***
К вечеру, когда лучи солнца потемнели и стали похожи на медь, Кайен наконец добрался до поместья клана в первых районах — жили они там редко, но хоть кто-то из слуг должен был узнать его и пояснить, что за чертовщина происходит, потому что все те немногие места, в которых он успел побывать, полнились слухами и молвой о «господине Куросаки». Шинигами с ностальгией взглянул на раскидистый клен, росший у ворот, к слову изрядно потрепанных и старых, отличающихся от тех, что он видел с месяц назад; наощупь он нашел старые письмена заклятия, вырезанные на коре дерева, наполнил их духовной энергией и начал спускаться по ступеням, которые тут же появились у корней. Старый секретный туннель был пуст. Ни один факел не горел, воздух был затхлый и пыльный, где-то под ногами пищали крысы и чувствовалось, что здесь давно никто не ходил. Пусть проход был тайный, но все же тот или иной член семьи, знающий о нем, обязательно разжигал заклинанием факелы да проверял его хотя бы раз в месяц. Однако Кайен подозревал, что здесь никого не было годами, если не столетиями. Мужчина поджег с трудом один старый и уже отсыревший факел, который изрядно дымил, наполняя и так затхлый воздух противным запахом гари. Наконец, через пару метров Шиба толкнул изо всех сил каменный люк над головой и вышел через одну из кладовых в коридор поместья. Он хотел было уже скрыться, но тут же понял, что скрываться не от кого. Дом был пуст: полусгнившие доски под ногами трещали, стены были покрыты пылью, плесенью и паутиной, горшки и вазоны треснули, а нефритовые фигурки пропали — явно украденные воришками или же увезенные его семьей, куда бы она не пропала. Кайен еще немного побродил по пустым коридорам и собрался было уже уходить, как услышал шорох и спрятался за ширмой — ранее вышитой шелковыми нитями, а теперь же черной и пыльной. Вскоре послышались голоса и он увидел слабые отблески огня на полу. — Говорят, что-то случилось, — пожаловался один, — видимо, поэтому нас и попросили проверить этот дом в такой час. — Куросаки-доно скоро прибудет, — откликнулся другой, — недавний переполох как-тот связан с ним, а значит, мы должны оценить состояние поместья. Собеседник хмыкнул, а Кайен затаил дыхание, пока двое дежурных проходили мимо него. — Насколько я знаю, Куросаки-доно всегда останавливается у Кучики-доно, так зачем нам проверять эту развалину? Шаги остановились, раздался тихий шорох — один собеседник повернулся к другому и шикнул на него: — Следи за языком! Это родовое поместье Куросаки-доно! Старейшины хотят, чтобы он останавливался тут. Видимо, боятся сближения с Кучики, вот и спохватились сейчас. Однако второй человек, несмотря на сердитый тон первого, лишь рассмеялся: — Куда ближе-то? Слухи ходят, что госпожа Кучики хочет назвать своего первенца в честь лучшего друга и что Бьякуя-доно с этим согласен и одобряет! — Замолчи! Чушь городишь! Где ты услышать это мог? — еще сильнее рассердился мужчина, и голоса стали отдаляться. — Накличешь на себя беду! — Боюсь-боюсь, — голоса почти стихли, и Кайен с трудом расслышал последние слова: — Ладно, не буду…*
В поместье он задерживаться не стал и на ночлег нигде не остановился. Пробираясь сквозь густую листву и кустарники, он за ночь через лес миновал первый район и поспешил в дальние, на восток, где обычно жила его семья. Их дома в Руконе были простыми, но уютными, полными свободы от аристократических правил — там они могли носиться с местной детворой, следить за жизнью простого народа и устраивать грандиозные фейерверки и никто из мелких кланов не мог сказать им и слова — правителям этого места. Да и фейерверки были красивыми, никто и не жаловался. Дом семьи, с огромной вывеской «Шиба», он нашел в Восточном Руконе только ближе к полудню. Небо было ясное, солнце светило вовсю над головой, трава чуть покачивалась под ногами от тихого теплого весеннего ветерка. Кайен вдохнул полной грудью свежий воздух и не смог сдержать улыбки. Однако, немного поразмыслив, решил переждать пару часов, поднакопить реацу на случай, если ему придется быстро бежать — все, что он видел до этого, наводило на плохие мысли, и выводы, которые он успел сделать, отнюдь его не обнадежили. Однако ждать долго не пришлось: за час двое крепких слуг их семьи успели вынести на поляну большой котацу, расстелить ярко-желтое покрывало под ним, разложить разноцветные подушки и принести еду. Вскоре вышли и сами обитатели дома: Гандзю — так сильно подросший младший брат, и сестра с ни капли не изменившейся улыбкой. Кайен вышел прямо к