну пикосекунду. Пузырь оцепенелых реестров превратился в натянутые нервы, доведенные до предела чувствительности, и в центре всего этого — нарастающий, бушующий ад, расположенный у основания его позвоночника. — Кончи для меня, — прошептал Сеченов П-3. Захаров закричал, его системы не смогли вместить исключительное чувство удовольствия, внезапно нахлынувшее на него. В его поле зрения появились искусственные цвета, а также статика, текстуры и изображения, которым не хватало человеческого эквивалента. Его тело охватили ощущения, которых он не испытывал годами, — переживания, от которых, как он думал, он наконец избавился. В конце концов, цифровая дымка и хроматические аберрации начали спадать; их сменила тупая боль, порожденная удовольствием, но также предназначенная для того, чтобы избавиться от него. Он провел стальной рукой по молочно-белой коже, которая обожгла его внезапно чувствительный живот. Она легко скользнула между его пальцами. Он посмотрел мимо нее на покрытое красными пятнами лицо П-3. Слипшиеся от пота пряди волос прилипли к его щеке и лбу, когда он захныкал с открытым ртом. — Видишь ли, — сказал Сеченов, улыбаясь, — я понял, что мог бы снабдить тебя половыми органами и всеми необходимыми улучшениями нервной системы, или… Захаров почувствовал, как рука скользнула по придатку, который не принадлежал ему, и зашипел. Когда мир вернулся на круги своя, чувство перевозбуждения обрушилось на него, как грузовик. Пальцы сжимались и скользили, уговаривая его — но не его — сопротивляющийся член вернуться к жизни. Это причиняло боль. Каждое любовное поглаживание, которое, казалось, знало точное давление, которое нужно было оказать в определенном месте. Ослепительный взрыв вышибленных нервов, вынужденный восстанавливаться слишком быстро. — Я мог бы просто использовать то, что вы двое уже создали. Губы коснулись его — нет, П-3 — шеи. Затем язык, затем острый укол зубов. Ленты желания защекотали основание позвоночника Захарова в сочетании с отдаленной, приглушенной эмоцией, которую он не мог полностью разобрать сквозь ураган избыточных ощущений. — Несмотря на все твои жалобы на человеческое тело, — продолжил Сеченов. — Я отчетливо помню, что тебе понравилась эта часть. Только не жидкости, не очистка и не подготовка. К счастью, моему Сергею нравится все это. Итак, теперь вы оба можете иметь то, что хотите. Что-то твердое прижалось к его заднице. Нет, не моей — П-3. Он прижался к нему, ища давление — что-то, что могло бы наполнить его. Это было несправедливо — это было несправедливо, что он был вынужден терпеть выходки этого глупого робота и все еще ничего не имел внутри. Он не сделал ничего, что могло бы вызвать гнев Дмитрия. П-3 — Захаров — захныкал, чувствуя, как его полу-вялый член начинает набухать под ловкими пальцами Сеченова. Его рот наполнился слюной при мысли о твердом члене, который скоро наполнит его. — Что это? — закричал Захаров, выгибая спину и хватаясь за голову. Концентрация П-3 сбилась вместе с ритмом, и он моргнул. — Какого хрена? — захрипел П-3. — Просто сосредоточься на мне, мой мальчик, — инструктировал Сеченов. Его рука скользнула вниз по спине П-3, обхватила круглую задницу агента, затем прижалась к его дырочке. П-3 задыхался, ощущая тупое давление сквозь толстый материал своего комбинезона, желая всего, что мог дать ему Сеченов. Захаров тоже чувствовал это — потребность, поток отчаяния. Желание в его самой мощной форме. Сеченов убрал волосы с лица П-3 и опустил его на пол, убедившись, что тот стоит лицом к роботу. Затем он подошел к Захарову, поставил ноги по обе стороны от танцора. Во внешности министра не было ничего необычного, за исключением заметной выпуклости на его брюках. Мгновение он просто смотрел. После этого он присел, упершись ногами в пол, и провел рукой по мускулистому корпусу Захарова. — Я уверен, что это всегда было упражнением в полезности, — сказал Захаров, борясь с желанием