Трепет кукольного сердца

Он появился неожиданно, заставив несуществующее кукольное сердце биться всё чаще и чаще, ударяясь о стенки абсолютно полой внутри груди. Груди, где не было места эмоциям и каким-либо идиотским чувствам, груди, где одиночество противно фонило, стальными шариками прокатываясь по холодной пустоте. Но, как и у многих других кукол, твëрдая внешне поверхность оказывалась до постыдного хрупкой. Если ребёнок с особенным усердием ткнëт пальцем в туловище из дешëвенького пластика, в груди образуется глубокая невыправимая вмятина, ныне уродливая кукла окажется испорчена и выброшена в ящик к другим страшненьким и помятым игрушкам. В случае со Скарамуччей таким ребëнком оказался Итэр, и многочисленные горести прошлого скромно отступали перед той болью, что предстояло познать глупой маленькой кукле. Скарамучча привык считать, что он устрашающий Предвестник со внушительных размеров биографией, создание Архонта невиданной силы. Но когда Итэр объявился на заводе, производившем Глаза Порчи, он почувствовал себя неожиданно жалким и маленьким. Как будто он не полтысячелетия жил на земле, а всего пару лет, и заправлял не огромными отрядами солдат, а тошнотворно звенящими яркими погремушками. Путешественник, как положено хорошему парню, с нескрываемой неприязнью смотрел на главного плохиша, а Скарамучча фальшиво улыбался, полубезумно кружась вокруг Итэра и не сводя с него пристального взгляда, но за напускной уверенностью скрывался нечеловеческий страх. Предвестник чувствовал, как голова шла кругом, а отголоски сердца превращались в громкие крики, заглушающие возвышенные речи Путешественника. Ох, он слышал про него. До невозможности много слышал, да и какой вообще житель Тейвата хоть иногда не улавливал бы на улице тихие разговоры о златовласом герое и его летающей серебряной фее? Скарамучче было любопытно взглянуть на эту знаменитость, увидеть этого великолепного Путешественника и сломать, уничтожить и показать всю изнанку светлого мира, превратить его жизнелюбие и альтруизм в обратные им озлобленность и ненависть ко всему сущему. Но когда перед патетично возвышающимся Предвестником возник большеглазый мальчишка с самым простеньким мечом наперевес, Скарамучча забыл обо всех планах на эту персону. Вместо широкоплечего и доблестного рыцаря, каковым описывала Итэра молва, прославленный Путешественник оказался щуплым подростком с наивно-добродушным лицом и донельзя растрëпанными волосами. Они напоминали огонь, который пылал в кузнечных печах Татарасуны, позолоченные статуэтки на полках у Кацураги, закатное солнце над неприступной горой Ëго и, наконец, сверкающие ослепительной дороговизной залы Заполярного дворца. «Убить-убить-убить», — расцветали кроваво-алые слова перед глазами, и Скарамучча собирался последовать этим желаниям, уничтожить столь блистательную личность одним движением пальца, но что-то внутри упорно сопротивлялось, заставляло продолжать непринуждëнно говорить, рассказывать Итэру о планах Фатуи и его ближащейся кончине. Вместо одного слова он мог совершить хоть десять движений и в одно мгновение обезглавить Путешественника. Вот только, когда эта мерзкая хвостатая жрица предложила выгодный обмен, Скарамучча не знал, чему радуется больше — новообретëнного Сердцу Бога, столь притягательно сверкающему в его дрожащих руках, или же возможности не лишать жизни лежащего без сознания мальчишку, один вид которого вызывал одновременно и неведомую тихую тоску, и неконтролируемую злобу. — Почему ты так много думаешь о нём? — посмеиваясь, спрашивал какой-то из клонов Дотторе, беспардонно роясь в голове привязанного к операционному столу Скарамуччи. — Не вздумай в это лезть. Я ни о ком не думаю, — угрожающе отзывался юноша, тëмными бездоннымм глазами прожигая в докторе дыру и радуясь, что кукольная толстокожесть не позволит телу опровергнуть его слова, и бледные щёки ни на тон не покраснеют. Стыдно. Как будто одержимая школьница. Чëртов Путешественник, действительно, захватил его мысли. Скарамучча со всей надлежащей прилежностью