Охотница. Осколки

      До Рождества оставалось полтора месяца, но даже выставленные кое-где редкие венки и праздничные украшения не могли добавить красок этому дню. Световой день подходил к концу, наступали сумерки, серо-синее небо закрывали темные грозовые тучи. Несмотря на сварливый характер поздней осени, ещё было достаточно тепло, чтобы рискнуть появится на улице в лёгкой курточке или пиджаке, но, судя по прогнозам синоптиков, в ближайшую неделю ожидались серьезные снегопады, и люди уже делали ставки, будет ли в этом году снежное Рождество.       Фрэнк мог понять, что кому-то нравится делать ставки, но как кому-то может нравиться снег? Он же холодный, мокрый и неприятный. Что поделать, если ему всегда нужно солнце, как наркоману доза.       А про себя отметил, что уже сейчас мог тратить честно заработанные деньги где-нибудь в Стамбуле, Майами, или Сингапуре, где ещё солнечно и жарко, держа в одной руке стакан с висками «Dalmore 50» и упругий зад фотомодели в другой.       Ему, Фрэнку Бэйкеру, кроме себя винить было некого. Особенно, когда соглашаешься работать с людьми, которые, в случае неудачного дела, обязательно потащат тебя за собой. Так случилось и в этот раз, хотя сделка была неординарной. Все неординарное вызывает его интерес, а интерес, как правило, сопровождает прибыль. То есть – единственное, что перевешивает на чаше весов даже солнце. Незатейливый подход. По этой же причине бессонница вот уже несколько лет была для него обычным делом. Что во времена работы на Хантсклан, что в свободном плавании. Хотя сейчас он стал переносить ее лучше, но это все благодаря убойной смеси крепкого кофе, виски и маниакального презрения ко всему, что может помешать работе.       С улицы доносился глухой, но практически непрерывный гул автомобильного трафика, электричек и редких сигналов. И незримое присутствие спешащих по домам после тяжелого рабочего для сотен тысяч людей – хороших, плохих, а побольше части средних. День закончился, но как всегда оставил тяжелое чувство в груди, которое появлялось каждый раз, когда очередное дело было завершено. Уже довольно давно Фрэнк снял себе офис на 7-й авеню. Когда-то, должно быть, лет сорок назад, это был благополучный район, но сейчас дела здесь шли на спад. Не слишком удачное расположение и общий рост цен на недвижимость очевидно не способствовали увеличению популярности. Офис Фрэнка был в старом и неухоженном шестиэтажном доме, который, судя по всему, изо всех сил сопротивлялся обновленческим тенденциям. Перестройщики, конечно, придут и сюда, но не факт, что скоро. Еще не освоены гораздо более привлекательные объекты. Это же Нью-Йорк – город на острове, который постоянно ползёт вверх. Ведь в бок двигаться некуда. Кирпич, стекло и беспощадно прямые углы – никакие усилия не могли бы сделать это здание хоть немного симпатичнее. Отличное место, если хочется затеряться в многомиллионном городе.       В здании этом время остановилось в далёком прошлом. Ремонта здесь не было очень давно, а большинство вещей были словно из другой эпохи. Календарь на стене застыл в июне шестилетней давности. В последний день жизни Хантсклана. На той же стене, рядом, в рамке красовался музейный экземпляр итальянского карабина М91 «Carcano». Точно такой же, из которого был убит Джон Кеннеди, тридцать пятый президент Штатов.       На маленьком круглом столике в углу лежала раскрытая доска для нард. Когда бы не началась игра, она до сих пор продолжалась, а Фрэнку все никак не хватало времени, чтобы смахнуть фишки в кучу, захлопнуть доску и поставить точку в этой партии. А еще комната была завалена всем, что обычно сопровождает напряженную работу: везде были бумаги, пустые чашки кофе, переполненное мусорное ведро и пустые картонные контейнеры из-под фастфуда.       Кресло, дешёвое офисное – из искусственной кожи. Рабочий стол был дубовый, не слишком старый, но проверенный временем. На его правом краю шелестел старинный принтер «Epson», медленно выдавая листы неопределённого содержания. Телефон с кассетным автоответчиком – все, словно из антикварной лавки. Лишь современный и дорогой МакБук от яблочной фирмы говорил о том, что комната перешагнула порог нового тысячелетия. Но на этом сходство с офисом заканчивалось. Здесь не было привычных вещей, которые помогают пометить территорию: рамок с дипломами и сертификатами, книжных шкафов, тумбочек с папками, потому как папками и бумагами был завален весь стол.       Выделялась одна из них, та самая, стоимостью в один доллар и ежедневными тиражом более чем в миллион экземпляров. Четверть первой страницы субботнего выпуска «The New York Times», самого авторитетного издания города, занимала статья с заголовком: «Похищена дочь Пирса Фридриха фон Абель, главы дома фон Абель».       Преступление было освещено впопыхах. Скорее всего, редакция собрала воедино имеющиеся обрывки информации, чтобы к моменту сдачи номера в печать успеть выдвинуть хоть что-то. То, что статья была относительно небольшой, лишь подтверждало эту теорию. Но преступление все же попало на первую страницу одного из самых авторитетных изданий Нью-Йорка. Не каждый день похищают дочь состоятельного и богатого человека. Если до подписания номера случается что-то важное, то структура выпуска перерабатывается в соответствии с масштабом события. Фрэнк сильно сомневался, чтобы пожар в супермаркете на Лоример-стрит привлек большее внимание общественности, нежели настолько серьезное преступление – оно эффектно, вызывает у читателей эмоции и неподдельный интерес. А интерес сопровождает прибыль.       Как говорилось в статье, граф Пирс фон Абель заявил о пропаже дочери семнадцатого октября и сразу же стал главным подозреваемым. Проверенный временем факт говорит о том, что большую часть убийств совершают знакомые жертвы – родственник, друг или супруг. На том этапе дело еще не было квалифицировано как убийство, но в Департаменте полиции Нью-Йорка предпочли перестраховаться.       Графа допрашивали шесть часов, но после того как была восстановлена цепочка последних действий Неле фон Абель, полицейские установили, что ее следы теряются поздним днем шестнадцатого октября. У отца не было никаких причин на совершение подобного преступления. Глава рода фон Абель всем сердцем любил единственную дочь, и после развода с женой она осталась единственной, кто приносил радость в его жизнь.       На следующий день Неле удалось найти.       Не было ни писем с требованием выкупа, ни телефонных звонков, ничего, что обычно сопровождает похищение. Худшие опасения подтвердились, когда Ученики средней школы, тринадцатилетние Крис Даст и Томас Маккени, гувяшие в Общественном парке Гудзон-Хайтс ранним утром, обнаружили висящее на дереве тело и сразу же сообщили об этом в полицию. Первый прибывший на место наряд быстро опознал пропавшую дочь графа фон Абель. Все ее тело, в особенности живот, бока, спина и руки были покрыты синяками и кровоподтёками. Кроме того, по результатам предварительной экспертизы можно судить о многочисленных переломах и повреждениях внутренних органов. Смерть наступила в результате перерезания сонной артерии. На момент нанесения всех остальных травм девушка еще была жива.       С одной из двух фотографий, напечатанных возле статьи, на него смотрела совершенно незнакомая ему молодая девушка. У нее было отличное строение кости, милый нос, высокие тевтонские скулы и длинные темные волосы, элегантно уложенные в причёску, что так любили носить женщины в середине прошлого столетия. Ее лицо обладало идеальной симметрией, которую так любит камера. А еще в момент сделанной фотографии ей явно было хорошо. Она была в офисе, возможно, в студии и беззаботно улыбалась в объектив. Ничто не предвещало, что ей придется оказаться в кошмаре, который станет концом ее жизни. Ему несколько раз уже доводилось видеть подобные фотографии, словно навсегда угасшая жизнь, вырванная из прошлого. Фотография наверняка была предоставлена отцом девушки, и совершенно естественно, что ему хотелось запомнить свою дочь радостной и счастливой, как будто такой она всегда и являлась. Неле была совершенно обычной девушкой, а значит, в ее жизни случались плохие и хорошие времена. Иногда она радовалась, а иногда – грустила. Иногда была добра, а иногда злилась на всех вокруг. Но сейчас она была очень счастливой, уверенной, привлекательной женщиной, у которой впереди была вся жизнь.       