ним, пошел через всю поляну, настороженно делая шаги к своей семье, которую, кажется, видел совсем недавно. Сестра резко обернулась, смотря а него широко раскрытыми глазами, повернул вслед за ней голову и Гандзю, так и замерев, не донеся палочки с рисом до рта. Кайен и сам остановился, смотря на родню, неловко, глупо улыбнулся, провел рукой по волосам и собирался сделать новый шаг, однако до котацу так и не дошел. Тяжелая ледяная реацу опустилась на него знакомым присутствием его офицера, с неба посыпались маленькие красивые, будто хрустальные, снежинки, и вскоре он услышал тихие шаги и знакомый голос: — Ты жив. — Кучики. Кучики Рукия направлялась прямо к нему, ее выражение лица было таким же холодным и полным гнева, как и ее реацу. — Аарониро. Движения ученицы были молниеносными, еще немного, и она пронзила бы его занпакто, как внезапно перед Кайеном возник еще один силуэт и еще одна реацу, уже незнакомая, но жалящая, словно уколы тысячи раскаленных игл, пригвоздила его к земле. Колени Шибы подогнулись, он уперся руками о почву, чтобы окончательно не упасть — что уже думать о побеге. Мелкие камушки впивались в ладони, мягкая ранее трава теперь такой не казалась, а все, что было перед его глазами, — земля, черная, влажная земля и чьи-то сандалии шинигами. — Не торопись, Рукия, — сказал юношеский голос, — реацу-то не пустого. — Я уже однажды купилась на это, — огрызнулась девушка, — не глупи, Ичиго! Кайен с трудом поднял голову и увидел лицо, его же собственное лицо, смотрящее на него. Да, глаза были карими, а волосы рыжими, но лицо… перед ним было лицо Шибы Кайена. Рукия недовольно нахмурилась, но быстро сложила ладони и произнесла: — Саджо Сабаку. Тут же золотые цепи реацу опутали Кайена, а сила, что прижимала его к земле, пропала, и он с трудом встал на ноги, пошатываясь, тут же взглянув на юношу, как две капли воды похожего на него, не считая цвета волос и глаз. К своему удивлению Шиба заметил, что незнакомец ниже, пусть и не намного, и что черты его лица острее. Ичиго смотрел прямо и не таясь, руки были сложены у него на груди, сам он был одет в черные одежды шинигами, а за спиной виднелись два огромных занпакто. Семья Шиба подошла к ним с опаской, а Рукия с подозрением заметила: — Сразу же обратил внимание на Ичиго, да, Аарониро? Кому ты служишь? Кайен, постаравшись скрыть замешательство и настороженность, глупо улыбнулся, пытаясь казаться как можно менее опасным, и ответил: — Да мы же совсем недавно виделись, Кучики! Я ведь и правда думал, что душу Королю отдал, когда тот пустой на меня напал, значит, спасли, а? Рукия гневно посмотрела на него и уже приготовилась достать меч, как Куукаку положила руку на ее ладонь, вскинула голову, ярко ухмыльнулась и сказала: — Да мы же никуда не спешим: коли тварь, так уже не денется. А ты, братец, ведь никуда не спешишь? — Да куда мне, сестра?***
Кайен повел плечом, проверяя прочность заклятия, но то было крепким и даже не думало поддаваться — Рукия сильно выросла с их последней встречи и, судя по лейтенантскому шеврону, даже заняла его место. Теперь волосы девушки были подстрижены короче, взгляд стал уверенней, а духовная сила — больше и гораздо холоднее, чем он помнил. Она также умело прятала ее, контролировала каждую рейшу, а потому понять ее нынешний уровень было сложно. Но хрустальные снежинки, которые спускались с небес, подобно маленьким ледяным сюрикенам, раня лицо и руки, запомнились, а потому он мог предположить, что с таким проявлением реацу до капитана ей не далеко. Зато вот юноша, похожий на него, явно обладал силой одного из глав Готея, пусть и не носил плаща. Реацу его была горячая, что раскаленная магма, и напоминала их семейные огненные техники, но Кайен, посидев еще за столом, заметил, что горячей она казалась не потому, что обжигала подобно стихии пламени, а потому, что буквально ошпаривала холодом и ядом тех, к кому враждебно был настроен ее хозяин. И яд этот в силе родственника очень напоминал реацу пустого. — Старик опаздывает, — заметил Ичиго, нарушая тишину. — Дядя хотел заглянуть в главное поместье, — ответила сестра, — говорят, что его хотят отреставрировать. — Вы переезжаете? — удивленно спросил юноша, отпивая немного чая. Куукаку недовольно хмыкнула, резко осушила одним глотком фарфоровую пиалу, с треском поставила ее на котацу и жестом попросила слуг долить еще. Женщина сложила пальцы в замок и поинтересовалась в ответ: — А разве главнокомандующий ничего тебе не сказал? Кайен про себя подметил, что, похоже, их родственник был