последовать примеру Сеченова. — И больше ничего. — Раньше мы развлекались, Харитон, — возразил Сеченов, опускаясь на колени. Он провел пальцем по гладкому холмику между ног Захарова, и робот выгнул спину. — Тебе всегда нравилось склонять меня над своим столом и давать мне все, о чем я просил. — Черт! Ах! — П-3 громко хрюкнул. Захаров тоже чувствовал это — спираль внутри его живота сжималась и разжималась, медленно приближаясь к точке невозврата. Он протянул руку, сжимая пах Сеченова через слои ткани. Это вызвало у мужчины нехарактерное шипение, и Захаров почувствовал чье-то присутствие в глубине своего сознания, как автостопщик, задержавшийся вне досягаемости. — Чертовы ебучие пироги, — автоматически продекламировал Захаров, не задумываясь. Или, по крайней мере, без участия его собственных мыслей. Он побледнел. Сеченов рассмеялся, в его золотистых глазах вспыхнул восторг. Теперь все шло своим чередом. — Похоже, что это все еще нуждается в некоторой доработке, — сказал Сеченов, затаив дыхание, сжимая руку Захарова. — Некоторой? — огрызнулся Захаров, не веря своим ушам. Он нашел яйца Сеченова и грубо погладил их, вызвав у своего коллеги болезненные звуки. Жало неправильности осветило его разум, как будто ему не разрешалось прикасаться без явного разрешения, но Захаров отбросил это в сторону. Он определенно не был П-3, и Сеченов не имел на него такого влияния.—
Губы столкнулись в жестоком, собственническом столкновение. Сеченов сжал челюсть П-3, забирая и отнимая своего подчиненного, который добровольно сдался. Боль пронзила нервы, когда он прикусил нижнюю губу П-3 достаточно сильно, чтобы пошла кровь. Затем вкус — железо и медь, объединенные в смесь и обработанные абстрактным цветом. П-3 шире открыл рот, приглашая покрытый кровью язык скользнуть по его собственному. Сеченов схватил П-3 за волосы и сильно дернул. Захаров издал синтетический стон в тандеме с П-3. Два голоса, двое мужчин. Синхронно друг с другом. Ощущения как там, так и не там, сведенные в единый опыт, распределенный между двумя сущностями. Захаров взялся за тонкую рубашку Сеченова и притянул двух мужчин к себе невероятно близко, втиснув П-3 между ними, как кусок мясного деликатеса. Сеченов действительно превзошел самого себя, но извращенность всегда выявляла в людях как лучшее, так и худшее. Министр не был исключением из правил. Теперь нежный поцелуй. Целомудренный, но глубокий. Страстный совершенно по-другому. Сеченов оттянул нижнюю губу П-3, нежно посасывая рану, пока тот агрессивно накручивал темные пряди волос на пальцы. Он осыпал своего питомца похвалами, голос становился все слаще в такт неуклонному нарастанию боли. — Мой мальчик… Такой, хороший для меня… Чистое совершенство… Когда он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, ярко-красные пятна появились на его губах и бороде. Он встретился взглядом с Захаровым и медленно слизнул их. Робот поднес руку к лицу Сеченова и провел большим пальцем по рту человека, затем провел рукой по его волосам. Чувство осязания было рассеяно — отфильтровано через нервную систему другого, затем переосмыслено во что-то, что его форма робота могла понять. Конечно, странный опыт, но не менее мощный, чем его воспоминания о плоти. Сеченов одарил своего друга подобием улыбки, прежде чем вернуть свое внимание к П-3. Еще несколько слов похвалы. На этот раз больше зубов на его груди, оставляя синяки на коже прямо рядом с бледным шрамом. Было больно, но мягкое прикосновение губ смягчило жжение, а подбадривающий шепот подействовал как успокаивающий бальзам. Удовольствие и боль в равных дозах, удерживаемые на острие ножа сенсорной перегрузки. Жар нарастал в животе П-3, медленно распространяясь внутри и вокруг основания позвоночника. Его нервы плавали в знакомой неопределенности, когда их было слишком много, но едва ли достаточно. Отчаянно нуждающийся в последнем небольшом толчке, чтобы опрокинуть наполненную водой