сосредотачивался на собственных грандиозных планах, и, надо признать, они будоражили его нутро диким ликованием от предполагаемого успеха. Но посреди мечтаний о божественном троне, уготованном для него, обязательно просачивались воспоминания об испуганных глазах Итэра, его резких словах, сказанных злодею. Скарамучча оказался достаточно сильным, чтобы сосредоточиться исключительно на становлении богом, и достаточно глупым, чтобы не признать в надоедливых мыслях отголоски давным-давно позабытых тëплых чувств. Скарамучча ожидал, что снова увидит Итэра, будучи уже в великолепной божественной форме, но вот серьëзный юноша оказался прямо перед ним, и Предвестник не упустил возможности вспомнить о старых планах. Он приоткрыл узенькую дверцу в свою очернëнную и израненную душу, подробно рассказал обо всём людском зле, с которым встретился в этом мире, но Путешественник всё ещё считал его посредственным злодеем, эгоистичным и безумным. Возможно, он и правда был нездоров. Он жаждал божественной силы лишь потому, что когда-то не получил её по праву. Но сейчас ему хотелось взять Итэра с собой во тьму. Уничтожить и сломать, лишить убеждений и манипуляциями утянуть в бездну ненависти. Он протянул руку и с вызовом посмотрел в большие и круглые золотые глаза. — Пойдём со мной. Этот мир предаст тебя так же, как некогда предал меня. — Твоя мечта — стать богом? Или просто быть принятым? — спросил проницательный Итэр и отвернулся. Слава Итэра бежала впереди него, и Скарамучча был наслышан о его героических похождениях. Он знал о прерванной сансаре Сабзеруза, о планах свержения идиота-Мудреца, и о том, что охрана мастерской Дзëрури ликвидирована. Но всё же когда Путешественник вновь встретился с ним лицом к лицу, Скарамучче вдруг стало до невозможного тошно на душе. Итэра не так-то просто сломать. Но он сделает это! И началась агония, ослепительное безумие, колыхающее тонко натянутые нити души, ненависть и жажда убивать, заполонившие разум. Сëки но Ками холодно хохотал, одним щелчком механической руки отправляя соперника в полёт, он сражался изо всех сил и вдруг оказался побеждëн. Прежняя эйфория покинула его, уступая место животному ужасу и отчаянию. Он кричал, умолял, проклинал и плакал, глядя, как лишается единственной своей возможности обрести могущество. Сердце бога отражалось в его наполненных горькой решимостью глазах. Скарамучча не хотел возвращаться на дно. Он не хотел снова оказаться крохотным, потерянным и озлобленныи мальчишкой. Но Буэр была безжалостна в желании достичь справедливости. В конце-концов, он злодей, а злодеи не заслуживают счастливого финала — об этом обречëнно подумал Скарамучча, падая с высокой башни, что должна была вознести его на вершину мира. Но он не умер. Буэр с Итэром смотрели на него, как казалось, с презрением, как на грязного и омерзительного тюремного заключëнного, обвинëнного в насилии и разбое. Хотя постойте. Он таким и являлся. Но он не хотел, чтобы Итэр так смотрел на него. Кто угодно, хоть весь мир может ненавидеть его, считать отвратительным и пропащим, но не он. Совсем недавно Скарамучча свысока смотрел на Путешественника, но сейчас лицо юноши выражало чуждую ему надменность, и ему хотелось врезать по нему хорошенько, чтобы стереть эту гримасу. Он был готов упасть в ноги и унизительно, потеряв всякую надежду, умолять о снисхождении. «Прошу, убей меня. Зачем вы пощадили эту никчëмную жизнь?» «Прошу, посмотри на меня с такой же тëплой улыбкой, с какой ты смотришь на своих друзей. Я больше не хочу быть твоим врагом». «Прошу, взгляни на меня, полюби меня, прости мои чëртовы грехи, я готов на любое унижение, лишь бы искупить вину ради тебя». Скарамучча хотел сломать Итэра, поглотить его яркую душу и затянуть на дно. Но когда свет и тьма столкнулись, первый преобразился в сияющий клинок и пронзил зачерствевшую темноту, раскалывая её на части и вытаскивая наружу испорченную начинку, которая оказалась чуть светлее, чем оболочка. Скарамучча стоял возле Ирминсуля, упав на колени и заходясь нечеловеческим и каким-то