лично знаком с командованием Сейрейтея и явно занимал сам в этом строю не последнее место, правда, опять же, ни шеврона, ни плаща. Ичиго только сильнее нахмурился — пальцы его дернулись в непонятном жесте, будто отгоняющем кого-то, шепчущего ему на ухо, — и мрачно заметил: — Нет, только сказал о появлении кого-то, похожего на меня. — Он потер переносицу и добавил: — К слову, не думаю, что он пустой. — Уверен? — тут же воскликнула Рукия. — В прошлый раз я почти повелась. — Да не пустой я, — покачал головой Шиба, оглядывая стол. Есть ему хотелось, но путы мешали, и он никак не мог даже глоток воды сам сделать, не то что взять палочки в руки и попробовать удон. Кучики лишь цыкнула, но терпеливо перевела взор на Ичиго, будто прислушивающегося к кому-то. — Зангецу говорит, что не пустой, — покачал головой рыжеволосый юноша, — а значит, — шинигами вздохнул, — он вернувшийся и его можно развязывать. — Но если! — снова нахмурилась девушка. — Никуда братишка не денется, — заметила Куукаку, — в крайнем случае, кузен всегда может снова опустить реацу. Кузен — Ичиго поморщился от ее слов, выражение его лица помрачнело. Он прикрыл веки и, какое-то время помолчав, добавил: — Тогда через пару дней двинемся к Кьераку-сану, а пока понаблюдаем? Гандзю хрустнул кулаками и вызывающе посмотрел на Кайена: — Верно, и если это не ты, братишка, — он зловеще ухмыльнулся, — уйдешь на перерождение вне очереди, да, Ичиго? Организуешь ему билет первым классом? — Это не в моей власти, — тихо заметил юноша и продолжил молча есть. Кайен с минуту помолчал, отмечая про себя и особенное обращение, и имя занпакто — так похожее на все фамильные имена клинков, а потом снова взглянул на блюда, разложенные на столе, и с тоской в голосе заметил: — Есть хочется, может развяжете все же, а? Рукия на его просьбу бросила подозрительный взгляд исподлобья, демонстративно щелкнула пальцами и заклятие слетело, развеявшись маленькими золотыми искорками. Кайен тут же схватился за палочки, принявшись за гедза, от которых еще шел пар. О родне он подумает потом. Он с удовольствием вздохнул, сделал большой глоток из пиалы, с грохотом поставил ее на стол, прикончив всю порцию, и попросил: — Добавки! Один из слуг-близнецов тут же поставил еще одну тарелку, и шинигами, не упуская ни секунды, принялся за новую порцию пельмешек, палочки так и стучали по фарфоровой посуде, пока за столом царила тишина. Наконец, закончив есть, Кайен улыбнулся и повернулся к Рукии: — Ну что, как ты? Кучики? Как наш капитан? Рукия, однако, промолчала, взгляд ее стал жёстче, а лицо помрачнело. Она так и не ответила на вопрос — явно ему не доверяла, да и тема, похоже, как Кайен понял, была не из приятных. Сколько, менос, времени прошло, пока он был мертв? Ичиго после недолгой тишины перевел тему: — Что последнее ты помнишь? — голос его был спокойный и даже хладнокровный. — Пустого, — пожал плечами Шиба, — как он нападал на меня, уничтожил связь с занпакто. Ичиго после этих слов поморщился, коснулся собственных клинков, а Рукия, все еще с подозрением смотрящая на него, тихо задала вопрос: — А ты случайно не помнишь, что такое Глотонерия? Кайен нахмурился, поджал нижнюю губу, почесал подбородок, помолчал с минуту, но с ответом так и не нашелся, просто покачав головой. Внезапно воздух взметнулся, мощная огненная реацу накрыла их с головой жаром, будто из жерла вулкана, и со стороны леса к ним метнулся черный силуэт. Не успел Кайен встать, достать меч, как черноволосый мужчина, смутно знакомый, попытался залепить затрещину его кузену. Но рыжеволосый юноша увернулся и в ответ сам залепил такую затрещину вторженцу, что земля под ногами дрогнула. Шинигами же, будто никакого удара только что и не было, вскочил на ноги, расхохотался, а потом и вовсе уселся за стол, пододвигая к себе пиалу. — Хорошо! Хорошо! — похвалил он. — Мы Куросаки, и должны быть сильными. Масаки бы так гордилась! Ичиго закатил глаза, сделал глоток из пиалы, а Кайен выпучившись смотрел на мужчину, переводя взгляд с него на Ичиго, и, не выдержав, поинтересовался: — Куросаки? — Он поднялся из-за стола, наконец признав родственника: — Дядя Ишин! Так это о вас все говорят!***