чашку — или бросить в ее содержимое кусочек необработанного лития. Последнее больше подходило для П-3, каким бы взрывным и нуждающимся он ни был. Параллельное желание просачивалось из специализированного блока в позвоночнике Захарова, становясь сильнее с каждым поцелуем и сладким словом. На далеком горизонте витала требовательная преданность, просто вне поля зрения, угрожая заразить его разум. Захаров схватил Сеченова за волосы и потащил его наверх. Его губы приоткрылись в экстазе, и теперь темные глаза весело смотрели на его друга. — Это не… э-э… сработает, — заикаясь, пробормотал Захаров, борясь с острой потребностью в большем. Покорить эту вершину и получить то, чего жаждало его — нет, тело П-3. — У меня есть теория, — сказал Сеченов, проверяя хватку робота и прикусывая губу с едва слышным стоном. — Люди остаются самими собой, независимо от своего тела. Человек — это его разум, и этот образец себя остается, в некотором рудиментарном виде, независимо от того, где он существует. — Ты всегда был из тех, кто несет философскую чушь на грани оргазма, — предостерег Захаров. — Это помогает очистить разум. Оргазм, — удовлетворенно вздохнул Сеченов. — Позволяет взглянуть на вещи в перспективе. — И я бы поспорил, что твоя гипотеза не выдерживает критики, поскольку исходит от человека, который навязывает свой ‘шаблон’ миллионам других, — Захаров с силой взял Сеченова за подбородок, и его друг ухмыльнулся, прищурив глаза от того знакомого наслаждения, которое они всегда испытывали во время секса. — Ты бы этого не сделал, Харитон? — Сеченов провел большим пальцем по губам хнычущего П-3, собирая капельку крови. Он демонстративно слизал ее со своего пальца. — Если бы ты был на моем месте, конечно? Захаров схватил Сеченова за задницу, стальные пальцы крепко и собственнически сомкнулись на хрупкой человеческой плоти. Напоминание о том, что он мог бы вонзиться в ткани Сеченова, как теплый нож в масло, еслибы захотел. — Я бы сделал это лучше, Дмитрий, — прошептал робот голосом, затуманенным помехами. Сеченов сверкнул ему улыбкой, до краев обнажившей зубы, и Захаров впился в него пальцами достаточно глубоко, чтобы оставить десять отчетливых синяков. — Если бы только это было правдой, — пробормотал Сеченов, прижимаясь губами к красной звезде в центре лба Захарова. Он откинулся на корточки, положив руки на четко очерченные изгибы живота П-3. Сеченов улыбнулся своему агенту — не хищной улыбкой, которой он одарил Захарова, а нежной улыбкой, полной обожания и желания. Он погладил мужчину по щеке, и П-3 взглянул на него сквозь мокрые ресницы, грудь тяжело вздымалась. Его набухший член неудержимо пускал слюни на твердые линии живота. — Сергей, — сказал Сеченов с такой слащавой привязанностью, которую он не мог подделать. — Мне нужно, чтобы ты продержался еще немного. Как ты думаешь, ты сможешь это сделать, мой мальчик? — Он провел тыльной стороной своих гибких пальцев по лицу П-3. Агент громко сглотнул и кивнул головой, застонав, когда Сеченов коснулся его забытого члена. — Мне нужно, чтобы ты сказал это, — проинструктировал Сеченов твердым тоном. Он провел большим пальцем рисуя нежные круги вокруг отверстия уретры. От этого по П-3 и Захарову пробежали электрические разряды. — Используй свои слова. — Я-Я, — П-3 заикался под взглядом Сеченова, царапая ногтями углубления в кафельном полу. Он сглотнул и собрался с духом, пытаясь побороть угольный пожар, бушующий у него внутри, даже когда Сеченов массировал его головку. Слюна потекла из уголка его рта, когда он выдавил. — Нет, пока ты не скажешь, Дмитрий. — Хороший мальчик, — проворковал он. — Ты знаешь, что случится, если ты кончишь слишком рано. П-3 захныкал. По указанию Сеченова трое мужчин переместились, или, точнее, Захаров перетащил П-3 туда, куда ему было нужно. Он встал на колени между ног агента, в то время как Сеченов расположил голову П-3 между своих бедер, лениво накручивая на