Второе фото было сделано полицейским криминалистом и в нем уже не было ничего радужного. Холодное и жесткое изображение, при взгляде на которое, в жилах стынет кровь.       Можно легко заключить, что Неле стала жертвой обстоятельств, и списать все на то, что она попала под нож маньяка, коих в мегаполисе с населением в восемь миллионов человек достаточно, чтобы можно было встретить одного из них на безжизненной улице. Обычно в таких ситуациях так и поступают – никто не хочет лишний раз включать воображение и ум: и лень, и страшно. Ведь если предположить, что девушка оказалась «не в том месте, не в то время», то трагедию можно отнести на волю судьбы, случая или капризов богов. Предоставленные газетами данные были, как обычно, недостаточно детальны и вызывали больше вопросов, чем ответов. И неудивительно – от письменных формальных отчетов трудно ожидать доскональности. Их обычно пишут перегруженные работой люди.       Но Фрэнк ни на йоту ни верил в волю случая и совпадений. Будучи человеком, прошедшим большую часть жизни за изучением информации и скрытой взаимосвязи между несопостовимыми явлениями, он смотрел на мир, как на сеть тесно переплетенных между собой историй, случаев и событий. Если нельзя определить причастность какой-то связи к событию, это не значит, что ее нет. Если крот слепой и не видит окружающего его мира, это не значит, что мира не существует.       Какое-то время он сидел, молча смотрел на циферблат электронных часов, стоящих рядом с компьютером. И наблюдал как белые угловатые цифры сменяют друг друга: одна цифра в секунду, 60 в минуту, 3 600 в час, 86 400 в день, 31 536 000 в год.       Так уж вышло, что одиннадцать лет назад на молодого Фрэнка вышел человек с черной как смоль татуировкой дракона на плече, и парень, оказавшийся продолжателем семейного дела нескольких поколений осведомителей магического мира и некоторых других видов творческо-поисковой работы, с ненавязчивой помощью одного влиятельного и ныне покойного человека, чье имя до сих пор заставляет магических созданий шептаться над кружкой эля, сумел прийтись ко двору в Хантсклане.       Следующие одиннадцать лет он заводил полезные знакомства, расширял сферу влияния, разбирал материалы, предоставляемые могущественным кланом. Фрэнку поручались простые операции, не требующие ничего, кроме пары звонков, расторопности, точности исполнения и умения молчать. А если не соблюдать эти простые условия, то в его работе гораздо выше шанс получить пулю, чем деньги. За свои небольшие услуги он ежемесячно получал по двадцать тысяч вечно зеленых, переводившихся на его счет в цвейцарском банке «Credit Suisse» несуществующим родственником-канадцем. И это, не считая бонусов и подработок на стороне.       А последний месяц он время от времени получал по телефону инструкции от человека, которого никогда в жизни не видел. Его задача состояла в том, чтобы без промедления передавать сему контакту всю информацию о семействе фон Абель. Отце, его финансах, возможностях, связях, слугах, о цвете рубашек, которые тот одевает по утрам.       И, конечно, о его дочери.       Для подавляющего большинства людей граф Пирс Фридрих фон Абель был обычным, ничем не выдающимся, но весьма состоятельным человеком, о жизни которого многие так мечтают. Является частым гостем в здании Нью-Йоркской фондовой биржи, расточителен, но не хвастлив. Неплохо водит скоростные машины, одевается дорого, но не вызывающе. Имеет особняк на участке земли к западу от Манхэттена, был женат на киноактрисе родом из Старого Света, разведен.       И лишь немногие существа знают его как человека, чей род веками был верным союзником ордена Драконов в охране гармонии магического мира в составе еще одной могущественной организации, членов которой в начале XXI столетия вот уже практически не осталось.       Организации, более известной, как Тевтонский орден.       В свое время Фрэнк достаточно читал и слышал об этом рыцарском ордене, а потому знал, что многие люди о нем наслышаны. Практически всем знакомы изображения тевтонцев в белых и серых плащах, украшенных черными крестами, хотя большинство толком и не представляют, какие события с ним связаны. Этот германский рыцарско-духовный орден был основан в 1190 году во время третьего крестового похода купцами из Священной Римской империи, как военный госпиталь для раненых немецких рыцарей и солдат. А девять лет спустя Папа Римский Иннокентий III впервые закрепил за германскими рыцарями их окутанный тайной веков девиз: «Помогать – Защищать – Исцелять». На справедливый взгляд многих ученых, история тевтонцев выглядела несколько сомнительной: факты и домыслы сплелись в тесный клубок противоречий и неразгаданных тайн. Задаваемый многими вопрос, каким образом орден бедных рыцарей, давших обет безбрачия, смог стать одной из влиятельнейших и богатейших организаций на континенте, всякий раз вел за собой вторжение в область непроверенных фактов и домыслов.       Коврик для компьютерной мыши, на котором стоял его виски, лежал криво, под углом к краю стола. Фрэнк выровнял его, кусочки льда ударились о стенку стакана. Где-то снизу едва уловимо гудел мощный водонагреватель. Мерный свист труб отопления на потолке убаюкивал, сводя на нет всю магию крепких напитков.       Детские сказочки о рыцарях и драконах оказались не такими уж и сказочками.       Помнится, лет десять назад в одной из статей издания «New York Journal» какой-то чудаковатый профессор с пеной у рта доказывал существование связей между внезапным обогащением Тевтонского ордена и существованием некоего ордена Драконов, что в обмен на расширения влияния рыцарей в Старом Свете привлекли тевтонцев на защиту магического мира наравне с собой. Борьба с врагами католической церкви, еретиками и лечение больных, утверждал он, лишь распространенное заблуждение. Идея защиты Веры была лишь прикрытием основной миссии рыцарей. Истиной целью ордена было хранение тайны существования магического мира.       Он отхлебнул остывшего кофе, добил остаток виски в стакане и дождался, пока смесь кофеина и алкоголя произведет желанный эффект.       В научном сообществе достаточно людей посмеялось над этим болваном, даже не представляя, настолько тот был прав.       Вскоре в руках рыцарей сосредоточилось столько власти, что Хантсклан признал в них угрозу. Маятник качнулся в другую сторону. Магический мир сбросил с тебя оковы страха, ведь к кровавой тысячелетней войне между охотниками и драконами присоединилась новая сила, с которой стоило считаться. Никто точно не знал, шантажировал ли орден Драконов Герман фон Зальца – один из величайших магистров-тевтонцев, или же драконы просто пытались купить их молчание о внезапно обретённой тайне, но со временем Тевтонский орден превратился в огромную автономную армию, вмешиваться в дела которой могли лишь верховный понтифик Ватикана и император Священной Римской империи. Обретя верных союзников в лице могучих стражей магического мира, Тевтонский орден со скоростью кавалерийских полков распространил свое политическое и военное виляние, приумножил ряды, обзавелся десятками владений во многих странах Европы, что позволило братству германских рыцарей просуществовать больше восьми сотен лет. После Второй Мировой войны в странах Варшавского договора об этом начали говорить шёпотом.       