Небо весь день было хмурым, тучи заслоняли солнце, словно тысяча раскрытых ладоней, иногда на землю падали редкие холодные капли дождя: они разбивались о листву, скатывались по тонким стеблям травы и дарили легкую приятую свежесть после небольшой тренировки. Реацу возвращалась к нему постепенно, и с каждым днем он ощущал, что сил у него все больше, озерцо, превратившееся в лужицу, будто после долгой засухи, снова наполнялось проточными водами и дождевой водой. Его внутренний мир оживал. Кайен вытер пот со лба и улыбнулся закатному небу, вдыхая полной грудью — приятно было чувствовать себя живым. Правда, он нахмурился, Рукия все еще смотрела на него с опаской, отводила взгляд, а иногда так напоминала знаменитого капитана Кучики своей холодностью, что Шиба мог с уверенностью сказать — брат и сестра стали ближе и были настоящей семьей. О Кучики Бьякуе Рукия говорила с прежними гордостью и восхищением, а еще с теплотой, который раньше не было в ее голосе. Кайен узнал, что Рукия была младшей сестрой его почившей жены, а потому все недопонимания были разрешены после того, как это стало известно. Хотя девушка в детали особо не вдавалась; как бы ни пыталась это скрыть, но на лицо ее опускалась маска одинокой безнадежности, смешанной с ужасом. Кайен больше спрашивать не стал. Однако узнал, что примерно в то время с Ичиго она и познакомилась в мире живых. Ясной темной ночью, когда звезды были рассыпаны по небу, словно осколки хрусталя, сверкающие в сиянии луны, она передала ему силы шинигами, и после этого… Девушка на этом моменте замолчала, помрачнела и кротко оборвала: «Все завертелось». Что «все», Шиба так до конца и не узнал, впрочем как и многое другое: родственники были улыбчивы, но немногословны, доверие не давалось им легко да и говорить с давно умершим братом им было не по себе, какими бы Шиба открытыми ни были. Кайен вздохнул, снова взглянул на закатное небо, на лепестки цветов вишен и прикрыл глаза: но ничего поделать нельзя было. Им никуда не деться от реальности, и рано или поздно она будет принята. Мужчина сжал меч: ему тоже придется смириться с ней. Лейтенантский уровень ему был недоступен, занпакто не откликался на его зов, а во внутреннем мире, среди разбитых зеркал и озер, которые были похожи скорее на лужицы, никого не было. Позади послышались шаги, а обернувшись, он увидел кузена, о чем-то беседовавшего с невысоким темноволосым юношей. Золотистые, медные лучи солнца освещали их быстро идущие фигуры, отбрасывали длинные тени на землю, и Кайен в вечерних сумерках разглядел, что молодой человек, как ни странно, был одет не в традиционные одежды шинигами, не в кимоно, а облачен в какой-то плащ; вьющиеся волосы и красные глаза ясно указывали на то, что членом клана он не был. — Тенса! — воскликнул Ичиго, но был прерван юношей. Прогуливаясь по вишневому саду и о чем-то споря, они явно не заметили Кайена, отдыхающего под одним из деревьев. — Ты прекрасно знаешь, что для меня в приоритете, так что с твоим решением… Кайен не услышал, что было дальше, все вокруг накрыла волна ядовитой реацу пустого. Пропитанная голодом и яростью сила буквально заморозила Шибу на месте, и, с его нынешним резервом, он не мог и двинуться. «Менос!» — выругался про себя Кайен. Васто Лорд? Кто, Король побери? Мощь была ошеломляющей, реацу буквально прижимала к земле, и Кайен, с трудом приподнявшись, попытался обнажить клинок, как чья-то когтистая рука с силой сжала его горло. Перед ним был пустой, явно уровня повыше адъюкаса. С белоснежной маской, длинными, таким же белыми волосами, в одеянии, похожем на плащ. Глаза сияли золотом, и до него донесся голос, похожий а металлический скрежет: — Забавно, и кто тут у нас? Внезапно позади него, оттуда, где был кузен с незнакомцем, снова послышались приближающиеся шаги, и не успел Кайен даже вскрикнуть, как Ичиго перехватил руку пустого, заставив разжать когтистые пальцы, и монстр ведь будто и не сопротивлялся. Кузен помог ему подняться, и, оглядевшись, Шиба понял, что незнакомого собеседника нигде не было видно. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Ичиго. — Какого меноса? — хрипло выдохнул Кайен. Чудовище спокойно стояло за плечом кузена, угрожающе наклонив чуть в сторону увенчанную рогами голову. Ичиго обернулся, и пустой лишь пожал плечами; юноша подозрительно нахмурился, и пустой снова пожал плечами, чуть ли не разведя руки в сторону, мол, «ничего сам не понимаю». Кайен лишь продолжил ошеломленно наблюдать, как двоюродный брат устало выдохнул, ткнул большим пальцем за спину и представил: — Это Зангецу, мой занпакто.***
