Крутится карусель

Когда Андрей вскользь упоминает о новом гитаристе, Леша даже внимание не заостряет — текучка, что поделать. Только хмыкает и чуть улыбается, радуясь, что у Князя дела идут хорошо. Но Андрей под впечатлением, и вообще — у него столько новостей, что он и в следующую встречу вновь начинает про гитариста. И в подробностях — понравился ему чувак. Леша думает, что это неплохо, но как-то слишком много. Они могли ведь и что-то другое обсудить, кроме этого парня. И немного радуется, когда Князь наконец выговаривается и отдает нить разговора Леше. Хорошо, что первые восторги и приколюхи нового участника группы Андрея стихают через несколько недель и пресловутое «Альбертик» Горшенев слышит все реже, и чаще — в контексте профессиональной деятельности. Сюрприз случается, когда приходит чертова пандемия и карантин. А к музыкантам — застой в работе и попытки придумать хоть что-то чтобы поддержать на плаву и себя, и фанатов. Леша не то чтобы страдает, но у него новый проект, который надо бы продвигать, пока едет, а тут — только дома и очень редко — в студию, и то перед этим нужно шаманский танец исполнять. На очередное его ворчание по этому поводу из недр дома доносится ехидное замечание, что ему подобные выходки не впервой, да и вообще дело привычное. Хочется чем-то швырнуть в этого засранца, но он оккупировал домашнюю студию и сидит там, работает. Черт с ним — лучше так, чем та бредовая идея про уход из профессии. Но все же это не мешает Горшеневу дуться и ворчать с утроенной силой, когда в выходной не получается провести время вместе. Еще и в дверь кто-то ломится. Из студии кричат что-то с просьбой пустить — работа. Только вот Леша не ожидает, что работой за дверью окажется натянувший маску по самые зенки Андрей Князев. Вылетевший-таки из студии Альберт ситуацию не спасает. Только ржет над удивленным и озадаченным лицом Леши и тащит Андрея поскорее внутрь дома. И быстро чмокает Ягоду в щеку, пока Князь раздевается-разувается. И ничего не объясняет, зараза такая. Когда Горшенев-младший отмирает и приходит в себя, в прихожей — никого, но в студии кипит работа. Что ж, раз выходной пущен к черту, то и он может поработать — тем более, нужно разобрать уже записанный материал своего проекта. А потом и прояснит все. А то установил кто-то хитрый правило, что дома о работе не говорят, и сидит два года довольный… Сбившийся гитарный перебор вырывает из мыслей. Леша моргает и жмурится, смотрит на корпящих над гитарами Альберта и Диму, улыбается их ворчанию и легкому раздражению звукорежиссера — они пишут эту партию уже десятый дубль, и все не слава богу. Что он здесь забыл, Леша уже не спрашивает — просто наблюдает и отдыхает душой, как это ни странно. Альберт берет еще пару аккордов и выводит чистую мелодию. Ягода вновь прикрывает глаза, погружаясь в музыку. Ему не нужно смотреть, чтобы знать, что Визенберг наблюдает за ним в ответ, улыбается легко и продолжает играть. Может поэтому и выводит, наконец, все как надо? Перед самой записью партии Альберт еще раз пробует несколько аккордов в спорном месте, и Леша не выдерживает — просто подходит сзади и фотографирует гитариста. Просто на память. А затем склоняется над Альбертом и его гитарой сам, помогая подобрать нужное звучание. Визенберг только благодарно улыбается, но инстинктивно прижимается к мужчине, Леша даже замечает, как чуть краснеют его уши под светлыми волосами. Запись продолжается… Леша устраивается в облюбованном кресле и просто слушает — повезло же Князю с гитаристом. И не только ему. Перед глазами проплыла сцена, подобная недавней — он, так же прислушиваясь и разбирая музыкальные фразы, склонился над незнакомым тогда молодым парнем, что терзал гитару, настраивая не то ее, не то себя. Леша так увлекся звучанием и движениями ловких пальцев по грифу, что невольно наклонился ниже к парню и в итоге получил блондинистой макушкой в челюсть. Сам испугался и музыканта напугал — тот как ужаленный носился по той жалкой крохотной гримерке в каком-то богом забытом клубе в поисках чего-то холодного, что можно к ушибу приложить. Уже позже, когда парень успокоился и перестал мельтешить и извиняться через слово, а