Ее пес.

Каждое утро Хеймитч собирает себя заново. Ему не особо этого хочется, но того требует долг. Благо, везёт и большую часть дня можно накидываться виски и, обманывая всех окружающих открытыми глазами и незатыкающимся ртом, сваливать из реальности. В свои грезы, где можно избавиться от осточертевшего пресмыкания. За ртом, в таком состоянии следить особо не получалось, поэтому та не зарастающая червоточина, после всегда пережитого, предательски просачивалась наружу похабностью, грубостью и пошлостью. Но, везло и здесь - в глазах общественности он был просто покоцанным говняным алкашом, уважаемым лишь за то, что однажды переубивал людей, спасая свою шкуру. В обществе было принято чествовать и почитать победителей. Кстати, именно поэтому бухло не заканчивалось в его жизни. Регулярное снабжение всяким хламом, лишь бы заткнулся, не отсвечивал, надевал маску и вилял хвостиком когда говорят. Ничего больше не требуется — живи в свое удовольствие, но будь добр показать пузо по команде, как подобает послушной псине. Но вискаря при этом завались, спору нет. Хоть какие-то плюсы. Хеймитч хмыкнул и пьяно оскалился в небритость своего лица, рассеянным взглядом проходясь по столу в поисках стакана. Впрочем, стакан уже не особо нужен. И янтарь алкоголя заливается в глотку прямо из горла. А что тут еще поделаешь? Единственное лекарство спасающее от ночных кошмаров, а в былые времена и от сделок с совестью. Сейчас, когда его никто не видит, сидящего в своей каморке, ему не нужно играть роль ментора, не нужно вести бесконечные переговоры, сглаживать углы и находить компромиссы, в надежде на очередное помилование Китнисс за её наглость и импульсивность. О, Китнисс! Столько проблем! Иногда Хеймитчу в голову приходят позорные, предательские мысли. Что если бы девчонка не заступилась за сестру тогда? А что если она все таки съела тот проклятый морник? Что если бы в какой-то момент таймлайна случилось что-то, что не привело бы его сюда. Не привело их всех. Он ездил бы и дальше в поезде с живыми мертвецами, заливался бухлом, бесился с Эффи. Спокойно и стабильно. Ужасы бы его больше не касались так прямо и настойчиво как сейчас. Не было бы стольких смертей. Не было бы стольких опасностей на каждом шагу. Он же никогда не хотел становиться предателем Панэма, он просто хотел жизни без всех этих лютых приключений и войны... Но он стал им. И стал бы снова. Потому что каждый раз он заключает в своём опухшим от пьянок сознании после раздумий о несбывшемся и о прошлом, что не смог бы отказаться от Китнисс. Не смог бы отказаться от всего пути, что прошёл вместе с ней. От пути, по которому вела она. И по которому он шел послушным псом. Потому что быть ее псом лучше, чем псом Капитолия. Вставать на ее сторону справедливее. Защищать ее приятнее. Быть рядом питаясь исходящей от нее надеждой спокойнее и ценнее. Верить в себя рядом с ней проще. Как страшно ему было, когда Китнисс голосовала за «символические» игры. Но он все равно доверился ей. Согласился на ее еще одну, внезапную, авантюру. Эвердин словно обладала телепатией и в последний момент разоблачала заговоры, принимала верные решения. Интуитивная, доверяющая своему сердцу, не такая, как все остальные - меркантильные прагматики и рационалисты. Строптивая, гневливая и дерзкая чёртовка Китнисс. Наивная как ребёнок. Хитрая как лиса. Бойкая, смелая, безрассудная. Надежда, которую она вселяет идет именно от ее буйного нрава. Он ведь сам когда-то был таким. До игр. С каждым годом после них он превращался в сахарную соплю. Услужливую шавку перед спонсорами с павлиньими хвостами, играющую по их правилам. Ему не нравилось, что происходило, разумеется. Несправедливость, и жесткость происходящего — все это он знал и чувствовал. Но прогнулся.  