Говорят, что когда ты не уверен в чем-то, в тебе прорастает зерно сомнения. Кайен готов поспорить. Чувство, будто тебя едят заживо: мысли накладываются друг на друга, и сомнение сминает их в один ком, заглатывая целиком и не оставляя в голове больше ничего. Он хмурится, трет лоб и поворачивается на другой бок — не может уснуть, потому что сейчас в его голове многоликая гидра недоверия поднимает свои шеи и буквально заставляет его встать и начать расхаживать из стороны в сторону. Солнце давно зашло и долгий день закончился. Кузен устало посмотрел на него и ушел, извинившись за занпакто. Зангецу последовал за своим шинигами, угрожающе наклонив голову и вспыхнув ядовитой реацу. С ним до сих пор никто нормально не поговорил: Кайен знает, родственники выжидают, смотрят и анализируют. Не пустой ли он или не предатель, не испарится ли он за пару дней, снова уйдя в круговорот душ. Но все же обидно до боли в груди, как в детстве, когда отец отдал привезенную конфету Куукаку, а не ему; он помнит, как плакал Гандзю и как недовольно сопел он сам — сестра всегда была любимицей. Но он, Кайен, был следующим главой клана, он не должен был капризничать и должен был быть сильным. — Ты сильный, — повторил он тихо, вздохнул, — терпеливый… И, не выдержав, тихо прокрался в коридор, к комнатам дяди — ответов хотелось нестерпимо. Свет, тусклый и нехолодный, как от светящейся лозы, лился в коридор, освещая дощатый пол и двери седзе. Услышав тихие голоса, Шиба постарался сжать реацу, как мог, и затаился: кажется, говорили его кузен и дядя. — Кайена чуть не придушил в саду Ховайто, — Ишшин нахмурился, — вы говорили о чем-то настолько серьезном с… Тенсой? — заминка в голосе дяди дала ясно понять, что имя это ему произносить непривычно. Шиба нахмурился, прижавшись к холодной стене спиной, и облегченно вздохнул, радуясь, что кимоно на нем было темного цвета. Он потер горло, и чуть наклонил голову: «Ховайто значит? Не Зангецу?» Кузен же помолчал с минуту, вздохнул и ответил, будто чуть усмехнувшись, голос его был невесел: — Он просто назвал меня идиотом. — Он сделал паузу. — Пап, говорили о том же, о чем обычно. Ишшин цокнул языком, скрипнуло деревянное кресло, когда он откинулся на его спинку и устало произнес: — Я ненавижу повторять это, — дядя явно поморщился, в голосе его прозвучала горечь, — ты не можешь нести весь мир на своих плечах, подумай о себе. Ичиго тем временем встал, сделал пару больших шагов по комнате, будто обошел несколько кругов, и Кайен попытался отодвинуться чуть дальше в тень — не дай Король заметят. Реацу кузена вспыхнула что пламя, но холодом обдала, словно ветер, и Кайен заметил, как в приглушенном свете масляной лампы по стене поползли морозные узоры инея. Мужчина вздрогнул: этому разговору он явно не должен был быть свидетелем, да и никому, видимо, не следовало слышать его — темнота да ночь царили вокруг, а все обитатели поместья, кроме него, спали в своих комнатах на футонах, укрывшись теплыми одеялами. Кайен не до конца понимал, что за тайну хранил Куросаки, да и до сих пор не знал толком, почему он так был знаменит, но это неведение вперемешку с сомнением болело и отдавалось неприятным чувством в солнечном сплетении — он ясно понял, что тогда за спиной Ичиго был пустой. И не надо всей этой чуши про занпакто. Кому, менос подери, мог подчиняться пустой? Это как-то связано с тем Аарониро? Что произошло за эти… годы? — Но, похоже, что мне придется нести его, — наконец ответил тихо Ичиго после долгого молчания. Голос его был тяжелым, мрачным, слова он произносил с трудом, будто нехотя признавая истину. — Король должен заниматься этим! — заметил Ишшин чуть гневно. — И он мертв! — воскликнул Ичиго, остановившись напротив отца. Кайен прижался к стене, буквально вжался в нее, желая, как призраки, о которых ходят легенды в мире живых, провалиться насквозь. Да хоть под землю! Что он узна… — Я убил его! — продолжил кузен, прервав его мысли. — А этот труп… — Сын, — дядя поднялся со своего кресла. Кайен зажал рот руками, закрыл глаза, мечтая, желая быть невидимым. Мир медленно переворачивался перед ним, судьба его клана крошилась, рассыпалась, разбивалась, словно стеклянный замок. Чему он был свидетелем? Заговору? Кому он мог сообщить? — Ты правда считаешь, что я твой сын? — тихо спросил Ичиго сам опускаясь в кресло, раздался тихий скрип. — Даже после… слов Тенсы? — Ты мой ребенок, — мягко заметил Ишшин, — и ты не виноват, ноша свершенного лежит не на тебе. Он и так был уже мертв. — Пап, — тихо произнес юноша, но так и не продолжил говорить, просто замолчав. Кайен, плотно сжимая губы, медленно поднялся и ринулся обратно в свою комнату, желая, чтобы все происходящее ему просто приснилось. Он умер и очнулся в абсолютно другом времени и мире. Его принимают за пустого. Его занпакто больше не отвечает ему. Никто не доверяет. Король мертв. Кузен тот, кто убил Короля. И его никуда не выпускают.***
