Рядом

      — Ты сегодня рано, — Сян Лин смахнула пот со лба и закинула кухонное полотенце на плечо, — Что-то случилось?       Глядя на нее, Чун Юню самому стало жарко — печь в «Народном выборе» пусть и была небольшой, но достаточной для того, чтобы заполнить теплом, от нее исходящим, маленькое пространство. Жаром окатило с ног до головы, Чун Юнь невольно взъерошил волосы холодными пальцами, будто бы это помогло ему на толику охладиться, но градуса добавляла и тема предстоящего разговора, волнение от которого рукой не смахнуть.       — Не знаю, — пожал плечами он и взял с доски кусочек нарезанного корня лотоса, застыв на секунду, — Можно ведь?       — Можно, — кивнула Сян Лин, радушно улыбаясь, — Ты расскажешь?       Она снова наклонилась к печи, бросив в котелок горсть цветастых душистых специй, и дунула на лезущую в глаза взмокшую челку. Чун Юнь все еще мялся под ее выжидающим взглядом, нервно пожевывая лотос, ему не было страшно или неловко, скорее он просто и сам толком не понимал, что именно хочет сказать, и как выдать подруге всю мешанину своих спутанных клубком мыслей.       Он знал — Сян Лин поймёт, даже если объяснить ей на языке жестов, чужие чувства для нее сродни открытой книге, именно поэтому Чун Юнь и решил прийти ни к кому-то, а к ней.       — Син Цю ничего не говорил обо мне? — вопрос звучит по ощущениям так громко, что у Чун Юня практически закладывает уши, черт, он ведь совсем не это собирался спросить.       — В каком смысле? Вообще или что-то конкретное? — Сян Лин заинтересованно и одновременно удивленно смотрит на него и садится за стол.       — Забудь то, что я сейчас сказал, — Чун Юнь цокает и вздыхает, сетуя на самого себя за дурацкий вопрос, — Я себя странно чувствую.       — Странно плохо или странно хорошо? И как это связано с Син Цю? — она изламывает брови и кладет ладони на стол, будто показывая всем видом — я открыта к разговору.       — Ты влюблялась когда-нибудь? — выпаливает он приглушенно и тут же сверлит взглядом потертую деревянную столешницу.       — Ох, настолько странно… — из груди вырывается смешок, и Сян Лин тут же хмыкает, сжимая губы в тонкую линию, чтобы это не показалось насмешкой, — Я… Не знаю, — она непринужденно жмет плечами, — Смотря, что именно мы понимаем под влюбленностью.       — Это я и хочу понять, — Чун Юнь наконец поднимает голову, и выглядит он точно провинившийся ребёнок, готовый тотчас получить оплеуху.       — Мне кажется, что простая симпатия — это нечто приземленное, когда тебе нравится внешность, наверное, и, возможно, хочется узнать человека ближе, мм, — она вертит в голове слова, пытаясь подобрать нужное, — Что-то вроде заинтересованности. А влюбленность — это когда ты уже знаешь человека и все равно хочешь быть рядом.       Рядом — это слово ощущается таким же сладковатым, как и корень лотоса, только вот совсем абстрактным. Ему определенно точно хочется, чтобы Сян Лин была рядом, чтобы они дружили долго, но Чун Юнь понимает, это — не влюбленность, это дружба, привязанность, да всё что угодно, только не влюбленность. «Рядом» с Син Цю ощущалось иначе, рядом хотелось сидеть, рядом идти, куда бы тот не звал, рядом со своей рукой ощущать его и вообще все-все-все делать вместе, рядом. Чун Юню хватило нескольких секунд размышлений над простым словом, чтобы понять — он попал, окончательно и бесповоротно. Влюбился. В лучшего друга.       И второй аспект тоже имел место быть — Чун Юнь знал Син Цю, знал со всех сторон, и с той, что скрыта маской учтивости и жеманности, и с той, что была открыта немногим, с горящими авантюрой искрами-глазами и неустанной жаждой приключений. И обе эти стороны Чун Юнь принимал и был готов узнавать их и дальше, копая все глубже.       — Понятно, — заключил Чун Юнь, ему в самом деле теперь понятно, что догадки его были верны, но совершенно непонятно что теперь с этим делать.       — Ты влюбился в Син Цю? — прямота всегда была отличительной чертой Сян Лин, она избегала кривых намеков и подсечек, предпочитая говорить в лоб.       — Да, — честно сказал Чун Юнь. А что скрывать? У него на лице все написано яркой краской заалевших щек.       — Что ты чувствуешь рядом с ним? — продолжила спрашивать она, параллельно доставая из печи ароматное рагу.       — Живот болит, — усмехнулся сам себе Чун Юнь, — Просто чувствую… Что-то.       Живот и правда слегка скручивало и щекотало, когда Син Цю был рядом, и вновь это пресловутое слово, что Чун Юнь даже проводил параллели с теми самыми бабочками, живущими в желудке каждого влюбленного. Его лицо не краснело до цвета заоблачного перчика, ладони не потели, он не заикался, не в силах найти слов, и все остальные глупые описания из романов, что читал вечерами Син Цю, не стояли и рядом с действительностью. Конечно, временами было боязно за энергию Ян, но тренировки давали плоды, да и сам он давно понял, что боялся больше, чем следовало. Он вышел из себя до беспамятства всего раз — и то было совсем не связано ни с какой любовью, вернее, косвенно именно с ней и связано, ведь именно Син Цю скормил ему целую тарелку острого супа пару лет назад, заставив превратиться в сумасшедшего танцора. Рядом с Син Цю энергия Ян скорее ликовала, не рвалась наружу, агрессивно пытаясь протолкнуться, а тихо горячилась, изливаясь приятным потоком. Прикосновения вызывали куда больший трепет, но все еще оставались в границах, не выходя за которые, он все еще был собой — сдержанным и умеющим держать себя в руках. Хотя, мимолетные случайные касания не могли соревноваться с возможными объятиями или, боже, поцелуями.       — Влюбился, — резюмирует Сян Лин и, накрыв котелок с рагу полотенцем, вновь приземляется на рядом стоящий стул, — Ты хочешь признаться?       — Нет. Не знаю, — Чун Юнь отвечает пространно, словно не понял вопроса, — Хочу, может быть. Но зачем? Признаются ведь тогда, когда уверены во взаимности.       — А ты не уверен? — наводящие вопросы Сян Лин звучали так, словно мать учит чему-то ребенка, например, объяснять свои чувства.       — Пришел бы я к тебе, если бы был уверен? — Чун Юнь поджимает губы в очевидном недовольстве.       — Скажи ему прямо, — кто бы сомневался, что она предложит нечто подобное, абсолютно в ее духе.       — Если он откажет, то я смирюсь, я не боюсь этого, главное сохранить прежнюю дружбу, — Чун Юнь кивает, соглашаясь со сказанным, будто бы уже решился на признание и теперь лишь штудирует возможные варианты исхода событий, — А если нет?       — Ты странный! — Сян Лин хлопает себя по бедрам, — Радоваться? Не этого ли ты хочешь?       — В последнее время я могу себя контролировать лучше, но рядом с ним все ощущается троекратно сильнее, а мы лишь сидим рядом или идем, — шумно выдыхает Чун Юнь, мысленно возвращаясь к теплому образу Син Цю, и жар с новой силой обливает грудную клетку, — Я не хочу ему навредить.       Сян Лин смотрит с секунду, а затем резко накрывает своей ладонью чужую, сильно сжимая, и переходит на мягкие поглаживания.       — Ну вот, никто не умер, — снисходительно хихикает она, продолжая гладить ладонь, — Ты ведь не взорвешься сейчас?       — Но в тебя-то я не влюблен, — говорит Чун Юнь и осекается, думая, что звучит уж больно грубо, — И это просто держание за руки. А если…       — Уж извини, но целоваться мы не будем. Даже в научных целях, — она тычет пальцем в воздух, — Раньше ты даже рядом с собой стоять не позволял — перегревался. Сейчас даже не дрогнул от моей руки. Бояться себя — твое самое неверное решение. Ты так можешь потерять гораздо больше, нежели если попробуешь.       — Ты права, — осеняет Чун Юня, он может столько всего не узнать: какие у Син Цю губы на вкус, какие вздохи, какие у него руки, если их долго держать, какой у него может быть взгляд, окажись его любовь взаимной. Он наклоняет голову к столу, касаясь щеками ее рук, что все еще лежат на его собственных, — Спасибо.       Теперь из Чун Юня рвалось одно душащее желание — поскорее признаться. Но удача явно не держала его в своих любимчиках, ведь Син Цю уехал в Инадзуму на очередную презентацию новой книги, а значит мучиться ему в своих терзаниях еще минимум несколько дней. Ну и хорошо, думает Чун Юнь, нужно все как следует обдумать.       