Он сошёл с ума лишь от одного своего выигрыша, от того, что выжил. От обязанности провести остаток своих дней в поезде, посылая на смерть земляков. От количества влитого в себя алкоголя. От череды сменяющихся париков Эффи и её трескотни. И до сих пор, до Китнисс, он стоял в коленно-локтевой и бурно благодарил за то, что имеют его зад. Ему говорили покрутиться волчком, он исполнял. А Китнисс не стала. Все думали, что она пойдёт за публикой, что она у них на коротком поводке. Но она, сломленная, обезумевшая, жила по своим правилам, по своей правде и чувствам. Женщина повинующаяся неведомым внутренним силам, дышащая вместе с лесом. Она вела за собой всех в ту сторону, в которую ей было нужно. А он шёл за ней, потому что другого он не имел. Потому что для него это был шанс. Гребаная, заезженная надежда. Смысл уже утерян, слово стало буквально коммерческим. Не значило ничего сокровенного или тайного или чего-то, что бы предназначалось лишь одному ему, потасканному куцому псу. Военный лозунг, не признание. Она гипнотизировала его. Влекла и манила. И спастись почти не получалось от таких сильных чар. Старый добрый алкоголь, иллюзорно спасающий, обесценивающий проблемы на время опьянения. Пореже контактировать, поменьше разговаривать. Жёстко и чётко. Иначе сорвётся. Иначе не выдержит. И будет ещё одной жертвой её плена. Займет место Гейла в ее гареме, образовавшимся то ли от ее же нерешительности и растерянности, то ли от жадности желания владеть мужским вниманием. Может она запуталась в попытке сохранить жизнь всем вокруг. Мир во всем мире. Дружба, жвачка. А может парни сами по себе слюнтяи, не способные проявить настойчивость, сделать первый шаг, назвать свое своим и заявить права.  Китнисс сильная девочка, и ей нужен рядом такой же сильный мужчина. А не мямля и романтик как Пит. И уж тем более не терпила и предатель Гейл, который в вечном ожидании сигнала заискивающе смотрит прямо в глаза Эвердин.  Мужчина снова усмехнулся. Это он-то сильный мужчина? Он-то не терпила и не мямля. То-то он не может собраться уже столько времени и рассказать. Наконец облегчить себе душу, не смея надеяться на ответ. Черт бы побрал! Злоба накрыла Хеймитча снова, щедро, с головой.  Почему?! Почему все, что он может себе позволить это вульгарное “детка” в сторону Китнисс? Почему коснуться желанного тела он может только при необходимости скрутить девушку в очередном ее припадке ярости. Почему он вынужден неуместно и нелепо флиртовать с Эффи, выдерживая её ответный глупый флирт и понимая, что создаёт себе только больше проблем. Он здесь самый главный мямля и терпила. Парни были не зря гораздо ближе к Китнисс. Потому что рискнули. А он все не соберет себя в кучу никак. Не выступил против, не пошел за мечтой. Несчастный алкаш. И где он в своей жизни победил? Нигде, мать его, нигде! Хеймитч давно привык к кошмарам. Но один новый его кошмар совсем свеж. Никак не зарастет кровавой коркой, не превратится в сотый шрам на теле. Он давно не просыпается в криках, в которых просыпается Китнисс каждую ночь. Он слышит, он знает. У него тоже так было. У всех так. Но он уже знает этот механизм, он быстро отличает реальность от воспаленной выдумки.  Каждую ночь ему снится, как он свободно касается девушки. Как легко называет её своей деткой, своим солнышком, своей малышкой. Как оберегает и заботится, стоя за её спиной надёжной крепостью и ловя дрожь её тела от новой панического атаки. Во снах он проводит с ней время, разговаривает без сарказма и язвительности, нежно и мило. Помогает ей раскрыться, определиться, почувствовать себя желанной женщиной, а не девчонкой мечущейся меж двух огней. Ему видится, что она становится его пристанищем, что с ней ему больше не нужен алкоголь, потому что тогда все кошмары закончатся. Она даст ему возможность быть настоящим, снова самим собой. Он станет таким же сильным и несокрушимым как был раньше, до своих игр, до революции, и все это только рядом с ней. Потому что она пробуждает его, заставляет очнуться, оглядеться, решить чего он хочет, что ему нужно. Но просыпаясь, он оказывается в кошмаре. Он обливается холодным потом и ищет не опустошенную ещё бутылку, в надежде на огненную и дурманящую жидкость, что снова заставит его уснуть. Не находится в мире, где его мечта является несбыточной наглой пошлостью. Где его любовь не нужна никому.  И он снова собирает себя по кусочкам, притворяется, флиртует с Эффи и ведёт переговоры, доказывая раз за разом правильность пути, по которому не задумываясь о последствиях несется Китнисс. Защищая народную надежду от очередной глупости и эгоистично сохраняя свою на исполнение мечты.