к пострадавшей челюсти был приложен пакет со льдом, они наконец смогли познакомиться. И парень, Альберт, оказался не то что молодым совсем, и не просто еще одним музыкантом, а профессионалом (Визенберг так светился и так гордо вскидывал подбородок), так еще и с музыкой в крови. Еще и сам был прекрасным слушателем — они проговорили все время до выхода команды Альберта на сцену. И то оторвались от беседы лишь потому, что кто-то из музыкантов чуть ли не за шкирку вытащил парня из гримерки. Тот только и успел, что прокричать номер своего телефона на весь коридор. Кажется, он даже не думал, что Леша запомнит его — просто в последнем отчаянии и страхе, что что-то может пойти не так. А Горшенев запомнил тогда и номер, и парня, и его увлеченность музыкой — и, кажется, самим Лешей. И номер он все еще иногда вспоминает и подкалывает гитариста — тот и правда не ожидал, что затея увенчается успехом и, едва сняв трубку, сонно обматерил невидимого собеседника вместо приветствия и получил в ответ изощренное ругательство и пожелание доброго утра… Леша улыбнулся своим мыслям и воспоминаниям. Что тогда, что сейчас представление красного от смущения, сонного и ужасно растерянного молодого Альберта вызывает у него улыбку и почти детский смех. Но сейчас продолжается запись, и взрослый Альберт смотрит на него через стекло и подмигивает, прекрасно понимая о чем думает мужчина. Домой едут вместе, в тишине. Дима приглашал к себе на ужин, обещая что-то бомбически вкусное и соблазняя красивыми видами и хорошей компанией. Но Визенберг неожиданно сам отказался, хотя и тепло дружил с басистом и нередко зависал вместе с ним, сообщая Леше только, что постарается вернуться не поздно. Горшенев только плечом повел — мол, как хочешь — и ушел к машине. ∆ Чего ты п-придумал опять? — Ягода, ухмыляясь, посмотрел на сидящего рядом мужчину. — Вертишься все… Колись давай. Альберт и правда нервно ерзает на сиденье, но фыркает почти обиженно, понимая что его раскусили и теперь не отстанут. — Не придумал, а подумал. Пытаюсь угадать причину твоей задумчивости и таких внезапных порывов благородного толка. — Т-ты про гитару? Мучал инструмент по кругу и теперь спрашиваешь, чего я полез? — Горшенев улыбается уже открыто, притормаживая на светофоре и поворачиваясь к собеседнику. — И на тебя… п-приятно смотреть за работой. Вспомнил и первую встречу, и карантин этот чертов, пока сидел и ждал… — машина плавно тронулась с места, продолжая путь. Визенберг улыбается в ответ и отворачивается к окну. Ему тоже есть что сказать про тот период жизни, есть, что вспомнить. Как дулся Леша, что ему не рассказали про новую работу, как выпытывал у него и Андрея подробности знакомства и как смутился на встречный вопрос Князя. И как после старался присутствовать на каждой встрече с Андреем в домашней студии и помогал с записью и музыкой. И смущался, когда Альберт норовил выразить благодарность не только словами. — Сам тоже весь сосредоточенный и строгий, и смущается-теряется, когда ближе прижмешься к нему. Как тогда, помнишь, отбирали материал и сводили, Андрей просил посмотреть партию. Вместе искали — весь забеспокоился, заикаться больше стал и как маленький отпихивался, когда я поцеловал, всего-то в висок… — Визенберг говорит тихо, с улыбкой в голосе и прикрыв глаза. — Не подскажешь, кто это был? Горшенев только крепче сжимает руками руль и смущенно улыбается. Он и сам все прекрасно помнил, можно было и не напоминать. Альберт довольно что-то промурлыкал себе под нос, но больше не тревожил воспоминаниями, понимая, что за такое сейчас можно получить. Но и улыбки не скрывал — день его определенно радовал, как и смущенный и словно бы помолодевший Ягода. В благодарность и поощрение за хорошую работу Леша даже позволяет утащить себя в ближайший парк. Благо людей не очень много и у него еще есть силы и желание немного прогуляться. Альберт только глазами сверкает и сам весь светится. Праздник просто — человек-лень решил прогуляться пешком! После полного звуков и дел дня тихий парк — просто идеальное место. По крайней мере, по мнению Визенберга. Он невольно вспоминает, как в начале знакомства в первые неловкие встречи чуть ли не