Сон никак не шел, Кайен постоянно ворочался, футон казался жестким, стены родного дома давили на него, а темнота, казалось, становилась все гуще и гуще. Он и сам и не заметил, как настало утро и первые лучи солнца осветили землю, роса появилась на едва раскрывшихся бутонах цветов и зеленых побегах. Проснулись и запели птицы, застучали гето по полам поместья, и сестра разбудила его, громко открыв сезде. — Проснись и пой! — прокричала она. Кайен встал с постели, смотря на нее усталыми глазами и изо всех сил пытаясь улыбнуться. Куукаку скептически оглядела его, цокнула языком и точно как в детстве ухватила за рукав, потащив за собой, пока он отчаянно пытался понять, что происходит. Глава клана Шиба, подведя его к умывальнику, прямо и бросила там, где он стоял, ухмыльнулась и сказала: — Сегодня твое начальство вызывает тебя на порог! — Укитаке-сама? — переспросил Кайен, обрадовавшись. Он точно знал, что сможет доверить свои сомнения капитану. Лицо сестры между тем стало странно непроницаемым, она отвела взор и качнула головой, и, кажется, внутри Кайена что-то оборвалось. — Погиб на войне, — отозвалась младшая сестра и тут же вылила на него целый ушат воды, — не тормози, главнокомандующий! Кьераку-сан! Кайен заморгал, кивнул, все еще растерянный, и принялся умываться, будто и не заметив, что на него только что вылили ледяную воду. Женщина обеспокоенно посмотрела на старшего брата, хлопнула его ободряюще по плечу, добавив: — Не беспокойся, Ичиго тебя проводит. Кайен попытался выдавить всю ту же улыбку, что и раньше. Из-за недосыпа получилось плохо.*
Готей выглядел разбомбленным, и внутренне Шиба содрогнулся, представив, что пришлось пережить Белому Городу. Он торопился за кузеном, оглядываясь по сторонам и смотря, как устанавливают новые стены, как рабочие таскают доски и как все же кипит жизнь в сердце Общества душ. Люди, спешившие, останавливались, завидев его кузена, окликали, смотрели изумленно на Кайена, а некоторые с удивлением качали головами и сетовали на то, как же они раньше не заметили сходства; кто-то кивал и самому Шибе, но таких были единицы. Все же он умер уже давно, а текучка в Готее всегда была. Так они миновали пару разрушенных бараков и постепенно приблизились к центру, который был почти полностью восстановлен. Внезапно Ичиго остановился, запрокинув голову и посмотрев на холм Соукеку. — Отстроили, надо же, — пробормотал юноша. — А чего ты ожидал, Куросаки Ичиго, — спросил капитан шестого отряда, незаметно для Кайена приблизившийся к ним. Куросаки кивнул ему: — Привет, Бьякуя. — Он покачал головой. — Я думал, что после того, как я его разрушил, вы решили упразднить традицию. Глава клана Кучики посмотрел, как показалось Шибе, своим обычным холодным, ничего не выражающим взором, но тут Ичиго улыбнулся, будто углядев что-то, а Бьякуя меж тем продолжил: — Ее и упразднили, а в честь этого холм отстроили, как и бараки первого. — А не слишком ли массивно? Капитан шестого отряда внезапно поморщился и кивнул, исчезая также неожиданно, как и появился. "Дела, наверное", — пояснил Ичиго, и они двинулись в путь дальше, до бараков первого. Старая тропинка, которую использовали поколения лейтенантов, пропала, будто ее и не было, и кузены двинулись прямо к парадному входу. Врата распахнулись, и встретившая их Нанао вежливо склонила голову, проводив до кабинета главнокомандующего. — Ух ты! — Кьераку всплеснул руками, улыбаясь. — Шиба-кун, ты ли это? Кайен поклонился, неловко улыбнулся, почесал затылок и кивнул, рассматривая отстроенные заново бараки первого отряда: на стене висели новые картины с кандзи, а полы были вычищены до блеска, и то тут, то там висели на стенах небольшие фрески с цветочным орнаментом. Было непривычно стоять здесь и не видеть Генрюсая-доно. Да и сами комнаты изменились — все в них напоминало о тех временах, когда он сам еще ходил на собрания лейтенантов, только вот неуловимо, но все было иным. А капитан Кьераку на роль главнокомандующего, на взгляд Шибы, совсем не подходил: даже кимоно, расшитое цветами вишни, осталось прежним, не говоря уже о бутылочке саке, стоявшей на столике, заваленном документами; одна из чернильниц и вовсе была опрокинута, заливая черной краской какие-то отчеты, наверняка, написанные офицерами. Может быть, на это место больше бы подошел Укитаке-сан, но он… был мертв, как Кайену объяснили. Тем не менее, не выказывая недовольства, он улыбнулся и произнес: — Готов вступить