***

Принеся ей письмо от Плутарха, он неловко сидел рядом, на холодной мраморной лестнице. И читал ей письмо, которое должно было освободить Китнисс от оков войны и убийств, стать вестью свободы. - Знаешь, Китнисс. – выпалил мужчина, тупя глаза в сторону, пораженно усмехаясь самому себе, словно не веря, что решился сказать, нечто подобное. – Я бы читал тебе вслух каждый день, если бы это подарило тебе покой. Девушка зыркнула в его сторону, Хеймитч почувствовал. Ее взгляд хуже ее стрелы, ранит больнее и серьезнее. - Не нуждаюсь. - Другого не ожидал. – ему стало спокойнее услышав отказ. Он так долго к нему готовился, что именно такая концовка казалась ему верной. Он улыбнулся, уже смело глядя Эвердин в глаза, хуликански откидывая светлые пряди волос, – Такая же холодная, как эта лестница. Я провожу тебя домой. - Спасибо, Хеймитч. Спасибо тебе за все. Что был со мной до конца. - По-другому я не мог, детка. - Почему? Хеймитч пораженно взглянул на Китнисс. Должно быть это еще одна ее игра. Неужели она не знает… - Ты сама знаешь. – мужчина качнул головой. - Что я знаю? – он почувствовал как девушка оторвала спину от стены, подсела ближе, пытаясь заглянуть в глаза. - Что я люблю тебя. Его охрипший голос прорезал воздух, эхом отразился от каменных колонн. Китнисс подскочила и отпрянула. Стало еще холоднее. Зря, ох, мать его, зря он признался. Девушка стояла перед ним в пяти шагах, сверлила взглядом, сжимая кулаки крепче. Шмыгнула носом. - Ну, ты только не плачь, пожалуйста, детка. Уж это не достойно твоих слез. - Когда? - Что «когда» ? - Когда понял? - Не знаю… - прошептал Хеймитч, - Возможно, когда ты готовилась к первым играм. Или когда ты лезла на дерево с обожженной ногой. Может пока ты пела песни для Ру. А может когда ты просила меня спасти Пита и умереть вместо него. Я не помню. Я просто следовал за тобой и во мне что-то зажигалось, теплело. Словно я возвращал себе память. - Ты уверен, что это любовь? Может это также, как у других. Они нуждаются во мне как в знамени, им нужны мои песни, моя злость и жестокость. Может ты хочешь этого? Надежды? - Вероятно. Но еще я хочу покоя для тебя, детка. Двое замолчали, не зная, что еще сказать. Хеймитч потирал ладони, с интересом их разглядывая, пряча лицо за волосами. Китнисс съехала по стене и шумно выдохнула. Ему не хотелось заставлять ее плакать или нервничать. Но вышло так, что ей снова больно. - Отвезешь меня домой, пожалуйста? Я так устала. - Конечно, детка, - мужчина поднялся и протянул ей руку, давая опереться. Он чуть сильнее сжал ладошку, оставляя ее в своей руке на секунду дольше положенного. Наверное, это одно из самых нормальных соприкосновений с ней. Одно из последних. Встретился с ее темными, грустными и серьезными глазами своими. Безмолвно прося прощения за доставленные неудобства. И получая его. Они ехали в поезде в разных вагонах. Хеймитч забрал себе несколько бутылок коньяка, собираясь забыться от ужасного дня. Стараясь не думать о том, что в одном поезде с ним едет Китнисс. Отгоняя от себя мысли о том, что он сделал достаточно, чтобы претендовать на положенную награду. Он мог бы завалиться к ней в комнату, прижать к себе, успокоить, в очередной раз помочь справиться с душевными терзаниями. Он ее верный пес, куда он теперь без нее? Что ему делать, когда все закончилось? Как ему обрести покой, если его покой возможен только рядом с ней? Если его покой зависит от ее покоя? Он шел шаг в шаг по разбомбленному городу за понурой Китнисс. Вел ее в особняк, чтобы оставить для новой жизни. Остановился на входе на территорию, прямо под аркой, провожая ее взглядом. Его бил озноб, он был вдрызг пьян. Он не хотел оставлять ее одну в огромном доме. Не хотел оставаться один. Девушка даже не заметила, что за ней перестали следовать. Он медленно двигалась к двери дома. И даже не обернулась на прощанье, когда вошла внутрь. Хеймитч остался один. Одинокий пес, ставший