Он сложил все эти мысли в коробку и тщательно ее запечатал. Братство поклялось хранить молчание ровно столько времени, сколько нужно, и следовало этой клятве с удивительным терпением. Так или иначе, еще один древний род врагов уничтоженного Хантсклана похоже, прервется навсегда. Граф фон Абель отныне больше не имеет наследников. Фрэнку, в общем-то, были не интересны переменные этой игры. Что-то служило спусковым крючком для этого убийства, и это что-то, скорее всего, имело веские основания. Нажимаешь на спуск – гремит выстрел. Причина и следствие. Как выяснил Ньютон триста лет назад, на каждое действие есть противодействие.       Этот случай был непохож не на один из предыдущих. Клиент был аккуратен, выполнил все профессионально и быстро. Такие не делают ничего просто так, каждое свое действие они тщательно продумывают. Однако с убийствами всегда так. Они вдруг случаются, и жизнь останавливается, как часы. Недочитанная теперь уже навсегда книга, неувиденный фильм, поход в парк с маленьким сыном, который никогда не случится.       Его вполне устраивало, что клиент не объяснил, с какой целью все это было устроено. Отсутствие интереса к ненужным деталям было краеугольным камнем практической философии его работы. Выполняй обещанное. Не задавай лишних вопросов. И главное — это не твое дело.       Зачем все это ему, Фрэнку? Он мог бы назвать десяток второстепенные причин, начиная от банальной скуки, заканчивая желанием хоть немного, пускай даже из-под тишка ущипнуть орден Драконов и их союзников. Но все это были побочные причины. Главная лежала перед ним на столе.       Черный стальной кейс без знаков и надписей на краю широкого рабочего стола не был закрыт, а потому все его содержимое было прекрасно видно. Внутри лежали две толстые стопки облигаций, каждая скреплена золотой лентой и проштампована особой печатью, мало значимой для мира людей. В любом банке или разменом пункте их посчитают простой забавой, шуткой, не имеющей ничего общего с настоящими ценными бумагами. Но облигации крупного достоинства на предъявителя, выписанные Леприконским Всемирным Банком ценились в магическом мире ничуть не меньше, чем золото лепреконов.       На каждой бумаге надпись: «Ut et beatea», – она означает, что погасить или выкупить эти облигации вправе человек, владеющий ими в данный момент. Пятьдесят тысяч долларов.       Цена одной жизни.       Он видел это необыкновенное волшебство не раз. Знал о нем, но никогда не мог ему противостоять. Видел, как притягивают к себе деньги, если лежат вот так перед человеком. Манят своим дивным блеском, как распутная красавица обнажённым бедром, словно соблазняют, словно уговаривают тихими, мягкими и ласковыми голосами. Просят протянуть руку и взять. Лежат себе сиротливые, беззащитные, в море алчных и цепких рук, а зовут именно тебя, просят взять их, сгрести эти зеленые бумажки в пятерню. Спрятать в карман, а лучше в кошель, там надежнее. И лишь одна вещь может остановить человека в этом искушении. Это страх. И страх нужно задавить, искоренить, а для этого нужно говорить себе, что всё будет хорошо, пусть даже это будет и не так, но нужно именно это и говорить, и тогда деньги заставят его в это поверить. Даже против его воли. Ему всегда нравился солидный и привычный комфорт дорогих ресторанов, мягкие подлокотники кресел, виски или шампанское в ведре со льдом, сдержанные и внимательные официанты. Ему наравился сухой шелест карт в казино и пышные формы важных и состоятельных дам, перед которыми, однако, лишь стоит щегольнуть объемами своего кошелька, как они будут готовы на все.       Человеку никогда недостаточно того, что он уже имеет. Поэтому он и выбрал тот путь, по которому идет сейчас. Он как мог, пытался отбиваться от бесконечного потока разных мыслей. Хотелось поймать несколько мгновений, во время которых ум остался бы пустым и белым, как чистый лист бумаги.       Эта история была уже в прошлом. Но...       Зазвонил стоящий на краю стола телефон. Вот только звонок звучал непривычно резко, пронзительно. Пошарив по столу в поисках источника звука, он поднял трубку:       – Слушаю?       – Мистер Бэйкер, сэр? – раздался знакомый госол. – Прошу прощения, что отвлекаю вас.       Это был его секретарь. Щурясь от света монитора, Фрэнк бросил взгляд на настольные электронные часы. Они показывали 1:13 ночи. Видимо, мысли погладили его слишком сильно.       – Прошу прощения за беспокойство, сэр, но к вам посетитель.       Он всем телом подался вперед, стул жалобно скрипнул по его тяжестью. Фрэнк все еще плохо соображал. Посетитель? К часу ночи?       – Извините, – сбивчиво продолжал ассистент, понизив голос. – Я пытался отговорить, но она была весьма настойчива.       Он проснулся окончательно. Какая женщина может хотеть встречи с ним в столь поздний час? В голове Фрэнка прозвучал тревожный звоночек.       – Том, черт вас возьми, скажите ей, что часы приёма уже закончены! – сказал Фрэнк, выпрямившись в кресле и сворачивая вкладки на рабочем столе.       – Я пытался, сэр, но она сказала, что вы будете рады принять ее в любое время дня и ночи. Она представилась, как мисс Беннетт.       Сначала Фрэнк не понял, что конкретно он услышал. Но стоило ему осознать сказанную Томом фамилию, как у него тотчас перехватило дыхание.       Фрэнк вдруг почувствовал , что реальный физический мир перевернулся, а стол, казалось, начал уплывать от его в темноту. Никто не видел, как медленно поползли вверх брови Фрэнка, и как на его лице выражение недоумения, а затем нескрываемого изумления постепенно сменилось гримасой ужаса.       – И я подумал, что лучше предупредить вас, так как посетительница уже на пути к вашему офису. Сэр? Сэр, вы здесь?       Фрэнка уже не было возле телефона, а так и не повешенная трубка лежала на столе. Он вскочил с места так, словно обнаружил на своем рабочем месте большого, страшного и ядовитого паука. Тело сковала паника. Никогда прежде ничего подобного он не ощущал. Даже не предполагал, что это может случиться. Только в одном был Фрэнк уверен: ему грозила опасность. При одной только мысли, какого рода визит планирует нанести она спустя столько лет, у Фрэнка по спине пробежали мурашки. Но ведь он полагал, что охотников не осталось! Они все исчезли во времени вместе с Хантскланом!       С календаря на него пялился кружок, криво нацарапанный чей-то безумной рукой, — красный завиток, отмечающий новую, и возможно финальную главу в его жизни. Последний день жизни Хантсклана.       Где-то в глубине дома глухо стукнула дверь, и пульс у него взлетел до небес. Фрэнк думал, что ему было страшно раньше, но по сравнению с тем, что он испытал сейчас, тот страх был лишь легкой тревогой. Дыхание стало прерывистым и коротким, а кожа, казалось, была под высоким напряжением.       Он знал, что надо бежать, вне всяких сомнений. Вот только выход отсюда был только один. Вернее, два.       Мужчина вновь метнулся к столу, захлопнул кейс и сгреб его под мышку, после чего торопливо подошёл к окну. Чуть помедлив, открыл его и выглянул на улицу.       Едва он толкнул ставню окна вверх, как в комнату ворвались звуки ночного Нью-Йорка, а в нос ударили запахи вечно загазованного и провонявшего бензином Бруклина. Где-то справа, с грохотом и скрипом старой подвески пронесся, стуча об рельсы, состав городской транспортной системы. Ощущался устойчивый запах многодневного мусора, что лежал в баках неподалеку. С небольшого навеса на подоконник после вечернего дождя все еще часто падали мелкие и грязные капли воды. На севере висела неполная луна – белая, яркая и зловещая.       