пальцы потные пряди волос. Он оглядел беспорядок на П-3 — яростный красный румянец покрывал все, что было к северу от его сосков, и его мощное тело дрожало, изнывая от боли на краю пропасти. Преком пригладил спутанные темные волосы между пупком и пахом, и его член дернулся — сердитый, багровый, вены практически пульсировали от огромного количества крови, наполняющей орган. Захаров чувствовал себя таким же разбитым, как и его коллега, но, к счастью, у него не было внешних средств показать это. — Сергей, подтяни колени к груди, — инструктировал Сеченов со всем терпением в мире. П-3 подчинился, просунув руки под усиленные наколенники комбинезона и подтянув переднюю часть бедер на одном уровне с туловищем. Его босые ноги болтались в воздухе, а пуленепробиваемый полиэстер комбинезона идеально подчеркивал изгиб его задницы. — Открой его для меня, — небрежно сказал Сеченов Захарову, как будто они обсуждали политику за чашкой кофе, а не оскверняли его игрушку — и Захарова, соответственно. — Как и с помощью чего? — Твои пальцы, очевидно, — Сеченов расстегнул штаны, позволив своему твердому члену выпасть прямо на лицо П-3. Толстый и разгоряченный. Толстая вена внизу скользнула по чувствительным нервам губ агента. — Ты один из самых умных людей на планете, я позволю тебе разобраться с остальным. Захаров поймал себя на том, что касается приблизительного места, где у него должен был быть рот — осознав присутствие фантома. П-3 издал голодный скулеж, и желание захлестнуло робота. Та отчаянная нужда, которую он никогда не испытывал как человек — неутолимая потребность, которую нужно удовлетворить. Горячий язык прижался к нижней стороне члена Сеченова, и П-3 с жадным вниманием облизывал ствол. В ответ министр положил руку на горло П-3 и прижал влажный кончик к губам агента. Он скользнул ему в рот медленными и ленивыми движениями — ровно настолько, чтобы он мог пососать и провести по нему своим ловким языком. Сеченов издал тихий стон одобрения, на его щеках появился легкий румянец. Его взгляд метнулся к Захарову, и робот почувствовал соль на вкусовых рецепторах, которые не принадлежали ему. — Он ждет, Харитон, — сказал он, скармливая П-3 свой член. Понемногу. Кусочек за кусочком. Достаточно, чтобы насытить обжигающе горячую пещеру его рта, когда он ввалил щеки и умолял о большем, со слезами в уголках его глаз. Но Захаров не мог сосредоточиться на способе разорвать серую ткань комбинезона П-3. Он был слишком занят, потирая лицевую панель, пытаясь смириться с ощущением толстого предмета, вторгшегося в его несуществующий рот; тыча пальцем в мягкую палитру, он сокрушался о своей неспособности покачать головой. Однако, как характерно для Сеченова — осуществлять точный контроль в ущерб себе. С другой стороны, физические аспекты секса его никогда особо не волновали больше, чем Захарова. В этом они были похожи — понимали мир через оппортунизм. Искали следующий кусочек следующей головоломки в бесконечной игре. Наконец, Сеченов засунул свой член по самую рукоятку, втиснув его в горячий канал горла П-3. Он зашипел и погладил симпатичную выпуклость на шее П-3, явно очарованный. Он полностью вышел и снова вошел. Затем он начал всерьез трахать горло П-3. Захаров потянулся к своей шее, потирая толстые связки мышц из сплава, постанывая в такт агенту. У него закружилась голова. Член в сочетании с твердыми пальцами на его горле заставляли его легкие гореть, остро нуждаясь в кислороде. В то же время он не хотел, чтобы Сеченов отстранялся или покидал его тугое горло. Он хотел, чтобы Сеченов был внутри него и вокруг него — касался и заполнял каждую его частичку, как миазмы. П-3 зашипел, когда Сеченов вытащил член, хватая ртом воздух. Он шлепнул его по щеке, растекаясь струйками слюны и мутным осадком по его бороде. Сеченов вздрогнул, рука сжала основание его члена, и П-3 повернул голову, чтобы догнать его. Разочарование царапнуло изнутри их объединенные