не нужным своей хозяйке. Отслуживший свое. Мужчина добрел до ближайшей лавочки, тяжело плюхнулся на нее, не сметя прежде снег. Он подождет здесь, пока снова не понадобится. Он будет рядом, не оставит, даже если это уже никому не нужно. Оперевшись локтями на колени, склонил голову на сжатые между собой кисти рук. Он бы заплакал, скорее всего, от переизбытка эмоций, от истощения и усталости, если бы он не разучился плакать. - Что ты тут делаешь?! – звонкий и сердитый голос Эвердин разбудил его. – Ты уснул под снегом, прямо на скамейке, словно бездомный пьяница! Хеймитч действительно почувствовал, что закоченел. С трудом разгибая затекшие ноги, двигая онемевшими пальцами, пытаясь проморгаться, открыл рот, но слова застряли в осипшем горле. Что ему было сказать? Что ему некуда идти? И теперь у него нет никакого смысла в жизни, даже искусственного? Что его никто не ждет? - Черт, Хеймитч, вставай, ты похож на побитую собаку, если честно. Мужчина медленно поднялся, отмечая про себя, что он есть побитая собака. Он невероятно жалок в глазах Китнисс прямо сейчас, наверняка. - Пойдем за мной, я дам тебе чаю. Я заварила. – тут Китнисс стушевалась и вздрогнула, - по рецепту Прим… Она готовила мне его часто. Пойдем же. И вот, он уже пьет чай, сидя напротив Китнисс, молчит. Она стянула с него шинель и обернула в плед. - Вкусный чай. Спасибо. – первое, что произнес спустя полчаса молчания. - Я думала, ты уехал. Назад, в Капитолий. К Эффи… - Ты же слышала, что я тебе сказал. Я мог бы, конечно, вернуться, но я не хотел бы возвращаться. Я не… не состою с Эффи ни в каких отношениях, кроме рабочих. Может дружеских. Но я не могу вернуться к ней. И в Капитолии мне делать нечего, кроме как заливать в себя виски. Смысла особо нет. Это я могу делать и не в Капитолии. – выдал мужчина. Он искренне надеялся, что Китнисс позволит ему остаться до прибытия Пита. А может и разрешит ему жить с ними, как раньше. Он бы занял свою прежнюю комнату и не отсвечивал. Главное, что он находится рядом с ней, видит ее, знает, что с ней происходит. Она может даже не разговаривать с ним, если не хочет. Если хочет забыть все пережитое. – Можно я останусь у тебя совсем на чуть-чуть? - Оставайся сколько хочешь. Мне не слишком уютно жить в таком большом доме одной. Мама решила остаться в столице и врачевать. Прим теперь нет, - Китнисс судорожно вздохнула и выдохнула. По ее виду было ясно, что она недавно пережила очередной приступ истерики и теперь пытается прийти в себя. – Тут только кот и я. Ты можешь остаться жить здесь, если тебе некуда и негде. - А Пит как же? – прищувшись спросил Эбернети. - Нет. Нет… С этим все. Покончено. Я хочу оставить все это позади. Я устала. От этих интриг. Не хочу выбирать. Сегодня все было кончено. Хочу, чтобы и это тоже закончилась. Мы бы страдали друг от друга и спасали снова и снова. Мы уязвимы из-за этой связи и несчастны. Порочный круг. Если бы Гейб не сделал то, что сделал, я бы так и бегала от одного к другому. Тут все словно само решилось. Я просто хочу понимания и спокойствия. Я не хочу, чтобы меня дергали как канат. Не хочу становиться причиной споров. Довольно. - Я понял. – сухо отозвался Хеймитч. Ему было нечего сказать. Но сейчас у него снова была надежда на исполнение его мечты. Шансы как никогда высоки. Под одной крышей с уставшей, нуждающейся в ласке и добре женщиной. Смысл. Цель призраком забрезжила на грани разума и бессознательного. Он может быть ей полезен, снова. Он будет. – Если тебе помощь, то говори. По дому там. Или поговорить. Не стесняйся, ладно, детка? Ты права. Закончились сложные времена, когда на твоих плечах лежала гора ответственности. Теперь ты можешь не делать все в одиночку, хорошо? Я буду рядом с тобой, договорились? - Конечно. Спасибо тебе. – Китнисс отпустила чашку из рук. – Я пойду к себе. Попробую поспать. Твоя комната сам знаешь где. - Спокойного тебе сна, Кит. - И тебе.