В отличие от привычных улиц, здесь царила совсем другая атмосфера, мягко говоря, совсем не праздничная, мрак и пустота создавали ощущение, что ты находишься в склепе. Обычная картина в этом районе: сидящие у стен с хмуро опущенными головами мездомные, держащие обмороженными пальцами картонные таблички у груди, группы загулявших юнцов – учащихся близлежащего колледжа. Темное царство Нью-Йорка. В каждом городе есть такое место, потому что каждый город в нем нуждается. Здесь студенты, которым очень хочется выпить, могут достать себе поддельные документы. А похотливые мужчины при деньгах – снять напряжение. Веяло далеко не слишком приятным запахом. Типичная ситуация для города, где число баров превосходит число общественных туалетов в соотношении десять к одному. Ничего необычного.       В переулок выходили окна и других комнат и квартир: они смотрели друг на друга или на голые стены напротив. Где-то редкой паутиной выдавались вперед сушилки с лениво колышущимися под свистом ветерка вещами. Под стеной расположенного напротив дома лежали, едва укрытые брезентом, кучи старой и переломанной мебели. Стилевое разнообразие позволяло проследить, как развивались мебельные тенденции, начиная с семидесятых годов прошлого века.       А ещё было чертовски темно, скрывающийся за тучами и домами бледный лунный диск вообще не давал света, ровно как выхватывающий из кромешной темноты огрызки асфальта фонарь.       По его телу пробежали мурашки. Это от холода, внушал он себе, прекрасно понимая, что дело далеко не только в прохладном ночном воздухе. С трудом сглотнув комок в горле, он просунул кисть в ручку кейса и спустил его на сгиб локтя, после чего закинул ногу на подоконник. По спине прошмыгнула дрожь – словно ледяная рука прошлась пальцами вниз по его позвоночнику. Фрэнк просунул руку в окно и нащупал край оконной рамы, вцепился в него дрожащими пальцами и посмотрел вниз. Его кабинет находился на втором этаже, но даже так расстояние до асфальта выглядело внушительным. Он непроизвольно сглотнул.       Тут же снова в голове его запищал голос. И голос этот был голосом страха. Страха темноты. Страха, вызванного тенями, в которых могла таиться она. Страха, который рождался в горле, медленно сползал вниз, словно огромная, скользкая и мокрая змея, поднимая мурашки по всему телу, затем проникал в желудок, уходя все ниже и ниже. Пробирал до костей. Он уже буквально чувствовал запах собственных внутренностей.       Фрэнк ступил на подоконник и стал всматриваться в темноту. Он стоял и смотрел на переулок под его ногами. Уже совсем стемнело, и в свете нескольких тусклых фонарей он казался безжизненным. Надстройки и козырьки отбрасывали мрачные тени, зловеще свистел пронизывающий ветер. Медленно развернулся и опустил ногу вниз, пытаясь найти опору. Неуверенно поставив подошву туфли на скат газовой трубы, он перехватился руками за нижнюю сторону рамы, но нога тут же съехала вниз, навалив на его руки всю тяжесть тела. Тут же, к зудящему в желудке чувству страха пришла и боль. Нетренированные пальцы горели, начиная неметь. А ещё сталь кейса неприятно давила на локоть, увеличивая нагрузку. Долго ему не провисеть. Он как можно ближе, из последних сил подтянулся к окну и приблизил губы к подоконнику, пытаясь найти опору внизу. Его туфля снова нащупала скользкую поверхность трубы.       Этот переулок вел к обширной территории, принадлежащей Нью-Йоркскому филиалу концерна автогиганта «General Motors», на которой хранились несколько сотен едва сошедших с конвеера новых автомобилей, еще не нашедших своих хозяев. Слева отсюда была достаточно старая, но рабочая рельсовая магистраль, и детская школа – начальная, судя по раскраске игровых построек. Эта маленькая площадь переходила в одну из наземных парковок промзоны Гроув-Рэйс, где стояла его «Шевроле». А на выезде, через улицу находилась шоссе А5183, одна из главных транспортных артерий города. Из нее можно было попасть практически в любую точку мегаполиса, а там, не привлекая лишнего внимания, покинуть город...       – Ты далеко? Твой секретарь сказал мне, что часы приема еще не закончены.       Случилось это так неожиданно, что его правая нога, которой он искал опору ниже, соскользнула с мокрой поверхности трубы, зацепив ее...       Хрупкая конструкция затряслась и загудела под его весом. Не успев схватиться второй рукой, Фрэнк почувствовал, как металл уходит из под пальцев, а тело срывается вниз. Край его пиджака зацепился за торчащий край трубы. Затрещала ткань. Еще мгновение он нелепо парил над землей, перекрутившись в воздухе из-за зацепившегося края одежы, а потом рухнул вниз.       Холодный и жесткий бетон больно ударил его плечу, лужа совершенно не смягчила падения, а удар вышиб из него все дыхание. Кучка кейса молниеносно прошлась по его руке и выскользнула из ладони, неприятно саданув в костяшки пальцев. Боль ослепила. Мужик судорожно вздохнул и скрючился, со стоном поднявшись на четвереньки, а единственным желанием было бежать, хотя бежать было поздно.       – Что, Фрэнк, ребрышко хрустнуло, да? Ну ничего, у тебя их еще много, целых двадцать три, на весь наш разговор хватит.       Он повернул голову на звук этого голоса. Тихого, но глубокого и прониктовенного, твердого, решительного. Голоса, требующего послушания, не признающего возражений. Случившееся настойчиво напоминало ночной кошмар, с той лишь разницей, что он действительно случился. Все стало тихим, как будто ночь создала волшебную подушку, в которой тонули все звуки. И чужие шаги в этой тишине были оглушительно громкими. Они рикошетом отскакивали от бетонных стен переулка, каждый шаг, как выстрел.       Неторопливые, размеренные и едва уловимо шаркающие. Так идет человек, который никуда не торопится, потому что точно знает, как будут развиваться дальнейшие события. Фрэнк хотел тряхнуть головой, но шея онемела. Не смог он перевести взгляд, скованные страхом глазные мышцы не повиновались.       Рядом с ним шевельнулась темнота. И единственное, что он в ней увидел, были стройные длинные ноги в темных брюках и высокие шнурованные берцы, голенища которых соблазнительно обхватывали изящные лодыжки.       – Госпожа... – только и смог прохрипеть он, пытаясь восстановить выбитое болью и ударом об бетон. – Ты не представляешь, как я рад видеть тебя в здравии после стольких лет. Пожалуйста не убивай меня! – причитал Бэйкер. Скрючившись, он завалился на бок а затем обмяк и обвис. Так обвисает такелаж на мачте корабля, попавшего в мертвый штиль.       Девушка неспеша присела рядом с ним на корточки, сцепив кисти перед собой. Правая ладонь её была покрыта тонкой кожаной перчаткой, которая сидела на руке так плотно, что можно было оценить форму пальцев. Запястье ее обвивали часы «TAG Heuer 3000» — престижный кварцевый хронограф, выпущенный в восьмидесятых. У нее была модель серого цвета с кожаным ремешком.       – Настолько рад видеть старую знакомую, что решил выброситься из окна? Вижу я, друг мой любезный, что дела у тебя идут хорошо.       Бледный контур месяца, тускнея, выплыл из-за облаков, и по изломанной тени от неуверенного света фонарей медленно ползли первые тени, сливаясь с вязкой чернотой переулка. Он посмотрел вверх сквозь налипшие на лоб мокрые волосы.       И... увидел ангела.       Именно ангела. По-другому назвать это создание не выходило. Это была женщина, молодая женщина. Пышные волосы цвета спелой пшеницы вились по вискам, акцентируя взгляд на безукоризненных чертах лица. Экономность движений, характерный изгиб бровей и полуулыбка на губах придавали ее облику ощущение профессионализма и опыта. Была она не слишком высока, а кожаная куртка и узкие брюки даже в темноте подчеркивали то, что телосложением и формами она была весьма близка к совершенству. Никакого оружия при ней не было. Кажется.       Но все это затемняли глаза. Аквамариновые, как голубые кристальные озера Канады. Глубокие, как Байкал, были они холоднее свинца. И очень, очень внимательные.       От вида ее так растерялся, что и слова сказать не мог. Как мальчишка, оторвать взгляда не мог от лица ее, хотя уже и зрелый мужик был.       – Ну… Чего же Господа гневить… Идут дела, госпожа, идут…, – не очень-то охотно отвечал мужик. Он прекрасно понимал, о чем пойдет разговор. – Мне очень жаль, я думал, что вы погибли!       – М-м-м? – она издала звук, вероятно, предназначенный изображать удивление. – Не знала, что я стала для тебя госпожой. Помнится, что с легкой подачи Хантсмена раньше я могла поработать у тебя девочкой на побегушках. Очередной послушной собачкой без имени. Подай, принеси, укради, убей. А ведь просто произошла одна из тех ироний судьбы, что делают жизнь столь занимательной. И куда только подевались вся твоя спесь? Теперь лежишь в зловонной, как твое достоинство луже, и готов чуть ли не вылизывать мне обувь.       Он не знал, читает ли Беннетт его мысли, или просто удачно попала. Неважно.       – Да разве ж я посмею!       С видимым в глазах отвращением девушка приподняла лежавшую перед ней выпавшую из кейса промокшую стопку, словно взвешивая силу и власть заключенных в ней денег. На каждом листе красовалась леприконская печать. Выражение ее лица было безучастным и совершенно неподвижным, как у идеального игрока в покер. Ничего ни сказала. Ни о чем ни спросила.       Да и если бы спросила, Фрэнк не стал бы отрицать, потому что происхождение этих облигаций было написано у него на лице. Он уже знал зачем она пришла.       Прошла вечность. Еще одна. Он не шевелился, а девушка только сидела в шаге от него на корточках. И смотрела на стопку облигаций взглядом, в котором, при желании и должной сноровке можно было прочесть уйму слов, предложений и даже целых абзацев. Внезапно она поджала губы и наигранно вздохнула.       — Фрэнк, Фрэнк, Фрэнк. – заговорила белокурая девица таким ласковым тоном, что он почти забыл, как здесь очутился. — Так я и думала. Работаешь без выходных, а ведь скоро Рождество. Тебе давно следовало взять отпуск. Лет так шесть назад.       Беннетт небрежно отшвырнула деньги в сторону, и те рассыпались, подобно осенней листве.       — Вот он твой Святой Грааль. Конечно же, деньги. Интересно, а бедняжка Неле знала, сколько она стоит? А может знал тот человек, которому ты слегка помог в произошедшем?       Фрэнк дёрнулся, будто его кольнули шилом, но тут же взял себя в руки. Коньяк и страх делали свое дело. К счастью, девушка не обратила на это внимание.       — Я не имею никакого отношения к тому, что случилось с дочкой графа! Не понимаю о чем ты говоришь... У тебя нет доказательс...       Она подняла ладонь прерывая его. Голос ее был все таким же бархатным.       — Ты только что сложил два и два, получив при этом пять. Не нужно быть гением, чтобы провести параллели, учитывая род занятий, в котором ты находишься уже очень давно. К сожелению, — говорила она без всякого сожаления в голосе, — мы не в зале суда и я не должна тебе ничего доказывать. На твоём месте я бы очень хорошо подумала перед тем, как что-то говорить.       Казалось невозможным, но взгляд ее при этом становится еще холоднее. Ледяной взгляд профессионала, у которого убийство не вызывает усиленного выделения дреналина.       Сердце Фрэнка пустилось в галоп. Он побледнел и съежился, пытаясь собраться с мыслями. Мысли эти почти сразу оформлялись в молитву.       — Кто это был?       Вопрос застал его в расплох. Фрэнк ожидал от бывшей охотницы чего угодно: изощрённых угроз, пыток, удара по лицу, в конце концов! Но Беннетт даже не смотрела на него. Взгляд ее был устремлён куда-то мимо. Такой же безучастный и не выражающий ровным счётом ничего, как и раньше.       — Я... Ох, я не знаю... — чуть ли не застонал Фрэнк. И это было правдой. Он действительно не знал. Таинственный заказчик ни разу не назвал свое имя, пусть даже и вымышленное. Но как только Фрэнк получил от него аванс переводом в десять тысяч, имя незнакомца сразу улетело в конец списка интересовавших его вещей. Где-то между проблемами миграции ушастой совы и выборами в Демократической Республике Конго.       Со стороны он наверняка выглядел так, словно налетевшее торнадо подняло его, понесло, закрутило и бросило наземь в чужой стране, контуженного и ничего не сображающего. Ужас ввинчиваелся в живот, бежал по кишкам и подступал к горлу.       И тут рука девушки, скрытая перчаткой, исчезала из поля зрения, Фрэнк ужаснулся и затаил дыхание, боясь того, с чем она может появиться в следующее мгновение. Но с души его свалилась гора, когда ладонь вернулась на прежнее место, а в изящных пальцах оказалась старинная зажигалка «Zippo». Медь уже заметно потерлась, была покрыта маленькими вмятинами. Гравировки, если она и была, в полумраке видно не было. Эта зажигалка явно была сильно старше владелицы. Белокурая щёлкнула крышкой и чиркнула колесом, высекая искры. Какое-то время она просто смотрела на огонь.       – Я знаю, что многим драконам нравится думать, что они лучше нас, простых смертных, — начала она совершенно внезапно. — но правда в том, что они тоже состоят из плоти и крови. И как всем другим существам из плоти и крови, им свойственно ошибаться. Мои же методы несколько отличаются, от тех, что используют стражи магического мира, будь то те же драконы, маги, эльфы или прочие личности, которые не умеют отличить хорошее дерьмо от плохого.       По переулку повеял легонький ветерок: словно гигант медленно выпустил воздух, слишком долго сдерживаемый в груди.       – Мне же необходимо ходить по тем местам, где ходил преступник, нужно видеть то, что видел он, вдыхать те же запахи, дышать тем же воздухом, что и он, проигрывать в голове его возможные действия снова и снова. Многие, хоть и не признаются в этом, боятся надеть его маску. Ведь в головах убийц очень много того, что для обычного человека бессмысленно и жестоко. Но какой-то частью себя я понимаю мотивацию, методы маньяков, убийц и одержимых. Со временем чернота, с которой приходится иметь дело неизбежно проникает внутрь человека. Может, все потому, что я психопатка с искаженным видением мира, для которой лишать жизни также легко и естественно, что и дышать?       Ее полуулыбка дрогнула, словно лампочка, которая должна вот-вот погаснуть, но спустя мгновение снова вернулась на место. Оставив ему обширное поле для размышлений, девушка погрузилась в долгое и тяжёлое молчание. Тишина прерывалась только глухими звуками города и стуком проносящегося в километре отсюда пассажирского состава. Сердце билось как сумасшедшее, а легкие, казалось, не помещались в груди.       Скорее всего Беннетт сидела в тюремной камере, стены которой, вместо бетона, были замешаны на печали, обиде и злости. Однако даже в мраке было заметно, как изменились ее глаза. В них больше не было лазурной голубизны. Без блеска и жизни, мертвые. На мгновение в этом взгляде вспыхнуло нечто очень странное... Нечто такое, что ассоциируется со стонами умирающих, железным запахом крови и хрипом из пробитых глоток.       Но возможно, то был всего лишь танец пламени в зрачках.       – Я была там вечером этого дня, когда полиция делала последние фото и пометки, прежде чем снять тело с дерева. В зимнем молумраке парка оно было едва заметно. Руки были стянуты за спиной алым поясом, а голова с аккуратно надрезанным горлом и петлей на шее была откинута назад. Глаза бедняжки были открыты, и казалось, что она смотрит в небеса, умоляя бога о помощи. Никто не хочет умирать долгой и мучительной смертью. Кто может себе такое пожелать? Нет, все мы просто хотим однажды мирно заснуть и не проснуться. Иногда просто поразительно, сколько всего может рассказать мертвое существо, особенно, если внимательно слушать.       Гигант снова задержал дыхание.       – Но до этого девушку пытали. Долго и со знанием своего дела. Убийца явно занимался подобным далеко не единственный раз. А знаешь, что самое худшее в пытке? Самое худшее – это начало. Нарастающая до максимума агония. Потом нервы все слабее и слабее откликаются на боль, пока сквозь кровавый туман не пробиваются никакие звуки и ощущения. А затем беспамятство и смерть. Единственной надеждой для жертвы является достижение того порога, когда тело перестает чувствовать боль, понадеется, что на это хватит силы воли. Если палач обладает опытом, он оставит тебя в покое, чтобы нервная система заработала вновь. А потом продолжает.       Теперь он не мог с уверенностью сказать, говорила ли она с ним, или сама с собой. Мыслями она явно была не здесь, а где-то очень далеко.       Красавица посмотрела вверх, будто там, в бесконечности космоса, пытались скрыться важные мысли. Свежий северный ветер все еще дул – даже после прохладного дня, он не сбавлял своих оборотов. Луна была большая и достаточно яркая, чтобы затмить звезды. А их было очень много. Небо было больше похоже на деревенское, чем на городское, жаль лишь, что всю эту красоту заслоняли облака выхлопов и дыма загазованного Нью-Йорка. Было несправедливо, что город лишился звезд.       – Да что могут знать драконы!? – сердце Фрэнка в очередной раз за вечер сменило ритм своего сокращения. – Что можешь знать ты?       Крышка зажигалки захлопнулась и вселенную снова поглотила темнота.       – Немного, – согласилась она. – По крайней мере не очень много сверх того, что вижу. А вижу я вот что: в любом обществе найдутся люди, которых можно назвать слепыми фанатиками идеи единоличного обогащения. Преданные этой идее, они ради нее готовы на все. И на преступление тоже, поскольку цель, по их мнению, оправдывает средства. Жизнь единицы, если единица нарушает догму на пути к их стремлениям, для таких людей и цента ломанного не стоит. Как там говорилось: «Если жаришь большой омлет, никогда не будешь беспокоиться об одном разбитом яйце»?       Затаив дыхание, Фрэнк ждал, когда ему на шею опустится топор. Он искал контраргумент, хоть что-нибудь, чтобы доказать, свою непричастность. Ему была нужна соломинка, за которую можно было схватиться в кромешной тьме.       – Ничего не скажешь? – голос остался таким же безучастным. – Выглядишь так, словно сражается со своими мыслями. И, вероятно, проигрываешь.       Проигрывал, к тому же с крупным счётом.       – Ты путаешь преступление с частным предпринимательством, госпожа.       – Давай без шуток, Фрэнк. Я сижу и изо всех сил стараюсь придумать причину, чтобы прямо здесь не проверить, какого цвета твои кишки.       Его как судорогой дернуло от этой мысли. Дыхание стало прерывистым и коротким, а кожа, казалось, была под высоким напряжением, и знал он одно: так уверенно говорить может лишь тот, у кого за спиной стоят серьезные покровители и влиятельные друзья. Всего одна фраза, один взгляд – и перевернулось все. Куда-то исчезла добрая и ласковая девушка, в голосе ее появилась сталь, какой он не слышал очень давно.       – Видишь ли, друг мой, я предлагала грандмастеру ордена драконов растопить тобой баню уже тогда, шесть лет назад, когда Хантсклана не стало, но его осколки были рассыпаны по всему магическому миру. Ведь до того дня ты совал свой нос во все щели, где мог лежать хоть цент, и была уверена, что ты рассказал бы драконам много интересного. Я повторила совет спустя три года, когда вдруг выяснилось, что оружие, которым раньше пользовались охотники, стало утекать с опечатанных складов ордена и попадать в третьи руки. Я билась об заклад, что если разыскать тебя и поджарить, ты скажешь, на кого работаешь... Пожалуй, я выразилась несколько некорректно. Что ты тыкнешь пальцем во всех, на кого работаешь. Что поделать, меня не послушал никто кроме Американского, Российского и Австралийского драконов, а все остальные теперь явно об этом жалеют.       Женщина говорила спокойно и твёрдо. С каждым словом будто вколачивая гвозди в крышку гроба его надежды.       — Он не объяснил ничего. — стена защиты клиента, которой окружил себя Фрэнк, дала первую трещину. — Лишь просил предоставить ему необходимую информацию в течении последнего месяца. И ни разу не назвал себя. Клянусь, я даже не знаю, зачем это нужно!       Таковы были переменные этой игры. Он повторял их себе так часто, что уже давно в них поверил. Выполняй обещанное. Не задавай лишних вопросов. И главное...       — Конечно, ведь это не твое дело. Ну давай Фрэнк, подумай, это не сложно! Уж кто-кто, а ты глупым не являешься.       Фрэнк томно вздохнул. Ему было нечего добавить. Абсолютно нечего. Неприятный, но хорошо знакомый запах уже начинал действовал ему на мозги и обонянятельные рецепторы. Судя по всему переулок служил местом многовековой борьбы между запахом старого дерева и сыростью. Это мешало сосредоточиться.       – Убийца был там, когда мальчишки наткнулись тело. Потому что он хотел, чтобы ее нашли. И потому что он должен убедиться, что ее нашли. Значит он прятался, смотрел и ждал.       Бэйкер нахмурился с таким видом, словно подобная мысль ни разу не приходила ему в голову. И действительно не приходила. За последние дни весть о похищении разнеслась по магическому миру с такой же скоростью, как в свое время разносилось пламя Великого пожара в Лондоне. Теперь его мозг снова заработал на полную. Фрэнк закрыл глаза и часовая стрелка закрутилась назад...       «Ваша работа сделана мистер Бэйкер. А теперь просто наслаждайтесь тем, как чума будет поражать организм глубоко больного старца, избавляя его от мучений.»       Человек с человеком всегда найдут общий язык и понимание. Особенно, если у одного человека есть деньги, а другому они очень нужны.       Бесформенные тени, весь вечер витавшие в голове Фрэнка, в одно мгновение приобрели осязаемые формы. Ему показалось, что в душе его распахнулась какая-то незримая дверь, а сам он только что переступил через таинственный порог. Волнение в магическом мире, набирающее обороты в последние годы. Похищение. Убийство дочери влиятельного графа. Страшные травмы. И теперь цель... Самый центр Манхэттенского парка Гудзон-Хайтс. В этот самый момент Фрэнк понял, что вспыхнул свет. Он поверил.       – Мы имеем дело с хорошо продуманным террористическим актом. — он не был уверен, что узнал свой голос.       Фрэнк не знал, что натолкнуло его на эту мысль – слова светловолосой или перспектива своего возможного будущего. Впрочем, это было не важно. Ее слова, видимо, послужили катализатором, и мысли посыпались одна за другой, как падающие кости домино.       Чтобы вызвать ужас. Это исчерпывающий ответ. Посеять страх. Эти чувства способны пошатнуть силы даже самого могущественного врага изнутри... Вызвать волнение в широких массах. Как отреагируют существа магического мира, увидев, что представители знатных родов их вековых защитников висят на деревьях, словно дохлые собаки. Если они не смогли защитить себя от происков неведомой силы, то на что надеяться им – простым смертным?       – А сомнение — сие есть последний рычаг контроля над массами.       Ее последние слова оказали почти гипнотическое воздействие Никаких условий. Никаких требований. Всего лишь возмездие. Все очень просто.       — Такие, как Хантсклан, утверждали, что они спасут наш мир от всего чуждого человеку. — начала она внезапно. — Избавят мир от магии. Чудовищная идеология истребления и геноцида, прикрытая маской великой мисси. В итоге они лишь ввергли шаткое равновесие в еще больший хаос. Со времен Актовиана Августа, основателя одной из величайших империй в истории Человечества, орден драконов вел сражение с врагами магического мира, и две могучие силы вцепились друг другу в глотки, намереваясь загрызть своего врага на смерть. Позже к ним присоединились и другие. Иногда их оружием было слово, а иногда — меч. Но сейчас все смешалось. И пускай, от Хантсклана остались лишь осколки, а их убежища перестали существовать, с течением времени дьявольская личина этой войны обрела иную форму... Форму, лишенную души и понятий. Магический мир ныне тесно переплетен с миром реальным. Вампиры, маги и драконы встречаются на заседаниях советов директоров банков, в престижных клубах и на частных полях для игры в гольф. Нанимают отравителей и убийц, чтобы убрать с доски фигуры противника.       