в должность в любой момент. — Он украдкой взглянул на главнокомандующего, прикидывая, может ли ему доверять. Кьераку рассмеялся, отпил из пиалы и подмигнул его кузену: — Это будет сложновато, да и Рукия, верно, Ичиго-сан, — он кивнул Куросаки, — сейчас занимает место лейтенанта, готовясь стать капитаном, так что могу назначить тебя только четвертым офицером. — Ее контроль над банкаем стал лучше, — кивнул кузен. Кайен снова хотел было улыбнуться, но внезапно вся приветливая атмосфера будто испарилась, и Кьераку-сан внимательно, с любопытством посмотрел на Ичиго: — Не правда ли? — спросил он. — А как твои успехи? — Сносно, — отозвался кузен, холодно взглянув на главнокомандующего. — Если вы намекаете на то, чтобы я «подтянул» резерв Шибы-сана до лейтенантского, то я отказываюсь. Кьераку рассмеялся, а Кайену захотелось отойти на шаг назад: этот диалог, непонятный ему, настораживающий, обмен взглядами и игнорирование его, будто после взаимных приветствий он и вовсе пропал из кабинета, — все это безумно не нравилось Шибе. И, судя по тому, что Кайен слышал и видел, довериться старому другу капитана он бы не смог. — Я не про это, — с улыбкой отозвался Кьераку, хотя Кайен готов был заложить Королевскую печать, что именно про это и шла речь. — Ты ведь тоже скоро станешь капитаном, — качнул головой Шунсуй, — как идет подготовка? — Сносно, — так же отозвался Ичиго. Прямо взглянув на главнокомандующего, он произнес: — Мне уже пора домой, я пойду. — Понимаю, — кивнул Кьераку и обратился к Шибе: — Мне нужно передать еще пару слов Куросаки-сану, а ты пока можешь, Шиба-кун, возвращаться в поместье и восстанавливаться. Выйдя за закрывшиеся двери, Кайен не утерпел и спрятался средь листвы дерева, ветви которого, усеянные цветами, лезли за раму в сам кабинет; лучи солнца, просвечивая сквозь них, создавали какой-то особенный узор из теней всевозможных оттенков черного и зеленого на полу. Мужчина затаился, снова сжал мизерный объем реацу и прислушался: ему нужно было дождаться, пока кузен уйдет, чтобы рассказать Кьераку-доно о подслушанном: хотя это и не казалось ему верным решением, но больше идти с подозрениями ему было некуда. — Ичибей-сама просил передать, — раздался тихий и едва различимый голос главнокомандующего, — что реацу нынешнего Короля Душ хватит примерно на две сотни лет.***
Молчание было таким напряженным, что, казалось, его можно было резать дебой, которая вспарывала рыбу, что рассекала бумагу. Сам Кайен затаил дыхание, ожидая ответа кузена, который стоял прямо, даже не шелохнувшись, и смотрел на главнокомандующего спокойно. Тени от листвы танцевали у него на лице, выражение которого не отражало никаких эмоций, когда юноша говорил. — Вот и хорошо, — кивнул Ичиго, — времени еще предостаточно, чтобы… — Он не успел договорить, как его прервали. — Мой принц, — раздался тихий и пронизанный чем-то вроде сожаления голос Кьераку-сана, который прикрыл веки, — у вас нет выбора. На секунду показалось, что Шибе послышалось. Конечно, во всем подслушанном разговоре был некий… контекст, подразумевалось что-то иное и гораздо более масштабное, но никогда Кайен и вообразить бы не смог, что его кузен, немного молчаливый, но все равно такой терпеливый, когда Кайен просил помочь ему в тренировках, оказался бы сыном или родственником Короля Душ. О самом правителе ходили легенды, и молва, восхваляющая кузена, теперь приобретала какой-то смысл; хотя, кажется, они не знали о том, что среди них ходит никто иной, как принц их измерения, и самому Кайену в это верилось с трудом. Внезапно раздраженное и полное злости выражение исказило черты лица рыжеволосого шинигами всего на мгновение: реацу вспыхнула холодом и воздух исказился, комната вдруг стала больше, отстроенные бараки содрогнулись, и все стихло, будто ничего и не было. Кайен вжался в дерево, ошеломленно смотря на Ичиго, направившегося к выходу — эта сила, способная искажать само пространство, вряд ли принадлежала обычному богу смерти. — Выбор есть всегда, — напоследок обронил Куросаки. А после двери захлопнулись и главнокомандующий остался в одиночестве. Он покачал головой, вздохнул и посмотрел прямо на замершего и вжавшегося в несчастные цветы Кайена, который не смел и шелохнуться. — Слезай уже, Шиба-кун, — позвал Кьераку-сан, направляясь к столу. Его гэта стучали по полу, пока Кайен перебирался от дерева к подоконнику и неловко взбирался на него — от пережитого стресса ноги его не слушались, а реацу циркулировала толчками; сжатая, она с трудом принимала форму, похожую