умы. — Тебе придется простить меня, мой мальчик, — выдохнул Сеченов сквозь зубы. — Я уже не так молод, как был когда-то, и как бы мне ни хотелось разрисовать твое хорошенькое личико, я должен сделать выбор. П-3 хмыкнул, недовольно нахмурив брови. Но он сменил тон, как только три пальца проникли ему в рот, грубо тыча в язык и горло. Срочность ударила Захарову в лицо, вытеснив ощущение кончиков пальцев, проводящих языком по задней стенке его горла. Он издал механический стон, затем протянул руку между ног, нажимая на гладкий холмик. Глаза П-3 широко раскрылись, и он практически подскочил с пола, поддавшись приступу кашля. Захаров погнался за этим зудом, мир растворился в звуках и ощущениях. Он упал вперед, и чья-то нога толкнула его сбоку в голову. П-3 не мог произносить слова, набитый пальцами Сеченова, как нуждающаяся сука, которой он был, но он все еще мог думать. — Не, — казалось, говорил он, руководствуясь чисто ментальным намерением. — Это касается не только вас, товарищ майор, — заявил Захаров. Робот обнажил руку, поглаживая гладкий металл. От этого фейерверк срикошетил вверх и вниз по его позвоночнику. Его зрение аберрировало; пиксели превращались в фантастические цвета по мере того, как взрывоопасный розовый нарастал и нарастал. Это была чисто механическая параллель тому, что он чувствовал, скатываясь с П-3. Цвет вместо огня. Статика вместо возбуждения. П-3 оторвался от пола, крепче вцепившись в ноги, держась изо всех сил. Сеченов просто убрал пальцы и вытер их о лицо своего агента. Выражение его лица сменилось на выражение ленивого разочарования, но он ничего не сказал. Ему не нужно было говорить. Один только взгляд заставил П-3 взволноваться. Без предупреждения Захаров убрал руку со своего лобкового бугорка и показал единственный коготь. Глаза П-3 расширились, но робот не направил его на Сеченова. Вместо этого он разрезал нижнюю часть комбинезона, подставив дрожащую розовую дырочку мужчины прохладному воздуху офиса. Поджатые губы Сеченова растянулись в натянутой ухмылке. Захаров уколол один из своих пальцев и сжал. Прозрачный полимер пузырился из раны, и он пропустил его между пальцами, тщательно покрывая их. — Помни, что я сказал, Сергей, — задумчиво произнес Сеченов, проводя пропитанными слюной пальцами по распущенным волосам П-3. Два толстых металлических пальца вошли внутрь П-3 без каких-либо дразнящих предисловий. Они заставили его маленькую дырочку открыться с помощью подлого растяжения и резкого ожога, а затем оставались заблокированными на месте, пока кольцо мышц сокращалось, пытаясь приспособиться к их присутствию. — Твой, — сказал Захаров голосом, едва различимым из-за помех, — твой хозяин получает от тебя много пользы, не так ли? — Зачем так неоправданно грубо, Харитон? — спросил Сеченов. — Да, придурок! — выдавил П-3 сквозь стон. — Ты чувствуешь то же, что и я, перчатка. Это такая же твоя фантазия, как и моя. Захаров вытащил, затем засунул пальцы обратно внутрь, вызвав резкий крик П-3. Очарованный, он уставился на маленькое кольцо, наблюдая, как оно меняется от светло-розового до набухшего красного по мере того, как он накачивал его внутрь и наружу, прозрачные шарики полимера вытекали из-за плотной посадки. Постепенно тело П-3 перестало сопротивляться вторжению, и его мышцы расслабились. Он заскулил, сжимая свои бархатные внутренности вокруг пальцев, жаждая большего. Захаров подчинился, бесцеремонно сунув третий палец. Он споткнулся, едва не упав на месте. П-3 казался почти таким же, глаза закатились назад. Он принимал жесткие поршневые толчки пальцев Захарова, борясь с каждым внутренним порывом отпустить, отдаться поднимающемуся пузырю в его кишечнике. Пальцы были огромными, толстыми, они касались всего внутри него сразу. От них ничто не могло укрыться. Боль быстро уступила место удовольствию, и П-3 поднял взгляд, на золотистые глаза Сеченова. Все для него — больше никого не существовало