Фрэнку показалось, что стены угрожающе сдвинулись, а переулок резко уменьшился в размерах. Его грудная клетка равномерно поднималась и опускалась в соответствии с командами из продолговатого мозга.       — Оглянись вокруг. — Беннетт неопределенно мотнула головой. — Такие, как вы делаете все, чтобы глубоко обиженные личности заполучили в руки оружие, способное свершить непоправимое, при этом оставляя их без моральных вех, указывающих, как этим оружием пользоваться. Вы идете на то, чтобы ради вот этих зеленых бумажек оборвать жизнь человека, который этого не заслуживает. Да, обрати внимание на последнюю часть этого выражения. Лишь ради ваших абстрактных целей и идеалов. И еще осмеливаетесь утверждать, что делаете это ради благих целей. Эта незримая простому глазу борьба ведет магический мир к быстро приближающейся гибели. Думал ты, что жил в сказке, да сказка вдруг заговорила взрослым языком.       Белокурая девица устремила взгляд в другое измерение, а ее слова замерли, эхом отразившись от темных стен переулка, после чего воцарилась мертвая тишина. Казалось, что остановилось само время. Удары огромного молота в голове Фрэнка голове поглощали малейшие намеки на существование внешнего мира.       — Орден делает все, чтобы отсрочить момент, когда миры соприкоснутся. — голос ее все больше походил на шепот. Теперь Беннет скорее рассуждала в слух, чем обращалась к нему. — Но его стараний может не хватить. Все это время нас спасало лишь то, что мир реальный отказывался верить в чудеса, с которыми существует бок о бок уже много сотен лет. Бесконечно сложная и удивительная вселенная разорвана на клочки пустыми догадками, превратившись в систему математических уравнений. С самого рассвета Средних веков Наука заявляла, что явления, называемые «чудесами», «божественными явлениями» — плот воображения больных и бесноватых. Претворение воды в вино... исцеление незрячих... хождение по воде... Но рациональный ум многих людей всегда причислял эти явления к мифам стремительно устаревающей в глазах широких масс религии. Реальным мир ищет ответы на вопросы, вся прелесть которых заключается в отсутствии ответов.       Фрэнку показалось, что кто-то высосал весь кислород из этого переулка. Она говорила тихо, не поднимая голоса и не подчёркивая отдельных выражений. Однако казалось что эти мысли льются из уст ангела, спустившегося с небес, доводящего до сознания неразумного грешника древние истины священного писания. В этот момент Фрэнк наконец понял, почему горящий в аду Хантсмен так ценил эту девушку. Он в очередной раз убедился, что она успешно носит маску глупой красавицы, за которой скрывается ум быстрый, будто горный ручей, и острый, словно шип алебарды, интеллект.       — Нельзя отрицать того, что в своем неверии в необъяснимое, наука создала чудеса, равные тем, какими обладал магический мир с самого начала времен. Медицина, генетика, электроника, корабли, способные преодолеть силу тяготения планеты... Оружие массового поражения. Те чудеса, которыми восхищается современный мир. Каждый новый научный прорыв распахивает врата для очередного прорыва. Ныне темпы научного прогресса измеряются неделями. Однако по мере того, как магический мир отстаёт от мира реального, волшебные создания чувствуют себя во все большей безопасности, забывая о предосторожности. События выходят из под контроля.       Теперь этот разговор вызывал у него смешанные ощущения. Словно мертвец, протянувший руку из могилы, чтобы забрать с собой одного из своих врагов. Змея, вырвавшаяся из бездны истории, чтобы задушить в тисках своих колец древнего врага. Кто-бы не совершил подобное, они накопили такие силы, и пользуются таким влиянием, что готовы выйти на сцену мировых событий. Туман войны наконец начал рассеиваться. Теперь Фрэнк понимал, зачем все это нужно. Он ощущал себя лишь пешкой в игре, доска которой занимала континенты, счёт фигур шел на тысячи, ходы же планировались на годы вперёд.       Внезапно она вновь посмотрела на него. Взгляд светловолосой прошёлся от пояса до головы и остановился на его зрачках, выжигая душу. Кожаная курта отчаянно и абсолютно безуспешно пыталась скрыть изгибы ее тела. В его сознании невольно вспыхнул образ.       Ангел смерти. Прекрасный посланник, несущий возмездие. Меч архангела Гавриила. Та, с которой можно все выиграть или проиграть. Неудачный бросок костей, пуля, нашедшая сердце своей цели, скользкий камень, на котором подвернешь ногу, когда тебя преследуют. Ничего странного, что ей не составило труда его найти.       — Один старый мудрец, которого уже нет на этом свете, как-то сказал мне, — казалось невозможным, что голос ее остался тихим и спокойным. — Что дракон – человек, вынужденный разрываться между двумя мирами... Миром людей и магическим миром. Он высказывал парадоксальную мысль, заявив, что если орден начнет игнорировать простой мир, то не доживёт до момента, когда сможет по-настоящему насладиться своим. Драконы не безгрешны. Но только потому, что не безгрешен и сам магический мир. Если все могли бы увидеть их орден таким, каким мне довелось увидеть его изнутри... за пределами ритуалов тысячелетней культуры и величия его представителей... они узрят лишь братство несовершенных душ, желающих всего лишь быть голосом опоры для всех, кто боится. Их Главный и Верховный советы — старики с добрыми сердцами, по мере сил старающиеся сохранить шаткое равновесие между мирами. Пускай порой и весьма черными методами.       Она снова посмотрела ему в глаза, но на этот раз в ее взгляде уже не было притворной ласки. Таким взглядом можно заставить святого начать вспоминать свои грехи. В нем и проявлялась другая сторона светловолосой девицы — все еще жившая в ней жестокая и бездушная охотница.       — А теперь скажи мне, Фрэнк. — продолжила она. — Неужели ты достоин жизни больше, чем бедняжка Неле? Какой грех более велик? Убийство врага, заслуживающего этого? Или бездействие в тот момент, когда враг приносит очередные страдания?       Мир вокруг него завращался в каком-то черном водовороте. Следовало сбежать, пока у него имелась такая возможность. Впрочем, в глубине души он прекрасно понимал, что такой возможности у него не было никогда. Ужас снова забегал по кишкам, ввинчиваясь все глубже.       — Прошу тебя, Боже... — взмолился он, зная, что последует дальше.       — Знаешь, Фрэнк, иногда система правосудия дает сбой. Кто-то ловит преступников, они находят лазейку в законе и остаются на свободе. Не стану спрашивать, понимаешь ли ты, поскольку знаю, что понимаешь.       Он издал странный звук: то ли крик, то ли стон, то ли всхлип... Отнести его к какой-либо определенной разновидности восклицаний было сложно. Она какое-то время молчала, только грудь равномерно и почти незримо вздымалась из-под растегнутого воротника, акцентируя взгляд на изящной шее. Снова подул ветерок. Каскад ее белокурых волос пришел в движение, спадающие на лицо редкие локоны пошатнулись в унисон, словно напоминая Фрэнку, что образ перед ним — не божественно явление свыше, а состоящий из плоти и крови. Реальный.       — Не люблю ходить вокруг да около, — сказала красавица, по прежнему ни злобы в ее словах не было, ни каких-либо других чувств. — Поэтому сразу же поясню тебе, Фрэнк, почему я наконец решила посетить тебя лично, а не подождать, чтобы потом, рано или поздно, ты попался кому-нибудь из драконов или Тевтонского ордена. Миру не всегда нужен рыцарь в прекрасном миланском доспехе. Иногда, чтобы спасти свет, нужна тьма. Я не ангел, какой могу показаться многим на первый взгляд, далеко не только добро я творила в жизни. А посему такие как ты должны послужить примером для остальных. Своей смертью ты принесешь гораздо больше пользы, чем будешь сидеть за решеткой. А знаешь почему, Фрэнк? Потому что должна же быть, язви ее, хоть какая-то справедливость на этом свете. «О Господи... — лихорадочно думал Фрэнк, а туман и жар одолевали его одновременно. — Она действительно сумасшедшая!»       