на поток воды, хотя сейчас скорее ручеек. Главнокомандующий тем временем потянулся к бутылочке с саке, как ни в чем не бывало, отпил немного, а потом поморщился и с горечью отметил: — Нанао опять подменила на воду! — Он оглянулся на Шибу, улыбнулся, усевшись за стол и отодвинув отчеты. — Что скажешь, юноша? Кайен попытался тоже улыбнуться, но ничего у него не получилось, руки не поднимались, а в отполированной поверхности деревянного пола отражалось только уставшее и испуганное лицо — его выражение он контролировал значительно хуже кузена, пусть и был старше на добрые сотни лет. С ответом он так и не нашелся, понимая, что обычно такие знания не приносили ничего иного, кроме бед. Шунсуй же почесал подбородок, еще раз вздохнул, посмотрел на отодвинутые груды отчетов и приказал, указывая на соседний стул: — Садись. Кайен сел, кулаки его сжимались не то от несправедливости происходившего — он будто снова оказался мальчишкой, и каждый был против него, даже этот новый мир, в котором он очутился, — не то от ярости и попыток собраться с силами: он не слабак и разберется, куда сдаваться-то? И словно на его мысли Кьераку-сан улыбнулся снова, выкидывая испорченные чернилами отчеты в мусорку. — Помоги-ка мне заполнить бумаги, Нанао совсем от рук отбилась, говорит, самому заниматься этим. — И пока Кайен в прострации перебирал бумаги и сортировал отчеты, главнокомандующий обронил: — Да не переживай ты так, подумаешь, подслушал, по старой дружбе пару печатей поставим, да будешь у меня еще одним секретарем работать. Он замер, чуть не выронив отчет, бумага сжалась под его руками, помялась, и Кайен поднял голову на старого друга своего капитана, который, облокотившись на спинку стула, любовался цветами, видневшимися из окна. Подобные тем, что были вышиты на его кимоно, они буквально искрились на солнце, чьи яркие лучи отнюдь не соответствовали реальности, в которой Кайен оказался. Отчеты были им оставлены — капитана не хватило и на минуту. — Я подслушал, — хрипло заметил Кайен, — информацию, сродную государственной тайне. Кьераку вздохнул, еще раз почесал подбородок и ответил на вопрос так, будто ученик его друга сказал какую-то несусветную чушь: — Ну не убивать же тебя. Ичиго-сан расстроится, если из-за одного подслушанного разговора тебя приговорят к Гнезду личинок или смерти. — Мужчина потер переносицу. — Ты все же родня, а он и так недоволен нынешней ситуацией, не дай Король по стопам своего отца пойдет, а второго принца у нас нет его остановить. — Он — сын или… Кьераку посмотрел на него внимательно, все поверхностное веселье мгновенно исчезло, и он вгляделся в лицо Шибы, прямо поинтересовавшись: — Тебе оно надо? Кайен также прямо, собравшись с силами, спросил в ответ: — Мне надо знать, чтобы понимать, как жить с этим. Мир чужой, семья — чужая и смотрит с подозрением, а он… Каен сорвался, не признавал этого, не хотел, но сорвался - никто ему так толком ничего не рассказал. Его семья больше не была его семьей, прежней семьей: их узы, натянутые до предела, были похожи на нити паутины, готовые разорваться в миг. Все вращалось вокруг условностей и договоренностей, слабого подобия прежних законов, и прежний мир давно треснул. Кайен никак не мог нащупать привычную ему опору. — А он не семья? — спросил его главнокомандующий, поджав губы. — Кровь ведь не более, чем символ, особенно здесь, в Обществе душ, ты и сам это знаешь. — Символ? — вырвалось у Кайена. — Великие Кланы с вами на согласятся. — Он тут же замолк, поняв, что только что сказал. Повисла неловкая тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра да ударами ветвей о ставни. Кьераку-сан постучал пальцами по столу и тихо продолжил: — Не знаю, что ты узнал, но сейчас тебе судить, не разобравшись, неразумно. — Он вздохнул. — Мы должны этому ребенку, и если ты не хочешь привязываться к нему, как к семье, то хотя бы прояви уважение: он нас всех спас, твою семью в том числе. Кайен тихо пробормотал: — Не знаю. Он правда ничего не знал, ни что делать, ни что думать. Жена всегда говорила ему, что он большой ребенок; его опора, его стойкая прекрасная супруга, подобная стройной иве и цветущей сливе, покинула его, как покинули его и остальные связи. — Не то чтобы у тебя был выбор, — пожал плечами главнокомандующий, вернувшийся к созерцанию цветов. И ничего, кроме этого ответа, у Кайена не было. В отличие от других вернувшихся, очевидно, на перерождение ему не уйти. Время пройдет, час или век, и когда вы расстанетесь, при новой встрече ничего уже не будет прежним.