***

Ночью не спалось. Мысли не покидали уставшей, вспухшей головы, раз за разом прокручивались последние события. Бомбы, смерть детей, как толпа разрывает Сноу, как падает проткнутая стрелой Коэн, холод и снег, желание тепла и светлого будущего. Хеймитч с горечью вздохнул и все-таки перестал бороться с бессонницей. Сел на кровати, потер лицо руками. Он слышал, как Китнисс бродит по первому этажу, точно также как и он не находя себе места. Выйти к ней, сейчас, означало увидеть слабость и разбитость друг друга, доверчиво показать смертельные раны. Но ему не пришлось спускаться, ведь скрип лестницы и половиц приближался к двери его комнаты. Раздался тихий короткий стук. В комнату заглянула растрепанная бледная голова. - Можно? Пожалуйста. – также тихо и коротко, столько отчаяния. - Иди сюда, детка. – мужчина похлопал ладонью по матрасу, рядом со своим бедром. Китнисс пробралась на указанное место, касаясь своим телом, прикрытым ночнушкой, его. И снова молчание. Неприятное, тягучее, скрывающее под собой боль и страдания. - Места себе не нахожу. Мать не в состоянии меня видеть. Прим погибла, оставила после себя только этого проклятого кота. Война отобрала у меня все. Как я должна найти покой, Хеймитч, каким образом? – они оба смотрели в пол, пытаясь отыскать там то, что потеряли. - Меня она тоже лишила всего, но тем не менее сейчас я сижу рядом с тобой. И мы думаем о том, как начать жизнь заново. - Ты из-за бухла всегда такой оптимист? – хмыкнула девушка. - Скорее из-за того, что ты все еще даешь надежду. – тряхнул головой в ответ Эбернети. - Всем вокруг ее даю, а в себе не чувствую. Представляешь? На что ты надеешься, Хеймитч? - На то, что смогу помочь тебе. – отозвался он едва слышно, поворачивая голову в сторону смотрящей и практически исследующей его своим зорким взглядом Китнисс. У него чесались ладони, и еще что-то внутри, заставляя дернуться в сторону женщины, будоражащее и разжигающее. - Как помочь? – Китнисс замерла, словно олень под прицелом стрелы, внимательно следила за каждым движением мужчины. - А вот так. – выпалил он и в один миг коснулся своими иссушенными губами свежих, пухлых губ Китнисс. Он пах алкоголем и, должно быть, это могло вызвать отвращение, но внезапно он почувствовал как ему отвечают, проходится языком по его зубам, двигают ртом сильнее впиваясь в его. Почувствовать ее вкус, ее кровь, ее запах на себе для Хеймитча оказалось слишком большим испытанием. Он мягко опрокинул Китнисс на спину, притягивая к себе ближе, гуляя руками по ее телу, ощущая как она вжимается в его тело, ища то, чего они были лишены слишком долго. Девушка потянулась к майке мужчины, разрывая поцелуй и прекращая на мгновение кусать и лизать, но лишь для того, чтобы избавиться от тряпки и оголить торс Хеймитча. - Не торопись, детка, - прошептал возбужденно Эбернети, - ты уверена? Ты хочешь этого? - Пожалуйста, мне нужно это, - жалобный и скулящий девичий голос отозвался мурашками у мужчины, - помоги мне. Помоги мне, Хеймитч, пожалуйста… Больше его не нужно было просить. Ему наконец дали команду, он получил зеленый свет. Он ласкал мягкое, крепкое тело молодой