на аркане тащил упирающегося Горшенева в подобные маленькие скверики или лесопосадки на фестах. Хотелось быть ближе, больше общаться вне студии, групп и прочего, но Горшенев-младший — творец, погруженный в свои мысли и миры, и вытащить его хоть ненадолго — уже подвиг. Но Альберт понял это не сразу, и потому сейчас особенно ценил такие моменты. А сегодня — особенно. То ли день такой, то ли воспоминания его так окрасили… Но даже если и так, то пускай. Главное, что в этом моменте они вместе идут по непривычно пустым аллеям и вместе молчат, просто наслаждаясь спокойствием. — Андрей тогда все уши мне п-прожужжал про нового гитариста. И веселый, и прикольный, и играет хорошо. И за любой движ. И смотрит так п-преданно, влюбленно… Думал, что после еще хоть одного такого разговора пропишу ему — д-достал ужасно, — Леша говорит тихо, подходит совсем близко. Альберт чувствует его улыбку. — А когда узнал, что это за Альбертик у него т-такой, приревновал даже и понял, почему Князя так увело. Т-ты же невозможный просто с этим своим светом и обаянием. И музыкой, которая словно внутри, — широкая ладонь ложится Альберту на грудь, а сзади прижимается теплое родное тело, — т-тут живет… Визенберг улыбается и прижимается чуть сильнее к мужчине, хоть на пару секунд. Отстраняясь, он перехватывает руку Леши на своей груди и тянет мужчину к своеобразной маленькой набережной на берегу канала. — Ты себя так же вел, когда мы познакомились. Не так эмоционально, может. Хотя на уши приседал всем и вся, и приседаешь все еще, мастерски, — гитарист подмигивает хитро, все еще улыбаясь. Леша позволяет вести себя к воде. Родившийся на берегах Каспия обрусевший немец слишком любит воду, стихию и ее могущество. Он и его, Лешу, называл стихией… Приятно, но это такое искреннее и острое, что хочется невольно отмахнуться и заткнуть этого балабола. — Стихия ты. Во всем. И не только для меня… — Визенберг словно мысли читает. Говорит тихо, с улыбкой и удовольствием в голосе, обращаясь к нему и к никому одновременно. — Не перечь, ты знаешь, что я прав, и знаешь, что тебе приятно слышать это, Нарцисс… Гитарист щурится от солнечных лучей, опускаясь прямо на траву на берегу канала. Он знает, что прав. И понимает, что Леша знает это тоже, и потому молчит. Сегодня, в дне воспоминаний и музыки, что еще звучит в головах обоих, разговоры странные, словно бы без смысла. Но они уже давно понимают друг друга почти без слов, а эти короткие диалоги — лишь необходимая игра. Ягода опускается рядом. Прищурившись смотрит на пляшущие на воде солнечные блики, слушает ее тихий шелест. Он смешивается в голове с легкими переборами гитарных струн, что звенели еще каких-то несколько часов назад под пальцами Альберта. Сейчас эти пальцы, музыкальные, красивые и теплые, перебирают мелкие травинки, точно струны, а гитарист зачарованно смотрит куда-то вдаль, отвернувшись от Леши. Горшенев выуживает из кармана телефон… На экране — укрытый светлыми волосами любимый профиль, изгиб шеи и острая коленка, на которой Леша обязательно оставит поцелуй. Обязательно, но не сейчас. Сейчас он делает еще один снимок — Альберт удачно поворачивает голову и смотрит в камеру одним глазом немного удивленно. Но улыбается, и Леша плывет. Фотографии потянувшемуся к нему гитаристу он не показывает. Только на ноги поразительно резво вскакивает и тянет мужчину за собой. — Потом, дома п-покажу. Идем скорее, — голос чуть дрожит, но больше от нервов и нетерпения. Визенберг хмыкает, понимая все без слов, и подмигивает ему, оставляя быстрый поцелуй за ухом мужчины. Дома так дома, главное сейчас поскорее там оказаться. А там пусть эта стихия буйствует сколько ей угодно. А стихии угодно многое. Темные глаза блестят и переливаются, черти уже собирают костры до небес. Альберт знает, что это значит — в его собственных глазах танцуют искры и солнечные блики. И если сегодня Леша хочет, чтобы именно они зажгли и дали огня для его чертей, Альберт только рад. Осталось просто дойти до дома. Или добежать, потому что неподъемный Горшенев уже сам напирает и поторапливает, удивляя в который раз за этот день. Что ж, Визенберг постарается тогда запомнить его во всех деталях…