Он ощутил, как в его сердце начало затухать пламя, и понимал, что скоро своими глазами увидит ад. Бэйкер отгородился стеной изо льда, а по другую сторону нее все крушилось и рушилось. Стараясь думать о чем угодно, только ни о ситуации, в которой оказался, Фрэнк пытался занять ум всем чем можно. Вот только оказалось, что для успокоительных мыслей места в мозгу не осталось.       — Значит так ты хочешь... — неожиданно для самого себя прошептал он. — Кровь за кровь? А за эту кровь, очередную кровь? Утопить мир в крови справедливого суда?       – Да, хочу. Потому что дорога в рай лежит через ад.       Взгляд ее сравнялся с температурой горного озера.       — Потому что я знаю, чего Зло боится. Не этики о добре, Фрэнк, не проповедей, не моральных трактатов о том, «что такое хорошо, а что такое плохо». Зло боли боится, боится быть покалеченным, крови своей боится. Смерти в конце концов. Раненое Зло визжит от боли, как свинья, которую гонят на убой. Ползает по полу и воет, видя, как густая черная кровь хлещет из вен и артерий, видя торчащие из обрубков рук сломанные кости, видя выломанные ребра, чувствуя, как из них вытекает жизнь и приходит смерть. Тогда и только тогда, у Зла начинают шевелиться мыслишки в пустой башке, и тогда скулит Зло: «Пощады! Я больше так не буду! Клянусь, я искуплю грехи! Только спаси, останови кровь, не дай мне умереть!» Да, Фрэнк. Вот так борются со злом. Если оно собирается воткнуть кинжал тебе в спину, – опереди его, лучше всего в тот момент, когда оно того не ожидает.       Голос у нее был приятным, хорошо поставленным, но Фрэнку в нем слышалось только шипение змеи, готовой к броску. Лежал он истуканом, задаваясь вопросом, почему он не стал бухгалтером, инженером или упаковщиком в магазине. Кем угодно, лишь бы не связываться с магическим миром.       – Если ж не смог ты Зло опередить, если оно успело причинить тебе боль, оставить шрамы, то отплати ему. Напади, жди год, два, десять лет, но отплати ему вдвойне. Втройне. Сделай так, чтобы оно хрипело от боли, чтобы выплёвывало куски своих легких. И вот только тогда, поглядев на него, ты сможет с полной и абсолютной уверенностью сказать: то, что валяется в этой багровой луже, уже никому не причинит вреда. Никому не опасно. Ведь как можно угрожать со вспоротым животом? С перерезанным горлом или вырванным сердцем? Как оно может обидеть, если его ноги волочатся по земле словно тряпичные куклы, а кости в них раздроблены на сотни частей?       Девушка перестает говорить, что превращает ее лицо, погруженное во мрак, в смертельно пугающую маску. Её сплетенные пальцы, что доселе были расслаблены, сжались с такой силой, что едва уловимо задрожали. Даже в темноте Фрэнк заметил, как побледнели фаланги левой кисти.       – Я давно вышла из этой игры. Должна была остаться наблюдателем, но вновь сделалась игроком. Бросила кости на стол. На протяжении последних шести лет я строго соблюдала условия моего помилования, старалась полностью изменить свою жизнь, вычеркнуть из памяти жестокость, к которой столь часто обращалась в прошлом. И вдруг меня стали просить о помощи. Ненависть, с которой я боролась долгие годы, снова оказалась востребованной. По-настоящему удивительно, насколько быстро прошлое вновь берет над нами верх. А вместе с ним, разумеется, проснулись и навыки. Скверные и отчасти позабытые, они опять стали нужны.       Голос затих, а то что она сказала, начало сливаться с тишиной.       – Вот моя судьба, моя мотивация, моя жизнь и мое отношение к миру. Так уж и быть, я расскажу тебе свою историю, Фрэнк. Но она не будет красивой сказкой об искуплении, о победе Добра над Злом. Меня обучали убивать. Очень долго. Я по-настоящему гордилась своим телом. Безукоризненно отлаженным, не дающим сбоев смертоносным механизмом. Кроме умения пользоваться всем, что создало человечество для убийства себе подобных, я несла убеждение, запал, мотивацию и... веру. Веру в то, что я нужна и полезна. Потому что мир, Фрэнк, якобы полон чудовищ и нелюдей, оскверняющих колыбель человечества своим присутствием. Это правило я усвоила еще в том возрасте, когда не понимала его смысла. Когда меня учили, я поклялась себе, что буду уничтожать все недостойное жизни. Всегда. И не раздумывая... Потому что едва я начала задумываться, – добавило она тихо, – как уничтожение потеряло смысл. Вся жизнь, к которой меня готовили, потеряла смысл. Все пути, которые выбрала за меня судьба и проклятое родимое пятно на руке, оказались ложными и жестокими. Это повествование о клятвах, которые мне давали, и которые не сдержали. Повествование об идеалах, которым мне полагалось следовать, и которые меня подвели, показав при этом, насколько ничтожна была их цена. Меня пытались лишить способности чувствовать, чтобы я не могла ощущать, сколь ужасны те деяния, что совершала. Чтобы не отступала, когда у других начинали дрожать руки. Да, меня пытались лишить эмоций. Но тот, кто сделал это, схалтурил, Фрэнк.       Температура голоса девушки сравнялась с температурой ее взгляда. На мгновение сталь в ее взгляде сменилась чем-то другим... Но это другое тут же исчезло.       – И о том, как помощь, настоящую поддержку и любовь я наконец нашла лишь у одного человека. У того, кому не раз причиняла боль, и кого всем сердцем желала убить.       Секунды. Минуты. Часы. Понятие времени, казалось, утратило всякий смысл.       Внезапно она встала, распрямившись перед ним во весь рост, легко, словно перо.       – Что ж, в аду мне обязательно достанется сковородка погорячее. Невозможно оставаться чистым, запуская руки в чьи-то кишки. Но кто-то должен это делать. Если девушка повисла на дереве твоими стараниями, то у тебя должны быть с ними какие-то контакты. Телефон, посредники, магические способы связи, может, ты просто умеешь громко кричать, не знаю... Но скажи им, что они не представляют, с кем затеяли войну. И последствия этой войны откликнутся по всему миру. Эта бомба не тикает — она уже взорвалась, и если не принять решительные меры, то всеобщий хаос станет нашим новым богом... а это о-очень мстительный бог! Он устроит Страшный суд прямо на Первой авеню. Круги ада уже ждут под нашими ногами, готовые разверзнуться и поглотить всех. Ордену пришлось немало пережить за долгие века, как нибудь справится и с этим. В сражении всегда найдутся люди, готовые подхватить упавшее на землю знамя.       Он уже успел понять, что такие риторические построения, внешне имеющие форму обращения, фактически не только не требовали, более того – запрещали давать ответ.       – Думаю, ты понимаешь, что от тебя требуется.       Фрэнк кивнул и шумно сглотнул, не переставая наблюдать за руками белокурой. Он прекрасно знал, что их опасно упускать из виду. Беннетт послала ему обворожительную улыбку. У нее были идеальные зубы — два белых, аккуратных, ровных ряда.       – И знай, я девушка добрая, но обманывать меня не стоит. Могу обидеться, – она сделала многозначительную паузу, – и все пальцы переломать, один за одним.       Сунув руки в карманы куртки, Беннетт неспеша прошла мимо него. Мощенный брусчатчатый и местами разбитый тротуар под ее ногами постепенно сливался в одну темную гладкую полосу. Не отрывая взгляда от медленно удаляющейся стройной фигуры, он не мог прийти в себя. Только сейчас, впервые за одиннадцать лет, Фрэнк понял, насколько сильно он хочет жить.       «А может, это действительно был ангел?»       Через десять метров ее поглатила темнота, превратив в одну из своих теней. И лишь когда шаги окончательно растворились в звуках ночного Бруклина, Фрэнк осмелился вздохнуть.