девушки. Целовал абсолютно везде, вылизывал, оставлял засосы и метки, кусал соски, щекотно проходился по внутренним частям бедер и рядом с упругой грудью. Нависая над ней, позволяя ей почувствовать себя слабой, расслабленной, беря на себя роль ответственного за ее удовольствие, он ловил ее тихие всхлипы и постанывания. Ища ее особые чувствительные места, наблюдал за тем как эмоции сменяются гримасами наслаждения на лице, как дрожат ресницы и как алеют щеки. Пристраиваясь к ее лону, Хеймитч оплел руками тело Китнисс, придерживая за плечи и талию, давя своим тяжелым телом, не давая шанс на побег, не позволяя вырваться. Успокаивая поцелуями, аккуратно толкаясь внутрь, скользя по обильно выделяющейся смазке, ловил ее вскрики, поглаживал, останавливался, позволяя привыкнуть к заполненности. Глухо и хрипло шепча какие-то бессмысленные успокоения и нежности. - Вот так, детка, тише. Я аккуратно. Ты невероятна, малышка. Вот так, да, именно, умница. Он двигался в ней плавно и нежно, теребя пальцами набухший клитор. Китнисс скрестила ноги на его пояснице, руками держалась за его плечи и шею, как за спасательный круг. И стонала, стонала, стонала. Тянулась за поцелуями и срывалась на всхлипы и крики, моля не останавливаться, заставляя Хеймитча срываться на рваный, резкий, грубый темп. Заметавшись по простыням, поднимая и опуская в судорогах голову, шепча не прекращающее « да-да-да-да», сжимая член мужчины так крепко, что тот не в силах выдержать этой стимуляции кончает прямо в нее, скуля, срываясь на высокие ноты в стонах. Без сил, с дрожащими ногами, взмокшей спиной, он падает прямо на девушку, вдавливая в кровать сильнее, все еще оставаясь внутри нее своим, начавшим обмякать, членом. Опомнившись, Хеймитч осыпает поцелуями лицо Китнисс, что лежит не двигаясь, все еще плавясь от неги после оргазма. Он, наконец, выходит из нее, скатывается рядом, пытаясь привести мысли в строй. Получается скверно, ведь в голове пульсирует и бьется. Он получил то, о чем так мечтал. Ему мало, он хочет еще, больше, быть рядом и дальше. Но каков шанс, что Китнисс его не выгонит после такого. Что не будет избегать его. - Здорово. – горячий шепот разрезает остывающий воздух в комнате. – Мне так легко не было уже очень давно. - Обращайся, милая. – облегченно смеется Хеймитч, перевернувшись на бок, пододвигаясь ближе к Китнисс, крадет у нее быстрый поцелуй с губ. – Теперь сможешь уснуть? - А ты? - Ну, если останешься со мной, думаю, мне дастся это легче, чем без тебя, - он заискивающе глядит на нее, по привычке ожидая отказа. - Конечно. – ободряюще шелестит Эвердин и гладит ладонью шершавую, колючую щеку Эбернети. Они перебираются под одеяло, закутываясь в него как в кокон. Желают друг другу спокойной ночи, обнимаются. Хеймитч оставляет на лбу у Китнисс отпечаток своих горячих губ. Его надежда крепчает. Завтра, проснувшись, он не окажется вновь в кошмаре реальности. Он будет собирать себя по кусочкам, как и Китнисс. Но теперь, ему не придется оставаться одному. Оставаясь рядом с ней, он способен раз за разом обретать ускользающий смысл своего существования. Старый пес, нуждающийся в своей хозяйке.