Ты хочешь сказать ему «Нет!»

      Заскрипели половицы балкона. Гермиона вздрогнула и обернулась. В дверях стоял Гарри. Он засунул руки в карманы и внимательно смотрел на неё.       — Ты хочешь сказать ему «Нет».       — Ч-что… ты о чём? — Она сделала вид, что ничего не поняла, одновременно испытав странное чувство липкого страха.       — Брось, Гермиона. — Гарри тяжелым шагом прошел к ней и оперся на деревянные перила балкона. — Мне кажется, мы ещё давно договорились друг другу не врать.       Гермионе захотелось горько рассмеяться, и она рывком отвернулась, принявшись вглядываться бледный диск далекой луны. Из дома слышалось приглушенное пение.       Но Гарри продолжал неотрывно смотреть на неё — Гермиона чувствовала тепло его дыхания — и своим безмолвием заставлял её сердце стучать всё быстрее. В этот миг Гермиона поняла: он всё знает. Гарри — никогда не отличавшийся особой проницательностью Гарри — обо всём догадался.       — Ты меня осуждаешь? — честно спросила она, втайне даже от самой себя опасаясь утвердительного ответа, и сразу же стала оправдываться: — Конечно, Рон твой друг, и ты…       — Нет.       — Нет? — слабо переспросила Гермиона.       — Это твоё решение, — вздохнул Гарри. — И если ты считаешь, это правильным… Что же, так тому и быть. Мне дорог и Рон, и ты, Гермиона.       Она посмотрела на него, но Гарри уже умолк, уставившись куда-то вдаль. Только тусклый серебристый свет ночи освещал его лицо. Её удивила такая покладистая реакция. Гарри мог… как мужчина мог встать на сторону Рона — как становился практически всегда, но сейчас отчего-то не стал. И это тогда, когда он был женат на его сестре, а она-то едва ли окажет ей такую терпимость. Конечно, Джинни не станет проявлять грубость, но отношения их точно охладеют — в этом Гермиона не сомневалась. И всё же, несмотря на всё это, ей было интересно, о чём думал Гарри. О том, что она сошла с ума, раз решила отменить всё перед самой свадьбой, а он просто из дани уважения их дружбе так реагирует? Или о чём-то другом? Она молча проследила едва различимую в темноте линию горизонта и, поджав губы, отвернулась.       — Как ты понял?       Гарри чуть-чуть помолчал — видно что-то обдумывая — и потом со вздохом ответил:       — Гермиона, мы с тобой знакомы больше десяти лет. Мы жили в палатке вдвоём не день и не два. Ты правда думаешь, что сможешь скрыть от меня такое? — Действительно. Никто не знал её так, как Гарри. Она услышала, как зашаркали его туфли, и буквально ощутила, как он наклонился к ней, заговорив тише. — Не обижайся, но, если честно, я не понимаю, как об этом не догадались. Только слепой не видел твоего лица, когда Рон опустился на одно колено — и только Уизли решили, что это всё от шока и радости.       Гермионе захотелось провалиться на том же месте. Действительно, это было фиаско. И если всё стало очевидно ещё неделю назад, ей оставалось только горько покачать головой.       — Я плохая девушка.       — Ты плохая лгунья.       «Похоже тут не так много разницы», — пронеслось в голове у Гермионы. Однажды, ещё в детстве, она читала, что отношения — не только между парнем и девушкой, но и между людьми в целом — это мастерство своевременного подбора лживых слов и эмоций. Тогда ей это показалось сущей глупостью, но теперь правдивость этого выражения становилась более очевидной.       С Роном у них не задалось с самого начала. Да и Гермиона сказать не могла, хотела ли она этого с самого начала? Шла война, они думали, что не вернуться домой. Каждый день мог стать последним… А она всё-таки была женщиной — и, как бы Гермиона ни сопротивлялась, её женская натура давала о себе знать время от времени. Она тогда зареклась, что больше себе такого не позволит, но было поздно.       — Мы с ним слишком разные.       — Противоположности притягиваются.       — И ты туда же, — обессилела Гермиона. — Что же, уже всё равно.       Гарри промолчал, и она с горечью продолжила смотреть в тёмный небосвод. Если бы они тогда с Роном не поцеловались или если бы ей хватило стойкости объясниться с ним раньше, всех этих проблем бы не было.       — Когда ты ему скажешь? — вдруг спросил Гарри.       — Завтра.       Он развернулся и тихо переспросил:       — Завтра?       — Да, больше нельзя тянуть.       И они опять замолчали. Гарри, видимо, просто покивал, а ей было нечего добавить. Удивительно, но это не вызывало дискомфорта.       Из дома послышался заглушенный стенами смех, и Гермиона подивилась тому, что их отсутствие ещё не заметили. Тем лучше. Ей совсем не хотелось туда возвращаться и натянуто улыбаться. Это прекрасно умела Джинни — карьера обязывала её, — но не Гермиона, пускай Кингсли и ругал её порой за излишнюю холодность и категоричность.       Одежда Гарри зашуршала — видно, он развернулся. Гермиона, помедлив, ответила тем же.       — Что ты станешь теперь делать? — спросил он.       — Мне нужно где-то жить. И я хоте…       — Ты можешь пожить у меня, — торопливо предложил Гарри. — Как тогда, летом.       Ох, если бы она могла… Но не пожить, а просто жить…       — Чтобы привести в ярость Уизли? — с горечью спросила Гермиона. — Подумай сам. Я рассталась с Роном, и пока Джинни на сборах — она же отправляется в понедельник? Так вот, пока Джинни на сборах, я, расставшаяся с её братом перед самой свадьбой, неожиданно переезжаю жить к её мужу. Как это будет выглядеть? Мы уже не дети, Гарри. И Рон тоже. Я представляю, как это воспримет он…       Гарри поджал губы. Видно, в пылу благородства, он об этом не подумал.       — Я не… — продолжала она. — Если мы так сделаем, могут подумать на… измену, — последнее слова она произнесла с придыханием.       — Хотели бы изменить, сделали бы это в палатке, — вдруг категорично отрезал он.       Гермионе показалось, что из неё выпустили весь воздух. Она помедлила несколько секунд и натянуто ответила:       — Но мы этого не сделали…       — Не сделали, — согласился Гарри. — Тогда всё так навалилось. Голод, холод, уход Рона… Рыскающие по лесам Пожиратели, на каждый шорох отвечающие Авадой. Ужасно тоскливо было.       — И отчего мы не боролись с тоской?       — Мы пробовали танцевать, — усмехнулся он. — До сих пор помню. Так хорошо тогда стало.       — Почему мы тогда отказались от продолжения? — вдруг с вызовом спросила Гермиона.       — Э-э-э, почему? — не понял Гарри. — Почему… Мелодия кончилась, я ждал, когда начнется следующая, и ты… как-то приуныла, когда заиграла новая песня.       Лицо Гермионы запылало, а глаза на секунду предательски защипали. Она понурила голову.       — Ну да… песня.       — Что?       — Ничего. — Через силу она посмотрела на него с фальшивой улыбкой, надеясь, что в тени ночи Гарри ничего не заметит. — Теперь ничто из этого не важно. У всех нас новые заботы.       Он кивнул:       — Ну да.       — Я хочу полететь в Австралию, Гарри, — сменила тему она. — К родителям.       — Хочешь попробовать снова? — с участием спросил он.       — Да. Я хочу… хочу к ним. Мне без них плохо.       Гарри покивал. Он, наверное, как никто другой понимал её боль. И то ему не повезло больше — он потерял родителей ещё в годовалом возрасте. У него, можно сказать, не было семьи. И оттого Гарри очень хотел её обрести в лице друзей и своей жены Джинни.       — Почему ты так долго не говорила, что у тебя ничего не получилось? — с мягким укором спросил он. — Мы так и не обсудили это.       Гермиона замерла. После неудачной поездки в Австралию она год молчала о том, что мистер и миссис Грейнджер так и остались мистером и миссис Уилкинс. До того момента, как Рон и Невилл случайно не раскрыли её, Гермиона отшучивалась и говорила, что у родителей всё хорошо, просто они решили остаться в Австралии: им очень понравился мягкий южный климат.       Она не любила говорить об этом, но и просто уйти или сменить тему было нельзя.       — Потому что это были только мои проблемы, Гарри. И только мой выбор. — Гермиона не хотела, чтобы он чувствовал на себе вину за её поступок, о котором не просил. — В этом не виноваты ни ты, ни Рон.       — Помнишь, что ты сказала мне, когда я ответил тебе теми же словами, перед тем как мы отправились в скитания с палаткой?       — Гарри, это другое.       — Нет, не другое, — не согласился он. — Гермиона, пойми. Жизнь — это командная игра. Как ты думаешь, почему, когда Джинни улетает с командой куда-то в Европу или в Америку, я совсем не переживаю? И почему не переживает она, оставляя меня в Лондоне?       Гермиона с вопросом нахмурилась.       — Потому что мы доверяем друг другу. Прав был Дамблдор — в жизни важна любовь и доверие. — Она думала, что советы Дамблдора, конечно, мудры, но сам он им отчего-то не следовал. Гарри продолжал: — И, честно, я благодарен Богу, что Джинни это тоже осознаёт: мы должны уметь доверять и доверяться. Иначе… иначе никак.       По Гарри было видно, что он действительно верил в это.       — Поэтому, Гермиона, пожалуйста, не утаивай своих проблем. Когда мы спрашиваем, нужна ли тебе какая-то помощь, мы искренне хотим её оказать, без позёрства. В мире водятся не одни только Драко Малфои.       Гермиона подумала, что было бы хорошо, если бы единственной её проблемой был Драко Малфой. Гарри же не унимался:       — Пообещай мне это.       Она помолчала и, увидев, что желание его твердо, всё же сдалась:       — Обещаю, — выдохнула Гермиона, попутно чувствуя легкий приступ ностальгии — это было так похоже на их времена в Хогвартсе! Практически неразлучное трио, готовые поддержать друг друга в сложную минуту. Это потом случились лишения и горесть войны, а затем и взрослая жизнь, когда они постепенно отдалились друг от друга.       — Итак, Гермиона, тебе нужна помощь? — задал Гарри вопрос. — Я могу полететь с тобой в Австралию.       — Что? Нет, не стоит. Я справлюсь. — Он недоверчиво склонил голову так, что в его очках отражался бледное очертание луны. Гермиона продолжила: — Поверь, будет лучше, если я буду одна, когда родители придут в себя. Их психика будет нестабильна какое-то время, а само моё появление и так станет потрясением. Если они увидят ещё и кого-то вместе со мной, могут всё совсем неправильно расценить, — «Если у меня вообще всё получится», — про себя добавила она.       Гарри вздохнул. Было видно, что он всё же не очень доволен её ответом:       — Хорошо.       В этот момент заскрипели петли двери, заставившие их обернуться. Балкончик озарился приглушенным светом. Из-за косяка выглянуло личико Полумны Лавгуд.       — О! Вот вы где!       — Нас уже ищут, Луна? — мягко спросила щурившаяся от непривычно яркого света Гермиона. Так они звали эту немного чудаковатую девушку Полумну — просто Луна.       — Ханна придумала замечательную игру! — жизнерадостно рассказала она. — Фанты! Нам нужно по одной вещи. За Гарри положила Джинни… — Когда его лицо, очевидно, озарило недоумение, она объяснила: — Она сказала, ты будешь не против, если это будет твоя связка ключей. А ты что дашь, Гермиона?       Она задумалась на мгновение.       — У меня есть гребень.       — Гребень. Это будет чудно!       — Только он в доме, Луна. Возвращайся туда, — остудила она её пыл. — Мы сейчас придем, — и улыбнулась, давая понять, что продолжат они своё общение уже во время игры, а сейчас их лучше покинуть.       Лавгуд кивнула и, перед тем как нырнуть назад в дом, задумчиво промычала:       — Ваши мозгошмыги такие грустные сегодня…       И скрылась за дверью. Гермиона обернулась к Гарри:       — Я не слишком жестко? — Обычно она не задавала таких вопросов, не позволяя ставить свои решения под сомнения. Но с ним у них всё было по-другому.       — Ты начальник, — пожал он плечами.       Гарри сказал это так, будто такие люди по умолчанию были отлиты из стали. Ей, разумеется, было лестно слышать такое, но всё же хотелось, чтобы именно Гарри воспринимал её иначе. Даже у неё были слабости. Гермиона вздохнула и порывисто обняла его. Гарри вздрогнул, видно не ожидав этого.       — Спасибо, — прошептала она ему в плечо. — За всё.       — Я твой друг, Гермиона. Тебе не за что благодарить меня.       Она отстранилась и, стараясь ни о чём не думать, поцеловала его в щеку.       Это она могла себе позволить.