Е Г О Р

      На руке Смоука синей шариковой ручкой выведены четыре кривые и жирные буквы. Е Г О Р.       — Это типа чё? — Отто тычет пальцем в неуклюжий набор буковок и раздаётся продолжительным сигаретным кашлем. — Ебать смешная татуха бы вышла.       — Ага, на лбу себе набей.       Кукиш куда-то унёс с собой бутылку домашнего вина. Изтолпы отправляется на его поиски, чтобы через считанные секунды вернуться с искомым и очередным кружочком, с бухим в хлам младшим братом на записи, уснувшим прямо в ванной в нелепой позе. Это и вправду смешно, а ещё чертовски мило – это же Егор Балаев.       — Владос, ты куда?       — В дамскую комнату.       — Понял. Не разбуди малого.       Влад такой цели себе не ставил, но и на цыпочках ходить тоже не собирался – куда ему пьяному. Егор, кажется, не оценил его шумное справление нужды.       — Бля, я чё заснул в ванной?       — Как ты только там так устроился?       — Не ебу. Подашь руку помощи?       Потылкин, конечно же, как ответственный товарищ, подаёт тому ведущую руку. Балаев оказывается подлым обманщиком, затащившим его в свою ловушку. Эффект неожиданности играет против преданного друга, и ванную комнату оглушает громкий ребяческий смех. Ситуация же не так уж комична в последующие мгновения, потому что пьяное дыхание пробирается уже теперь не только в ноздри.       — Прости.       Это слово тает на их губах, и Кукиш без сожаления оставляет свой отпечаток не только на руке. Смоука так ещё никто не целовал. Оказывается, поцелуи могут быть такими интимными и сокрушительными. Нужно только чтобы вас целовали бесстрашно и весьма конкретно – без малейших сомнений. Влад не дурак: он понимает, что так поступают только тогда, когда слишком долго тащат на себе горькую правду и наконец оглушительно принимают её в полном смирении. Егор не сможет списать всё на алкоголь и слабость к пьяным поцелуям с симпатичными собутыльниками, но даже это не останавливает его напор обнажённой искренности. И это абсолютно точно сбивает с ног: Потылкин не может оттолкнуть, как и ответить взаимностью. Он просто ждёт, когда Балаев выскажется этим актом. Поцелуй длится ожидаемо недолго.       — Давно ты так?       — Ты действительно что ли хочешь знать?       — Я не знаю, что говорить.       — Ну так молчи, нахуй начинать этот неловкий диалог?       Владу непривычно ощущать свои губы такими влажными после поцелуя, будто он так и не закончился, Егору же непривычно вот так тупо признаваться в своих чувствах. Обоим при этом комфортно продолжать находится в своих неоднозначных позах.       — Подожди.       — Что?       — Не слазь.       — Я и не собирался…       Слово «слезать» застревает на кончике языка и так с него и не срывается. Как же пошло оно звучит.       — Стоп. – Балаев ощущает приятную тяжесть чужого тела и теряет заветную нить понимания. — Ты типа собираешься продолжать сидеть на мне после того, что было только что?       И тут-то четыре буквы попадаются в обзор. Потылкин просто сбегает, из последних сил выкарабкиваясь из ванной. Ампутировать бы эту руку к чертям и заодно бы пару нелогичных мыслей.       Е Г О Р. Это первое, что попадается на глаза Смоуку, когда он просыпается. И тогда-то выясняется, что ничего он из вчерашнего не забыл. И губы до сих пор остались такими же влажными, будто случилось всё не далее, чем несколькими секундами ранее.       — О, ты очнулся. Выглядишь неплохо.       Изтолпы, по всей видимости, прямиком из душа. Мокрый ёж его волос блестит в свете, настойчиво продирающимся через щель меж шторами. Кажется, время обеднее.       — Привет, а где остальные?       — Владос ушёл в магаз, Егор курит на кухне. Тебе минералочки принести?       — Да, спасибо.       За то время, которое Кирилл доставляет ему минеральную воду, да ещё и с таблетками, Влад успевает только принять сидячее положение и то неуверенное.       — Скоро полегчает.       Почему-то Потылкину кажется, что он не о его отходняке от вчерашнего вина.       На кухне Кукиш в какой-то смешной футболке сидит у открытой форточки с сигаретой в зубах. Волосы его безобразно растрёпаны и торчат в разные стороны. Смоук не без усилия воздерживается от того, чтобы хоть как-то исправить эту ситуацию, и просто падает на стул рядом.       — Мы грели чай, тебе налить?       В крови Балаевых точно запрятан ген заботы о других.       — Я сам налью, спасибо.       — Нальёшь и мне?       — Ага.       Чаю по какой-то неизвестной причине будто бы удаётся сгладить положение дел. Они даже о чём-то разговариваются, не замечая, как хлопает входная дверь. Егор по привычке стряхивает пепел в свою кружку и досадно сквернословит, Влад даёт ему свой чай, и дальше они пьют из одной кружки. Почему-то теперь чай, потерявший одного бравого бойца, уже не справляется. Благо, в дверном проёме появляется Федотов с какой-то историей про ахуевшего кассира.       Как выяснилось, кассир внатуре ахуел, а Отто видел вчера дохуя лишнего. Смоук определяет это по чужому взгляду на разделённую на двоих кружку чая. Кукиш нихуя не определяет и лишь звонко смеётся с истории про кассира, вспомнив какой-то подходящий к ситуации мем, и этот смех до ужаса заразен. Уголки влажных губ Потылкина ползут вверх, и это почему-то его смущает. Вчера он так не смущался. Смех, оказывается, тоже может быть интимен.       — Ты внатуре не понимаешь?       — Ты о чём?       Смоук никак не может сконцентрироваться на ёбаном диалоге. Думает он о других вещах, и собеседник это понимает.       — Никто тогда не лёг спать.       — Отстань.       Отто смеётся и треплет его плечо. Они полчаса назад проводили Балаевых и теперь ждут такси Потылкина. И тут-то начинается тот самый разговор.       — Я видел вчера в ванной вас. И знаешь, чё не понял? Тебе понравилось или тебя всё-таки изнасиловали ртом в моей ванной?       Оба Влада попытались улыбнуться на эту шутку, подчёркивая тем самым, что никто из них не был готов заикаться об этом. На повороте показалась чёрно-жёлтая машина с нужными номерами.       — Я не знаю ответа на этот вопрос.       — Пизди больше и напиши, как доберёшься.       Смоук теперь и на свою ванную посмотреть без румянца на щеках не может, и Лилиан это замечает, как внимательный и любящий партнёр.       — У тебя всё хорошо?       — Не совсем, думаю, алкоголь ещё не выветрился.       — Прими ванную. Я её сегодня как раз отмыла. Мне, кстати, где-то дарили бомбочку, ты просто обязан её опробовать!       Влад не может отказать, и он предпочитает думать, что причина этому забота его милой дамы сердца. Иллюзию смывает мыльная, с шипящей бомбочкой в виде сердечка, вода, в которую Потылкин погружается то ли с неосознанным желанием утопиться, то ли с целью побить свой рекорд детства по задержке дыхания. Чёткое осознание измены обволакивает его, стоит вынырнуть наружу и тяжело выдохнуть, предварительно глубоко вдохнув ртом. Но и это не самое страшное. Самое страшное заключается в том, что, когда белорус касается мягкими подушечками пальцев своих мокрых губ, он не отгоняет больше воспоминание о вчерашнем и закрывает влажные глаза.       Тишина интимна, потому что здесь Кукиш. Тишина интимна, потому что больше никого здесь нет. Тишина интимна, потому что они курят одну электронку на двоих в публичной уборной. Не чай и не кухня Отто, конечно, но выбирать не приходится.       — Я так и не понял, чего ты меня сюда притащил.       — Я же ещё ничего тебе не сказал, чтобы ты понял.       — Ну говори давай.       Но ничего говорить никто дальше пока не собирается. Смоук просто нервно облизывает губы и комкает рукав чёрного лонгслива, и куда уж понятней, блять. Панама оказывается снята, а в кучерявые волосы зарыта рука. Егор в нерешительности укладывает свои кудри и тупит взгляд свой в пол, выпуская серое облако ахуя изо рта. Панама теперь оказывается на чужой голове, и Влад считает, что это самое интимное, что он разделял с другим человеком.       — Бля, тебе не понравится поцелуй с пепельницей.       — Ты мне нравишься.       — Сука, вот нахуя ты это сейчас сказал. Ещё и в туалете этом ебаном.       Потылкин обнимает его, просто обнимает, потому что и ему самому хочется успокоиться. Балаев дышит ему в плечо и добавляет ещё одно смачное "блять", а потом поднимает голову, берёт в руки лицо из своих сокровенных фантазий и целует со всей ответственностью — ему в любви тут признались, нихуя себе. Он, очевидно, сдерживается, потому что белорус явно не готов осознать весь долгожданный прорыв чужих чувств наружу. Возможно, и вправду не стоило признаваться в общественном туалете.       — Хуйня какая-то вышла всё равно, ну ёбаный сыр.       Обоим неловко и смешно одновременно. А поцелуй реально малоприятен со вкусом табака во рту, но Влад готов повторить ещё не один раз. Егор же шлёт этого мазохиста к хуям. Благо, ходить далеко не надо. В общем, они договариваются уехать с баттла вместе.       — Это типа чё? — Отто наконец продрался через толпу за спину Кукиша, где и застал Смоука в этой нелепой панаме с ананасами. — Вот как оно бывает, нарисуешь на руке Кукиша, и, вот тебе на, скоро и панамы вырастают сами собой. Ты завязывай, Владос, картавить начнёшь.       Старший Балаев совершенно случайно толкается плечом, безуспешно подавляя улыбку знающего человека, а младший уже начинает зачитывать свой первый раунд оппоненту, не подозревая о картине сзади. Потылкин в поддержку и в ужасно сильном желании прикоснуться легко треплет его по плечу, вытягивая руку вперёд так, что в объектив камеры попадает одна кривая и жирная буква, выведенная синей шариковой ручкой на коже руки — Р.       Эмелевская бы легко узнала почерк Федотова в этой единственной закорючке.       — А что ты ей сказал?       — Я всё рассказал.       — И что она сказала?       — Что у тебя отличная задница. Я с трудом удержался, чтобы не заревновать.       Кукиш всегда смущается таким комплиментам, хотя сам отвешивает их Смоуку в неисчисляемом количестве, временами даже заворачивая в панчлайны и вордплеи. И вот сейчас этот невинный ребёнок с нежным румянцем на щеках настойчиво оглаживает чужое бедро, не скрывая своего томного взгляда, и при этом так по-детски преданно трётся носом о всю пылающую многозначительными следами чужую шею. Такой значительный контраст в поведении задаёт широкий объём разнообразия эмоциональной составляющей того, что происходит между двумя парнями, повязанными вместе на одном диване. Вроде Егор тут ребёнок, даже младше на целых два года, но эмоциональная его зрелость обнажает откровенный тупёж Влада, который скромно и спокойно улыбается, когда всё тело сокрушает дрожь предвкушения — так и выдаст же на лице белоруса сообщение об ошибке.       — Ну и ебало ты сделал, тебе надо расслабиться уже, а то не выдержишь с такой эмоциональной задержкой, бля.       Бля. Именно бля почему-то первая ассоциация и последнее, на чём фокусируется Потылкин перед тем, как из него вырывается первый звучащий и насыщенный стон за весь вечер. Балаев, одной рукой забредший слишком глубоко, применяет серьёзные усилия, чтобы не сбиться после того, что он услышал, но всё катится на хуй, когда в воздухе повисают четыре заветные буквы, произнесённые ещё откровенней, чем односложные междометия до этого.       Е Г О Р. Он обкатывает эти буквы на языке, как твёрдую конфету. И буквы куда слаще конфет будут. И Кукиш куда слаще любых сладостей придётся. Смоуку не нравится, куда заходит эта ассоциативная цепочка, потому что всё это приведёт к отвратительно слащавому сравнению леденца с половым органом. Егора точно пора перестать представлять ребёнком...