безысходным хохотом. Так значит, было лишь одно предательство. Он оказывался это принимать, не желал верить в отвратительную правду. Хотелось срубить дурацкое дерево, оно врёт, оно несёт какую-то чепуху. Но Ирминсуль не ошибается. И друзья не предавали его, друзья сложили свои жалкие человеческие жизни, чтобы помочь друг другу и маленькой наивной кукле. Кукла. Он был марионеткой в руках сильнейших, его конечности были обвязаны дорогими шëлковыми нитями, но эти нити, несмотря на показную дороговизну, всë ещё оставались путами. И до сих пор он скован ими. Скарамучча оглянулся и увидел, что Итэр пристально смотрит на него. Без отвращения, без злости. Взгляд Путешественника казался сочувствующим и почти тëплым, он без излишних объяснений понимал несчастную куклу и не осуждал. — Я использую любую возможность всё исправить. Исчезнуть, пожертвовать жизнью, чтобы спасти всех, кто погиб по его вине. Чьи судьбы он переломал в глупой ярости. Скарамучча погружался в забвение, где было так спокойно и тихо, и Ирминсуль принимал его как обыкновенного человека, а не полную неисправимых грехов куклу. Последнее, что исчезло из его памяти — внимательное лицо Итэра, с пониманием смотрящим на него своими тëплыми, напоминающие густой, сладкий и тягучий мёд, глазами. Лицо Странника залилось краской, стоило ему впервые увидеть этого паренька. Он без стеснения пялился на его до невозможности красивое лицо, шелковистые волосы, подтянутое тело и какие-то сверкающие глаза. Но не только внешность так влекла его. При виде незнакомца в груди разливалась волна необъяснимого тепла, а душу сжимала в крепких тисках смутная тоска, как будто они знали друг друга прежде. Странник, как крохотный восхищëнный человечек, стоял возле исполинского величественного божества. Вот бы он обратил на него внимание. Вот бы он заговорил с ним, посмотрел на него, полюбил бы его... Вернувшиеся воспоминания пронзали хрупкое искуственное сердце подобно тысяче острых ядовитых стрел. Страннику хотелось закрыть глаза и уши и повалиться на землю, свернувшись в клубок, лишь бы не чувствовать этой боли. Но Буэр сосредоточенно возвращала ему его сущность, а Итэр стоял совсем рядом и в качестве поддержки почти невесомо касался его холодной ладони своей. И вот Путешественник ушёл. Чего ещё стоило ожидать от того, кто появился здесь только ради своей цели? Того, кто изучает каждый уголок Тейвата, помогает попавшим в беду и трепетно хранит в душе надежду найти сестру. Мечты Скарамуччи сбылись, но совсем ненадолго. Они с Итэром внезапно сблизились после его так называемого перерождения. Посреди тяжëлых, но ярких воспоминаний о травмирующем прошлом нежными цветами падисары расцветали картины их быстротечного романа. Долгие разговоры по душам, благодаря которым теперь не только Скарамучча, но и Итэр обнажал своë сердце, доверяя ему самые сокровенные мысли. Неловкие поцелуи под огромным куполом неба, полном фальшивых, но всё же столь притягательных звёзд. Страстные ночи в абсолютной тишине и темноте, после которых оба делали вид, что ничего не произошло. Случайные встречи на улицах шумного Сумеру, когда они лишь случайно пересекались взглядами и продолжали свой путь. Но любое, даже самое удивительное приключение рано или поздно подходит к концу, и перед Итэром открывались новые дороги, расходящиеся с дорогами Странника. Кто знает, сколько таких же пропащих душ его светлое сердце спасёт в Фонтейне, или Натлане, или Снежной... Странник нехотя отпустил тëплую ладонь Путешественника, а тот добродушно улыбнулся и помахал рукой на прощание. Наконец он развернулся и двинулся на север, что-то напевая себе под нос. Странник провожал его взглядом, а когда тонкая фигурка скрылась за горизонтом, долго смотрел на опустевшую дорогу, чувствуя, как по щеке катится скупая жемчужинка слезы. Итэр подарил ему имя, свободу и воспоминания. Но свою любовь он забрал с собой. У них разные пути. Итэр станет героем, а Странник останется тихой тенью человека. В конце-концов, он злодей, а злодеи не заслуживают счастливого финала.