в тот момент. П-3 застонал и потерял контроль. Захаров упал на пол, их связь временно прервалась под тяжестью пьянящих помех. Удовольствие разлилось по каждой клеточке его тела, вызвав тысячу предупреждений об ошибках и остановке. Его стальное тело казалось тяжелым, бесполезным, нервы подвергались повторной калибровке и многочисленным перезагрузкам. Но его разум — его полимерное «я» — пел. Тепло наполнило его наряду с облегчением, которое пришло от того, что он был желанным и о нем заботились. Подождите… что? Тело робота снова подключилось к сети, и полученное из вторых рук впечатление о чужой психике стало реальностью, когда Захаров и П-3 восстановили свою связь. Он перевернулся на бок и почувствовал, как Сеченов агрессивно перемещает своего питомца по своему вкусу, поднимая зад П-3 вверх, широко расставляя ноги и опуская голову. Захаров наблюдал, как Сеченов раздвинул задницу П-3 и громко что-то сказал. Робот отключил свои внешние системы и перенаправил все на сигнал, а затем… Все было как раньше. Сам, прикрепленный к П-3, но лучше—понятнее. Он смотрел глазами П-3, чувствовал острое беспокойство и предвкушение этого человека, как будто они были его, а не чувствами, существующими одновременно с его собственными. — Прости, Дмитрий, — выдавил П-3. Изо рта его горячими прядями потекла слюна, и он заскребся об пол в поисках опоры. — Я полагаю, это то, что есть, — голос Сеченова щекотал уши П-3, как успокаивающая волна. Что-то горячее и тяжелое упало на дырочку агента, и он заскулил. — Но ты знаешь, как это работает, мой мальчик. Сеченов вошел внутрь и наполнил его по самую рукоятку одним быстрым движением. П-3 закричал. Его тело сжалось вокруг члена, мышцы пытались отвергнуть его присутствие. Тупая головка царапала необработанные, перевозбужденные нервы, пока Сеченов играл с П-3 — едва заметными толчками, все это растирало этот измученный комок внутри него. Это было больно. Слезы текли по его лицу, когда Сеченов отклонился назад, выходя полностью оставив только кончик, и погружался снова. Снова и снова. Он задавал жестокий темп, глубоко трахая П-3, с предельной точностью. Он никогда не промахивался, всегда потирая простату. Ударяя по ней снова и снова, пока боль не переросла в удовольствие, настолько сильное, что П-3 едва мог дышать. П-3 хватался за лицо, рвал на себе волосы и скальп, крича, когда Сеченов выбил из него дух. Дмитрий наполнил его — всеми способами, которыми он хотел, и способами, о которых он даже не подозревал, что они ему нужны. Потекли слезы, становясь чем—то более глубоким — сложным набором эмоций, которые он в данный момент не был способен понять. Он внешне рыдал, когда Сеченов покрывал поцелуями основание его черепа и прижимал их тела друг к другу. — Вот где твое место, — сказал Сеченов со сдержанным восторгом. — В моих руках. Рядом со мной. Мой верный Сергей. Он взял П-3 в руку и начал поглаживать в такт своим толчкам. Член агента дрогнул, заныв от чрезмерной стимуляции, но после нескольких слов ободрения он неохотно начал наполняться. — Это… э-э… слишком много, Дмитрий, — пробормотал он и прикусил верхнюю часть своей перчатки. — Я не могу… У П-3 не хватило слов, когда вернулся ослепляющий жар, вызванный умелым обращением Сеченова с его телом. Угли превратились в лаву за долю секунды. — Черт! — закричал П-3, сжимая безжалостный член Сеченова, желая, чтобы он мог остаться там, целуя его внутренности, навсегда. Дыхание министра стало затрудненным, а его ритм перерос в беспорядочную силу, больше не являющуюся воплощением совершенства. — Хороший мальчик, такой хороший, — прошептал Сеченов, вонзаясь в тело П-3. Затем он прижался своим тазом к заднице агента, входя так глубоко, как только мог, и постанывая в жесткий материал комбинезона. Сперма затопила П-3, проникла глубоко в его кишечник, пометив его. Сеченов остался там, погруженный в своего питомца, пока последние две струи окрашивали стенки прямой