Судьба не была бы собой, если бы не проворачивала подобных фокусов. Ведь там, в Инадзуме, Син Цю задавался схожими вопросами.       — Что с тобой сегодня? — Альбедо сидел на своем футоне, рисуя очередной набросок, чтобы занять руки и голову.       — О чем ты? — монотонно процедил Син Цю, не отрываясь от свитков издательства, не удостоив Альбедо и взглядом, продолжая сидеть к нему спиной за небольшим столиком.       — Брось, — Альбедо отложил карандаш, и Син Цю спиной чувствовал его взгляд, — У тебя из рук все валится. Ты не здесь вовсе.       С недавних пор они стали достаточно близки, не так, чтобы зваться лучшими друзьями, но товарищами, иногда делящимися друг с другом чем-то — вполне. Разговаривать с Альбедо оказалось занятно, он никогда не осуждал, не смеялся, чаще — слушал и внимал, изредка вставляя сухие комментарии. Это комфортно, и от этого говорить о чем-то более личном, чем книги и искусство, не казалось странным или неправильным.       — Твоя проницательность иногда меня пугает, — хмыкнул Син Цю и уронил перо на пол, тут же подтверждая гипотезу Альбедо.       Затем он ухватился за перо, потянувшись к полу, и наконец развернулся лицом. Син Цю на пару секунд задумался, но потом все же спросил:       — Ревновать друзей — нормально?       — Наверное, — Альбедо сперва еле заметно округлил глаза, а потом вновь расслабился, опуская плечи, — Если твой друг перестает общаться с тобой в пользу кого-то другого, но как по мне — это странно. Каждый имеет право общаться с кем хочет.       — Нет, не так, — мотнул головой Син Цю и прикусил язык, понимая, что корень его ревности — явно не дружеская обида, — Сегодня утром, перед отъездом сюда, я увидел как мой друг держит за руки мою подругу. И мне стало… Неприятно. Ужасно.       — Она тебе, выходит, нравится, — заключил Альбедо, и на его лице мелькнула улыбка, такая заинтересованная, будто такие темы пробуждали в нем какую-то сторону личности, которая жутко хотела разобраться во всех тонкостях человеческих отношений. Вполне оправданно для того, кто был создан искусственно.       — Не она, — Син Цю прочистил горло и, не сдерживая улыбки, чуть отвернулся. Все же эти разговоры о Чун Юне застали его врасплох, — Он, — тише произнес он.       — Он, — зачем-то дублировал Альбедо его реплику, — Сути не меняет. Это больше похоже на другую ревность, — Альбедо придвинулся ближе к стене и облокотился на нее поудобнее, — Знаешь, не так давно я познакомился с лесным дозорным из Сумеру и его другом — генералом махаматрой. У генерала есть своя особенность — он обожает шутить, но по мнению его друга, делает он это очень плохо, дозорный каждый раз закатывал глаза, когда тот шутил. Стоило мне посмеяться над его каламбурами и анекдотами, мы легко нашли общий язык. В этот момент я заметил, что закатывание глаз дозорного сменилось на самое настоящее прожигание взглядом, он, по виду, был готов убить или меня, или генерала, или обоих сразу. Я сразу понял, что это неспроста. И твоя ревность — нечто схожее. Мне так кажется.       — Убивать я их не хочу, — Син Цю сказал это, и Альбедо готов поклясться, что увидел в его янтарных глазах сверкнувшее пламя, — До этого дня я был уверен, почти уверен, что он тоже… В меня влюблен. А теперь… — Син Цю печально улыбнулся, мечтательно водя пальцем по столу.       — Просто поговори с ним, — Альбедо тоже не был тем, кто вместо разговоров использует намеки и подсказки, полагаясь на то, что человек додумается до его мыслей самостоятельно.       — Я не знаю как, — растерялся Син Цю. В самом деле — как? Словами через рот.       — Син Цю, ты ведь пишешь и любовные романы в том числе. Я думал, что ты многое берёшь из своего опыта? — по-настоящему удивился Альбедо, эту часть деятельности они ранее не обсуждали.       — Нет, лишь творческий вымысел, — Син Цю даже стало как-то не по себе, были ли его сюжеты верны и схожи с реальностью?       — Претвори вымысел в реальность.