кишки П-3. Он мягко раскачивался, шепча похвалу на ухо П-3 и ускоряя движение своей руки. Воздух наполнился влажным шлепком кулака Сеченова и натужными стонами П-3. Затем Сеченов переплел свои пальцы с левой рукой агента, держа ее, рисуя круги на внешней стороне перчатки. Лицо П-3 сморщилось, зубы оскалились, когда он боролся за то, чтобы раскачать качающийся маятник внутри, доведя его до оргазма. Его внимание сосредоточилось на одной точке, и он открыл рот, почувствовав, как накатывает мощная волна… Соединение резко оборвалось, и Захаров снова погрузился в математическое оцепенение. Его глаза включились, и он увидел, как П-3 напрягся, переживая другой оргазм — их оргазм, который был у него украден, — полностью высохший и переходящий в бессознательное состояние. Сеченов разжал руку и вытащил своего агента, уделив мгновение тому, чтобы посмотреть, как мутная жидкость вытекает из отверстия П-3 и стекает по его мощным ногам. Он уложил измученного мужчину на бок и провел рукой по волосам П-3. Впервые в своей хаотичной жизни агент выглядел умиротворенным — на лице не было напряжения, а грудь поднималась и опускалась в легком ритме. Сеченов забрался обратно, застегнул молнию на брюках, затем, наконец, признал кипящего робота рядом с собой. — Было бы несправедливо наказывать его за твою глупость, — сказал Сеченов Захарову. Он поправил рукава своей рубашки, возвращая им первоначальные складки на сгибе локтя. Он склонил голову набок и уставился на П-3, в его улыбке было написано крайнее удовлетворение. — Или, может быть, я стал мягче. Мне становится все труднее отказывать ему в чем-либо, особенно сейчас… Тебе, например. Золотые глаза снова переместились на Захарова, и Сеченов поднял бровь. Когти медленно выскользнули из-под ногтей робота, и он сделал выпад, раскинув руки и ноги с грацией и плавностью, которые предполагала его форма танцора. Кровь потекла бисером. Кончик когтя Захарова коснулся шеи Сеченова. Этого было достаточно, чтобы доказать, что он мог заставить министра, ставшего смертным богом, истекать кровью. Он должен продвинуться дальше, проникнуть сквозь кожу, мышцы и кости ущербного человеческого тела Сеченова. Смотреть, как мужчина булькает и истекает кровью на полу, заливая красным затирку плитки. Свет вытекает из этих невыносимых золотистых глаз. Но Захаров этого не сделал. Двое долгое время смотрели друг на друга, ничего не говоря. Все, что Захаров мог слышать, был голос перед его мысленным взором — призрак предложения, сопровождаемый сложной матрицей воспоминаний и чувств. «Не», — говорилось в нем. Одно простое слово, обложенное тысячей абстракций. Захаров отступил, встав, даже когда его коллега остался стоять на коленях, поглаживая П-3. Сеченов не пошевелился, чтобы вытереть крошечную струйку крови. Она скользнула по его ключице и впиталась в белую крахмальную рубашку. — Хорошо сыграно, Дмитрий.—
П-3 стоял обнаженный на стеклянном балконе-пузыре, глядя на решетку переходов, которые составляли чрево Академии Следствий — лабиринт стальных кишок, извивающихся по внутренностям прогресса. Он глубоко затянулся сигаретой, вялый член непристойно покачивался в тусклом свете. — Теперь я это понимаю, — сказал Захаров, сжимая металлическими руками рельс цвета яичной скорлупы. — Даже если я не согласен. — Как скажешь, Захаров, — пренебрежительно сказал П-3, стряхивая золу на плиточный пол в клеточку. — Не то чтобы ты не видел мою голову снаружи и изнутри, до этого. — Вы не ошибаетесь, товарищ майор. Но мне нужно знать — вы искренне верите, что он поступит правильно? Пауза. П-3 бросил сигарету на землю и затоптал ее босой ногой. Он ухватился за поручень, втянув голову в напряженные плечи. Слабый свет бездействующих дорожек окрашивал его угловатый профиль в мягкие красные и синие тона. — Нет, — П-3 оттолкнулся от перил, отступая назад, шлепая ногами по холодной земле. — Но я также не думаю, что меня это волнует. Дмитрий — это все, что у меня есть. Ему по-своему не наплевать на меня и СССР. — Он скрестил руки на груди и кивнул роботу. — И тебя, я полагаю. — Ты мог бы убить его, — сказал Захаров, поворачиваясь лицом к П-3. — Бета-коннектор не позволяет ему остановить тебя. — Конечно, — сказал П-3, пожимая плечами. — Я мог бы. Но я не буду. Не то чтобы у меня много чего получалось без него. — Его сине-фиолетовые глаза уставились на пустую лицевую панель. — С другой стороны, лучше стоять по правую руку от короля, понимаешь? Захаров ошеломленно уставился на него в ответ. Это было пугающе самоосознанное заявление от кого-то, кого он привык считать полярной противоположностью рефлексии. При всех его недостатках, казалось, Майор учился. — Вы позволили бы миру сгореть ради него, товарищ Нечаев? П-3 смотрел в ответ кристально чистыми и сосредоточенными глазами. Он стряхнул пепел с сигареты на пол по черной параболе и прищелкнул языком. — Что мир сделал для меня в последнее время, Харитон? Искренний вопрос, даже если основная причина его недуга проистекала непосредственно из человека, которого он решил защищать. Захаров понял, однако, что П-3 понимал это. Он осознал мрачную сложность своих отношений с Дмитрием Сеченовым и все же решил принять это. К ужасу Захарова, он тоже обнаружил, что начинает соглашаться с оценкой агента их коллективного несчастья. Обстоятельства. По неизвестным причинам в глубине души он начал размышлять о запутанном, непрочном деле, которое он начал с Сеченовым много лет назад. Прокручиваясь в воспоминаниях со скоростью света, в точности без потерь, которую может позволить машинное воспроизведение. Он наблюдал, как П-3 собрал выбившиеся пряди своих волос и небрежно собрал их в маленький пучок. На лице мужчины не было никаких признаков опасения или сожаления — просто неумолимый взгляд в неизвестное будущее. Уверен, что Сеченов был бы рядом с ним, несмотря ни на что остальное. Захаров не смог присоединиться к нему, но он, по крайней мере, был готов выждать время и посмотреть, как пойдут дела. По крайней мере, он мог быть спокоен, зная, что однажды слабая плоть Сеченова умрет, но не он. Не Харитон Радеонович Захаров. Он будет жить вечно.—
Солнечный свет пробивался сквозь круглые бетонные конструкции, которыми украшены высокие стены главного офиса Челомской башни. Это превратило алюминиевые экстерьеры двухместных самолетов гигантские самолеты в расплавленное золото, вырезав линии на огромном, бесконечном пространстве. Захаров наблюдал, как миниатюрная тень одинокой Пчелы пронеслась мимо в поисках предмета для ремонта. Он стоял на пуантах бок о бок с П-3 с каменным лицом, заложив руки за спину и повернувшись спиной к красным стенам. Сегодня на нем такой же комбинезон, как и на его двойнике, но обычно он предпочитал совершать набеги на свой старый гардероб. Сеченов редко просил о его присутствии, поскольку П-3 был достаточно устрашающим для них обоих, но иногда министру просто нравилось хвастаться своими достижениями. Захаров провел большим пальцем по золотой полоске вокруг пальца и стал наблюдать. В нескольких шагах сидел Сеченов на одном из плюшевых красных диванов, обставлявших впечатляющее пространство. Он заговорил с взволнованным дипломатом на родном языке женщины, предлагая общие заверения и в целом используя свое обаяние. Он занимался этим все утро, медленно откалывая ее ледяную внешность, чтобы она раскрыла государственные секреты растущей шведской программы по квантовой механике. Захаров снова потер бета-коннектор — подтверждение. Он мог покончить с Дмитрием Сеченовым в любое время, он просто решил этого не делать. Решение. Его. Сознательный выбор. Его сознательный выбор. Сеченов вежливо рассмеялся шутке своего гостя и повернулся, чтобы одарить своего коллегу-робота улыбкой, радужки которой сверкали тем же золотистым цветом, что и усеченный фюзеляж. Как и самолет, они были пустыми, но обещали большое будущее.