***       Чун Юнь знал, что Син Цю вернётся сегодня, поэтому уже около получаса стоял на пристани в ожидании Инадзумского корабля. Ладони вспотели — какая ирония — прямо как в тех романах, и Чун Юнь ощутил себя героем одного из них. Он присел, заглянув в воду в поисках ярко-красного румянца на своих щеках и ушах: к счастью, этот признак обошел его стороной, главное не начать заикаться.       — Меня ждешь? — Син Цю подошел совсем бесшумно, несмотря на небольшой каблук его сапог.       Чун Юнь заулыбался искренне, ведь до безумия рад был встрече, разлука по ощущениям длилась не меньше месяца, хотя по факту прошло около недели. Син Цю как всегда красив, с сияющей лучезарной улыбкой, отросшие волосы путались на ветру, добавляя ему только больше притягательности. Весь заученный монолог из головы вылетел сразу, стоило Син Цю поймать его, Чун Юня, бегающий взгляд.       — Как поездка? — не успел Чун Юнь и договорить, как был заключен в приветственные объятия.       Непривычные, вообще-то. С тех пор как Чун Юнь научился контролировать себя, Син Цю позволял себе гораздо больше тактильных вольностей вроде похлопывания по плечу или коротких легких объятий на прощание. Но сейчас это длилось дольше, чем обычно, и крепче, и то ли Чун Юнь приписывал этим жестам дополнительных качеств, то ли Син Цю чудесным образом все прознал о его планах и играет на опережение.       — Хорошо. Все еще не могу привыкнуть к этому, — зарделся Син Цю, — Альбедо тоже был, с ним проще, он забирает часть внимания на себя.       Они поднялись на небольшой мостик, с которого открывался вид на вечернюю гавань Ли Юэ. Чун Юнь вытянул руки, касаясь локтями красных перил, и пристально всмотрелся в водную гладь — точно зеркало.       — Мы с ним много говорили, — продолжил Син Цю, медленно выводя разговор к нужной теме, и в отличие от Чун Юня, взгляд его был направлен в небо, где начала проглядываться звездная россыпь.       — Да? — Чун Юнь спросил так, словно удивлен, что люди могут разговаривать, — И о чем?       — О любви, — отозвался Син Цю и заулыбался, смотря уже на Чун Юня. О тебе — рвалось наружу. Хотя, если подумать, он так и сказал.       Вся уверенность Чун Юня в правильности своего решения начала растворяться с каждым сказанным Син Цю словом. С Альбедо — о любви. Звучит не так обнадеживающе, вернее, совершенно обескураживающе.       — Кто-то влюбился? — сглотнул Чун Юнь и все еще не мог оторвать глаз от воды, смотреть на Син Цю сейчас было чересчур боязно — вот-вот и точно начнёт заикаться.       — Я, — ответил Син Цю так, словно это было очевидно, — Уверен, ты меня понимаешь.       — Ты о чем? — лицо Чун Юня вытянулось, ладони напряглись, сжимая одна другую. Син Цю или точно что-то знал, или же они друг друга неправильно поняли.       — Видел, как вы с Сян Лин держались за руки, — Син Цю продолжал смотреть на него, и взгляд его кричал — я жду объяснений.       — Ты… Ты думаешь, что я в нее? В нее влюблен? Нет! — протестовал Чун Юнь, наконец выбираясь из своей прострации, и он, кажется, почти что заикнулся, — Мы просто говорили.       — Да? И о чем же? — Син Цю зеркалит его реплики нарочно, — Неужто тоже о любви?       — Да, — Чун Юнь звучно кладет ладони на перила и опускает голову.       — И кто-то влюбился? — продолжает почти шепотом Син Цю, подбираясь к Чун Юню все ближе. Если его новая теория о Сян Лин неверна — это означает лишь одно.       — Я, — Чун Юнь вздрагивает, когда Син Цю задевает пальцами его ладонь, — И ты, в Альбедо.       Син Цю звонко хохочет и подходит еще ближе, практически прижимаясь телом к спине Чун Юня. Его дыхание щекочет чужую шею, вызывая мурашки. У Син Цю в груди взрываются фейерверки от осознания взаимности своей влюбленности, такие яркие и грохочущие, своими всполохами задевающие и без того трепещущее сердце. Он замолкает на секунду, а после тихо шепчет, кладя руки на предплечья Чун Юня:       — Нет, не в Альбедо.       Чун Юнь разворачивается резко, не давая себе ни шанса на раздумья — или сейчас, или никогда. Но Син Цю целует его первым, быстро и мягко, почти невесомо проезжаясь губами по губам.       — Син Цю, — тихо зовёт Чун Юнь и трогает пальцем свои губы, еще хранящие тепло поцелуя.       — Мм? — улыбается тот выразительно, — Хочешь что-то сказать?       — Хочу быть рядом, — Чун Юнь целует его снова.